— Но как вы остались живы?

— Об этом после.

Пришлось сдержать нетерпение. Геолог был достойным товарищем Белопольского. Было ясно, что он и не подумает удовлетворить их любопытство.

Семь человек отправились к камере. Мельников остался на пульте, чтобы выполнить приказ начальника экспедиции. Пустить в часть помещений звездолета воздух Венеры было не страшно. Придется только всем надеть противогазы. Потом, когда венериане покинут корабль, его можно быстро освободить от формальдегида и углекислого газа. Фильтровальные установки были достаточно мощны.

Внимательно следя за всем, что происходило внутри корабля и за его бортом, Мельников часто останавливался взглядом на высокой фигуре Константина Евгеньевича, который медленно и, казалось, совсем спокойно прохаживался возле вездехода. Там же виднелись трудно различимые в темноте небольшие фигурки венериан.

Кто бы мог подумать совсем недавно, что между людьми и жителями Венеры так быстро возникнут дружеские отношения? Всего несколько часов тому назад это казалось безнадежно недостижимым.

Только что все казалось потерянным, трое человек погибшими, цель экспедиции — недостигнутой. И вот, точно волшебством, все изменилось. Начальник экспедиции и его спутники живы, венериане через несколько минут будут здесь, внутри корабля.

Бурная радость, которую Мельников испытывал, увидя живым учителя и друга, сменилась спокойным и ровным ощущением счастья. И только мысль о Баландине, который, по словам Романова, находился в тяжелом состоянии, омрачала радость. Что с ним?..

Мельников видел на экране, как отворилась дверь выходной камеры, видел, как Второв и Князев приняли от Романова безжизненное тело Баландина и бережно уложили на носилки. Потам, сопровождаемые Андреевым и Коржевским, они понесли профессора в госпитальный отсек. Пайчадзе, Топорков и Зайцев горячо обнимали молодого геолога.

А немного спустя Мельников и сам обнял чудом спасенного товарища.

— Надо торопиться! — оказал Романов. — В баллоне Константина Евгеньевича почти не осталось кислорода.

Мельников невольно взглянул на экран.

Белопольский все так же медленно «прогуливался» возле машины. Было совсем не похоже, что этот человек знает, что промедление может стоить ему жизни. Но он, конечно, хорошо это знал.

— Что надо делать? Говорите скорей!

— Открыть обе двери выходной камеры.

Почему Белопольский не входит на корабль? Неужели нельзя оставить венериан одних на несколько минут?

Мельников действовал быстро. Закрыть все люки и двери — это заняло одну минуту. Баландина уже внесли в лазарет. Мельников предупредил Андреева, что он и Коржевский вместе с больным будут отрезаны от остальных помещений на все время пребывания на корабле венериан. Тревога за командира, находящегося в смертельной опасности, заставила его забыть обо всем, и он даже не спросил у врача о состоянии пострадавшего. Впрочем, Андреев все равно не мог еще ничего сказать.

— Одевайтесь! — приказал он всем остальным.

Не прошло и пяти минут, а все и он сам уже были в противогазовых костюмах.

Мельников протянул руки к нужным кнопкам.

Конструкторы звездолета сделали все, чтобы оградить корабль от проникновения в него воздуха другой планеты.

В космическом рейсе это было одной из важнейших задач. Совершенная автоматика, установки фильтров, взаимная блокировка дверей и окон обсерватории, термические выключатели дверных кнопок — все подчинялось одной цели. Открыть обе двери выходной камеры случайно было совершенно невозможно. Чтобы сделать это, приходилось один за другим выключить шестнадцать автоматов.

Усилием воли Мельников подавил в себе невольно возникшее чувство протеста. Приказ командира звездолета должен быть выполнен.

Погасла расположенная в центре пульта, на самом видном месте, ни разу с самого старта на Земле не потухавшая лампочка. Ее зеленый свет сменился красным — грозным сигналом катастрофы. Спустились к нулю стрелки приборов автоматики. Корабль лишился защиты!

