– Все готово, товарищ полковник, – многозначительно улыбаясь, доложил старший смены.

– Спасибо, Егорыч, – по-свойски кивнул Василий Тимофеев старому сослуживцу, аккуратно одел гермошлем и ловко забрался по лесенке в знакомую кабину, нагретую безжалостным казахстанским солнцем.

Последний день августа 1978 года клонился к закату и солнечные лучи успели облизать жгучим теплом все закоулки тесной кабины.

Несколько секунд полковник с закрытыми глазами блаженно вдыхал знакомые запахи грозной машины, мысленно прося ее «не подведи, родная», и вспоминал давние юношеские поцелуи с Любой под майским дождем в Саратовском парке. Спиной он чувствовал уверенные объятия катапультирующего кресла, а ртом, словно наяву, ощущал влажные податливые губы девушки. Это был его своеобразный ритуал прощания с землей, молитва, которую он неизменно повторял с 1970 года, со времен отчаянных боев в небе Египта.

Потом он закрыл кабину, закрепился в кресле. Пальцы привычными движениями пристегнули кислородную маску. Полковник попробовал как подается дыхательная смесь и связался с диспетчером. Ларингофон работал нормально, связь была устойчивой.

Василий проверил показания приборов и запустил двигатели. Противошумные наушники исправно глушили громовой рев реактивных двигателей, но возрастающая мощь и без того ощущалась всем телом: от кончиков пальцев на штурвале до ягодиц в кресле. «Вперед», дал в нужный момент сам себе команду Василий Тимофеев.

Самолет сделал стремительный разгон и легко оторвался от земли.

Василий быстро набирал высоту, тело вжималось в кресло, перегрузка нарастала. Эти ощущения полковнику были приятны. Он испытывал единение тренированного тела с послушной боевой машиной, и перегрузка осязаемо подтверждала их общую мощь. Василий сделал разворот и пролетел между знаменитой «гагаринской» стартовой площадкой космодрома и городом Ленинск. На окраине города он разглядел здание института, в котором училась дочь Люба.

Когда она родилась, в их только начавшейся семейной жизни был такой хлопотный и неустроенный период, что долго думать об имени новорожденной просто не хватало времени. Они решили назвать дочь также как и жену – Любой.

В прошлом году дочь поступила в местный филиал авиационного института. Во время приемных экзаменов несколько девушек были таинственно задушены, и Василий, много раз рисковавший собственной жизнью, тогда впервые со щемящим чувством тревоги осознал, что в самый обычный мирный день можно потерять единственного ребенка.

Эта тревога острой занозой крепко засела в нем. Поэтому, когда дочь через полгода стыдливо сообщила, что беременна, Василий даже обрадовался – теперь их маленькая семья увеличится. Да и как любимую дочь можно было укорять, если она почти полностью повторяла судьбу своей мамы?

К счастью безотцовщина будущему ребенку не грозила. Счастливая Люба познакомила родителей с Анатолием Колесниковым. Парень учился на курс старше в том же институте. К предстоящей женитьбе Анатолий отнесся хоть и вяло, без энтузиазма, но с мужской хладнокровностью: «раз надо, значит надо».

После свадьбы парень переселился из общежития к ним. Вместе с чемоданчиком одежды он перевез кучу дефицитных книг, которые очень трудно было купить в магазине. Среди груды томов было много абсолютно новых одинаковых книг. Анатолий увлеченно объяснял, что некоторые он купил на талоны за сданную макулатуру, а часть по знакомству. Книги он постоянно обменивал, продавал, покупал новые.

Василий поражался, сколько времени и энергии уходит у зятя на никчемные занятия. Что это: безобидная увлеченность коллекционера или этот процесс называется страшным буржуазным словом «фарцовка»?

Тимофеев старался думать о зяте хорошо. Он видел, что парень не просто расставлял книги по полкам, но и постоянно читал их. Этого факта полковнику было достаточно для душевного спокойствия. Хотя, надо признать, и деньги у зятя водились, Явно не от стипендии. Но разве деньги помешают молодой семье?

