— Не говори ерунды, — резко оборвала ее Кейт. — Если бы там не было двери, ты бы ее не нашла. Тебя нельзя винить за то, что ты открыла ее и вошла. Это так естественно.

— Но это не все, госпожа. Там я увидела его… он снял свою рясу и ничем не отличался от обычных людей — это был мужчина, и ничего больше. Он возился с растениями, сажал их, он был очень красив, это было сразу видно. Я наблюдала за ним, потом позвала, и, когда он увидел меня, он испугался. Он попросил меня побыстрее уйти. Потом он говорил, что подумал, будто дьявол послал меня для его искушения. Так оно и было. Дьявол искушал нас обоих.

— Продолжай, — возбужденно воскликнула Кейт, и вдруг я поняла, чем окончится рассказ Кезаи. Я ясно представила себе это. Брат Амброуз и искушающая его, чувственная Кезая.

— Я смотрела, как он работает, и сказала, что жаль, что такой красивый мужчина пропадает зря, а он только промолвил: «Изыди, сатана». Но я хитрая, я знала, что надо только подождать. Я ушла, но потом вернулась и увидела, что он ждет меня, а я уже ни о ком, кроме него, не могла думать и знала, что он тоже думает обо мне. Мы легли в высокую траву и делали то, что естественно для большинства мужчин и женщин, но меня очень сильно возбуждало то, что он монах. Думаю, и его тоже. Потом я пришла еще раз, но он не появился, потому что в келье, одетый во власяницу, на коленях молился перед крестом, прося об очищении. Так он говорил мне, но я не слушала. Я была уверена, что он придет и что он хочет этого, как и я. Так оно и продолжалось. Потом я почувствовала, что беременна. Я знаю, это случалось с другими и до меня. Но здесь произошло совсем другое. Ребенок был от монаха.

— Готова поклясться, что это случилось с тобой не впервые, — сказала Кейт с блестящими от возбуждения глазами.

— Это было в первый раз. Раньше, хотя я и беременела, но избавлялась от ребенка с помощью моей старой бабушки. Если бы это совершилось впервые, может быть, я действовала бы по-другому. Но это был ребенок… от монаха. Я испугалась. Поэтому я ничего не сказала… ни ему, ни кому другому, а через шесть месяцев, когда это уже стало заметно, я пошла к моей старой бабушке, в лес. Она умная женщина. Она знала, что делать. «Уже поздно, Кези, — сказала она. — Приди ты три месяца назад, я бы Помогла тебе. А теперь это опасно. Ты должна рожать». Я рассказала ей, что это монашеское семя, и она засмеялась, она смеялась так долго и так громко, что я почувствовала себя спокойнее. «Иди обратно в дом, — сказала она, — носи самые широкие нижние юбки. Потом им скажи, что твоя тетушка из Блэк Хита заболела и зовет тебя Ты поедешь к ней на некоторое время». Я сделала так, как она велела, собрала немного вещей в дорожный мешок и отправилась в путь с человеком, якобы посланным моей теткой. Но я спряталась у бабушки и жила в ее домике; никто не знал об этом; она придумала, что сделать, когда родится ребенок. Бабка послала за Амброузом, и он пришел к ней в дом, хотя жил в затворничестве и это было нарушением его обета. Ребенок должен был родиться примерно в Рождество. Амброуз не хотел этого делать, но моя бабушка сумела убедить его. Он считал ее дьяволом в юбке, ибо верил, что продал свою душу сатане. Она искушала его. «Это твое собственное дитя, — говорила она. — Плоть от плоти твоей. Тебе захочется иногда видеть его, наблюдать за ним». Она сидела у огня, покачиваясь, и гладила кошку. Когда мальчик родился, наступило Рождество. Ребенка надо было положить в ясли, чтобы все подумали, что это Святое Дитя. Бабушка сказала, что монахи воспитают его в Аббатстве и, может быть, когда-нибудь он станет аббатом. Они сделают из него образованного человека, и он будет совсем не похож на незаконнорожденного сына служанки. Таковы были наши планы, и в канун Рождества я пронесла моего мальчика через потайную дверь, Амброуз взял его и положил в ясли…

Мы с Кейт молчали, пораженные. Мы не могли поверить. Бруно — Святое Дитя, чье появление стало чудом, которое превратило аббатство Святого Бруно из прилагающего все усилия, чтобы выжить, в преуспевающе, — сын монаха и служанки! Все же, хотя мы открыто возражали против этой фантастической истории, мы знали, что это правда…

— Ты — порочное существо! — закричала Кейт. — Все это время ты обманывала нас… и весь мир.