Мельникове положил пальцы на последние кнопки. Укоренившееся в четырех космических рейсах, вошедшее в плоть и кровь звездоплавателя сознание, что этого нельзя делать, против воли удерживало его руку.

Понадобилось физическое усилие, чтобы нажать легко поддающиеся кнопки.

То, что, казалось бы, никогда не произойдет, свершилось…

Белопольский терпеливо ждал. Он знал, что Мельников не будет медлить. Но он чувствовал, как все труднее и труднее становится дышать. Кислород в баллоне кончался. Резервуары вездехода были уже пусты. Они вернулись к кораблю буквально в последний момент.

Может быть, ему следовало войти в камеру вместе с Романовым? Но как отнеслись бы к этому венериане? Они могли уйти, а Белопольский придавал огромное значение предстоящему посещению корабля жителями Венеры. Это было столь важно, что он не колеблясь решился впустить в звездолет воздух планеты.

Оба венерианина стояли возле вездехода. «Черепахи», принесшие машину, куда-то исчезли. Прозрачная темнота, черный контур близкого леса, почти невидимая река — все это Белопольский видел впервые. Он знал, что сумерки уже окончились, что сейчас ночь. Ее относительная «светлость» не удивляла астронома, — он ждал этого.

Полчаса показались ему бесконечно долгими.

Но вот с хорошо знакомым мелодичным звоном раскрылись двери выходной камеры. На Землю быстро спустились трое и подбежали к нему.

Белопольский с облегчением увидел в руках одного из них кислородный баллон.

Кто-то сильно сжал его в объятиях. Белопольский сумел разглядеть, что это Пайчадзе. Двое других возились за его спиной.

— Задержите дыхание! — раздался голос.

Белопольский вздрогнул, голос принадлежал Мельникову. Что это значит?..

Он почувствовал, что закрыли краник на шланге. Через несколько секунд свежая струя воздуха проникла в его грудь. Истощенный баллон заменили новым.

Белопольский резко обернулся.

— Что это значит, Борис? — спросил он ледяным тоном. — Как ты осмелился покинуть корабль, когда меня в нем нет?

Мельников исчез, как привидение. Рядом стоял только Романов.

Белопольский повернулся к Пайчадзе.

— Это и к тебе относится, Арсен, — сказал он.

Не так поспешно, но и Пайчадзе немедленно вернулся на корабль. И он и Мельников сгорали со стыда. Что бы ни случилось, они не имели права нарушить главнейший закон космических рейсов. Оба знали, что Белопольский долго не простит им.

Люди плохо видели в темноте ночи. Но они знали, что венериане видят отлично. Белопольский жестами пригласил обоих ученых Венеры пройти на корабль.

Он не сомневался, что они охотно примут приглашение. Ведь они сами просили об этом.

Но оба венерианина отступили на шаг. Это могло означать отказ.

Белопольский, а за ним Романов повторили свои жесты, которые должны быть понятны венерианам.

Тот же ответ.

— В чем дело? — недоуменно спросил Белопольский.

— Может быть, их смущает лестница?

— Нет, не думаю.

Один из венериан сделал шаг вперед. Он протянул руку к Белопольскому, а другой указал назад, на лес.

— Ничего не понимаю! — сказал Константин Евгеньевич.

Из выходной камеры, находящейся над их головой, лился слабый свет притушенной лампочки. Чтобы лучше видеть, Белопольский перешел на освещенное ею место. Оба венерианина пошли за ним. Он еще раз пригласил их подняться наверх.

И снова венериане отступили на шаг.

Они указали на людей, потом на лес.

— Может быть, они требуют, чтобы мы вернулись к озеру? — предположил Романов.

Белопольский молчал. Он видел, что им не понять, чего хотят венериане. Выходило, что там, в пещере, снова произошла ошибка. Ему казалось тогда, что венериане хотят посетить корабль. Теперь становилось ясным, что они не думают об этом.

Их действия имеют другую цель; но как можно догадаться, какую именно? Из корабля быстро спустился Князев.

— Борис Николаевич спрашивает, почему вы не идете, — сказал он.