Летом Анатолий уехал на два месяца к своим родителям. Люба осталась дома. Все согласились, что нечего ей на сносях таскаться по поездам. Неделю назад зять вернулся, привезя с собой два объемных тюка с американскими джинсами.

Это полковнику авиации мягко говоря не понравилось. Джинсы – такая вещь, которая продается только в валютных магазинах «Березка». После службы за границей Василий Тимофеев получил специальные чеки, на которые смог отовариться в Москве в закрытом для простых людей магазине. Откуда мог взять джинсы студент да еще в таком количестве? Но зять объяснил, что джинсы он получил на реализацию от хороших знакомых, которые работают за границей. В институте среди студентов он их быстро распродаст, вернет деньги, а на прибыль, которая должна быть большой, купит все необходимое для будущего малыша.

Подобная меркантильность полковнику была не по душе. Для внука или внучки он и сам все купит, а студенты должны не шмотками торговать, а грызть гранит науки, чтобы стать классными специалистами. Но жена с дочкой неожиданно встали на сторону Анатолия. Дочка бесконечно перебирала импортные штаны, с тоской глядя на растущий живот. Ей так хотелось их померить. В итоге она отложила две пары и попросила Толика ни в коем случае не продавать их, а дождаться родов.

Но все это сущая ерунда, думал Василий Тимофеев, закладывая очередной вираж над пустынной степью. Главное, что дочь родила здорового пацана и искренне любит мужа.

Люба так сильно ждала Толика во время разлуки и с таким пылом бросилась ему на шею, что Тимофеев испытал отцовское чувство ревности. Что поделаешь, дочь выросла и любовь к родителям уступила место в ее сердце любви к чужому мужчине.

Это естественно, в очередной раз успокаивал себя новоиспеченный дедушка. Да и Толик к ней явно неравнодушен. Хотя в его взгляде временами и мелькает что-то кобелиное, но парня понять можно – Любка долго вне игры была.

Полковник развернул самолет прямо на заходящее солнце, опустил на лицо полусферу светофильтра и с мальчишеским задором понесся вдогонку за уходящим светилом. Он целил в багряный шарик как в круг мишени.

Когда пять дней назад Люба благополучно родила внука, Василий отметил, как положено, это событие с женой и зятем, но эйфории, душевного подъема не испытывал. Дочь вместе с внуком была еще в родильном отделении, а они сидели втроем на кухне, пили вино и коньяк, как в обычный рядовой праздник, только темой для разговора было обсуждение имени внука.

А вот сегодня, когда привезли наконец маленького человечка домой и полковник осторожно подержал хрупкое тельце в негнущихся руках, да посмотрел на курносый носик и пухлые щечки, да заглянул во влажные круглые глазки маленького чуда, да вдохнул особенный давно позабытый запах младенца, что-то дрогнуло в нем. Неожиданные внутренние колебания сломали закостенелый панцирь души, освободив кипучее, ненасытное чувство. Будто тектоническая плита сместилась под вулканом и дала возможность вырваться зажатой энергии на простор. Василию было приятно душевное извержение, и он не сдерживал его.

Где-то в кино полковник видел, как герой в порыве восторга гнал что есть мочи спортивный автомобиль по пустой дороге, разбрызгивая мелкие лужи и клубя опавшие листья. Но что такое автомобиль, пусть даже и спортивный, по сравнению с самым скоростным в мире истребителем! Василий ощущал себя наконечником стрелы, которая стремглав рассекает пространство и подвластна его малейшей воле.

Полковник взмыл вверх, завалился на крыло, перешел в штопор, потом вновь набрал высоту, играясь с послушной машиной.

В день рождения внука он шутил: «Теперь придется спать с бабушкой», а сейчас на очередном вираже молодцевато подумал: «Да какие мы к черту бабка с дедкой! Вот покажем дочке класс, сбацаем еще ребятенка. Ведь жена еще в самом соку, и почему мы раньше об этом не подумали?» Полковник радостно представил двух ползающих малышей в своей квартире. Будет с кем играть маленькому Ваньке! Так мысленно окрестил внука Тимофеев, и, вроде бы, вся семья соглашалась с его мнением.