Я думала, она ударит Кезаю. Она рассердилась; я знала, что ей невыносима даже мысль о том, что Бруно обыкновенный мальчик. Она глумилась над Святым Дитя, но все-таки хотела, чтобы он занимал особое положение, не смешиваясь с нами.

Кезая разрыдалась.

— Но сейчас я говорю правду, — сказала она. — И это самое порочное, что может быть. И теперь об этом знает весь мир.

— Кезая, — воскликнула я, — ты рассказала это… тому мужчине'.

Она раскачивалась взад-вперед, охваченная отчаянием.

— Госпожа, я не могла не рассказать. Он послал за мной, чтобы я пришла в тот дом, где в Аббатстве принимают странников. Меня провели в комнату, и он приказал мне раздеться и лечь на кровать. Я так и сделала, я ждала его, потому что думала, что…

— Мы знаем, что ты думала, ты, шлюха! — крикнула Кейт.

— Но это было не то, — продолжала Кезая. — Он подошел, наклонился надо мной, стал грубо ласкать меня и сказал: «Ты больше уже не маленькая потаскушка, Кезая, но в тебе очень много осталось от шлюхи, а?» Я засмеялась, я думала, что это любовная игра, но он взял веревку и привязал меня за лодыжки к кроватным стойкам. Я сопротивлялась не слишком сильно.

— Ты думала, что это будет что-то новое в… любовной игре, как ты называешь это? — спросила Кейт.

— Я так и подумала, госпожа… пока не увидела кнут. Тогда я закричала, а он ударил меня по лицу и сказал: «Не шуми, сука». Я спросила его, что он еще хочет от меня; кроме того, что он уже имел, я больше ничего не могу ему дать. «О, у тебя еще есть кое-что, — сказал он. — У тебя есть кое-что, что я хочу, и ты мне дашь это, даже если для этого мне нужно будет тебя убить». Я очень испугалась, госпожа, даже кричать не могла, а он смотрел на меня, как дьявол, наклонясь надо мной, смотрел с вожделением, как мужчина смотрит на голую женщину, но такого вожделения я никогда раньше не видела. Потом он сказал: «Ты имеешь какое-то отношение к монахам. Ты же не будешь отрицать, что такая женщина, как ты, не прочь немного пошалить за серыми стенами. У тебя уже достаточно было слуг, конюхов, садовников и всех путников, которые проходили мимо. И ты захотела немножко разнообразия, ведь так?» Тогда под тяжестью моего греха я начала дрожать, а он увидел это и засмеялся еще больше: «Ты мне скажешь, Кезая? — спросил он. — Ты мне скажешь все о вашем кувырканий на алтаре и в святых часовнях». Я закричала: «Это было не там. Это было не там. Мы не были такими грешниками». И он сказал: «Где же вы тогда согрешили, Кезая?» Я крепко закрыла рот, я не могла говорить. Он ударил меня кнутом, госпожа. Я вскрикнула, и он рассмеялся: «Кричи, сколько хочешь, Кезая. Здесь привыкли к крикам и не посмеют пожаловаться». Это была только проба, начало. Я почувствовала кровь на бедрах. Он наклонился надо мной и стал ласкать меня, как обычно, грубо. Он укусил меня за ухо. При этом он произнес: «Кезая, если ты не расскажешь мне все, я сделаю с твоим телом то, что навсегда отвернет от тебя всех мужчин, ни один не захочет лечь с тобой. Я изуродую твое лицо такими шрамами, что мужчины будут содрогаться при виде тебя. Ты будешь желать их, но они не захотят тебя. И тебе не легко будет завлечь взглядом мужчину, как ты сделала это со мной, когда мы встретились на дороге». Я дрожала и твердила себе: я не должна говорить, не должна говорить. Я ничего не сказала, тогда он наклонился надо мной и сказал: «Еще разок, чтобы напомнить тебе, как ты любишь это». И он придавил меня своим телом с такой яростью, что это доставляло скорее боль, чем удовольствие. О, госпожа, что я сделала!

— Ты ведь не рассказала свою тайну этому зверю? — воскликнула Кейт. Кезая покачала головой.

— У него был кнут. И он все время повторял, что он со мной сделает, и я закричала: «Я расскажу… я скажу все…» И я рассказала ему об Амброузе, как я искушала его и как моя бабушка убедила его положить ребенка в ясли и объявить святым… А он уставился на меня — я никогда не видела, чтобы мужчина мог так вдруг измениться. Он так хохотал, — я подумала, что он сошел с ума. Потом он развязал веревки и сказал: «Ты скоро поправишься, Кезая. Ты будешь еще лучше. Ты хорошая девушка, сегодня мы с тобой хорошо поработали». Я оделась, но не могла найти башмаков… Спотыкаясь, я вышла из дома для странников и пошла домой, и теперь все знают. Тайна раскрыта.