Она прошла на веранду и села за стол. Чашка с ароматным черным кофе уже поджидала ее.

– Как там Ладуся? – спросила Клавдия Ивановна.

– Спит без задних ног. Она так вчера храпела, что я убежала к Марине. А где Семен Васильевич? – невозмутимо поинтересовалась она.

– Тоже спит, – ответил Владимир Александрович. – Я пытался его растолкать, но он только что-то промычал в ответ и на другой бок перевернулся.

«А его жена рада была бы перевернуться, да теперь уже никогда этого сделать не сможет. Разве что в гробу», – подумала Пульхерия.

– Пуляша, ты чего такая тихая? – встревожилась Марина. – Голова болит?

– Просто раскалывается, – уцепилась Пульхерия за неожиданную подсказку. – Мне даже думать больно. Даже не знаю, как я сейчас поеду.

– А ты с Маришкой здесь оставайся, на свежем воздухе головная боль быстрее пройдет, – посоветовала Клавдия Ивановна.

– Нет, нет, мне надо срочно в Москву, если хотите, я вас до дома подброшу?

– Я даже не знаю, – призадумалась Клавдия Ивановна, – мы, конечно, собирались сегодня домой, но не так рано. Да, ты поезжай, мы на электричке доберемся.

– Пуляша, ты же собиралась со мной здесь побыть подольше? – заныла Марина.

– Да я скоро вернусь, ты по мне даже соскучиться не успеешь. Клавдия Ивановна, собирайтесь. Охота вам в электричке трястись, а потом в метро париться…

Больше уговаривать стариков не пришлось, сложнее оказалось отговорить от прощания с Иоландой Марленовной. Клавдия Ивановна уперлась: «Пойду, поцелую на прощание Ладусю. Она мне этого не простит».

У Пульхерии чуть не сорвалось с языка: «Она в этом уже не нуждается». Неожиданно ей на помощь пришел Владимир Александрович.

– Клава, твоя подруга непременно попросит, чтобы их тоже до дома довезли, а они живут на другом конце Москвы, – напомнил он жене, – Пульхерия тогда точно опоздает. Уйдем, не прощаясь, по-английски.

Пока старики собирались, Пульхерия хотела взять свой мобильный телефон, но его нигде не было. Она обшарила все карманы, но он как сквозь землю провалился. Зато в сумочке она нашла телефон Оксаны, о котором совершенно забыла. Телефон был отключен, она включила его, посмотрела на состояние счета и присвистнула от неожиданности: там была кругленькая сумма. Выбора у нее не было, поэтому она решила им воспользоваться. Отойдя от дома подальше, Пульхерия заметила, что Егор собрался пойти за ней следом, но она так выразительно на него посмотрела, что он идти раздумал, однако из поля зрения все же постарался ее не выпускать и, пока Пуля говорила, прохаживался неподалеку. Номер телефона Штыкина был простым, она хорошо его запомнила.

– Алло, Игорь Петрович?

– Да, Пульхерия Афанасьевна, я вас слушаю.

– Я сейчас нахожусь на даче моей подруги. Здесь вновь произошло убийство.

Молчание, воцарившееся на другом конце провода, было красноречивее всяких слов.

– Алло, Игорь Петрович, вы меня слышите? – Пульхерия вдруг испугалась, что он отключился. Ей на миг показалась, что она осталась совершенно одна на всем белом свете.

– Я вас очень хорошо слышу. Кого убили на этот раз?

– Одну старушку со смешным именем Иоланда Марленовна. Вздорная, скажем, старушенция была… – она усмехнулась, – но не в этом дело.

– А в чем? – спокойно спросил следователь.

– Ее убили так же, как и Вячеслава Вольского. Задушили.

– Вы кого-то подозреваете?

– Если бы убили меня, то со стопроцентной уверенностью я могла бы вам назвать имя убийцы, но в данном конкретном случае даже не догадываюсь.

– Вы хоть сами поняли, что сказали? – спросил Штыкин, и она почувствовала, что он улыбается в свои пшеничные усы.

– А что я сказала?

– «Если бы убили меня, я могла бы вам назвать…» – Штыкин очень похоже скопировал ее интонации.

– Извините, но у меня в голове настоящая каша, потому что все мысли лезут в голову одновременно, а не по очереди.

– Давайте попробуем их упорядочить, – мягко предложил он. – Когда вы обнаружили труп?

– Полчаса назад.

– И только сейчас мне об этом сообщаете? – удивился следователь.

– Зато вы первый, кому я об этом говорю. Надеюсь, вы это оцените.

– Хорошо, допустим, оценил… Что вы теперь собираетесь делать?

– Мне надо срочно Маришиных родителей с дачи увезти. Они старенькие…

– Вы с ума сошли, Пульхерия Афанасьевна, – рассердился Штыкин. – Они свидетели. Никто не должен покидать дачного участка. Вас это тоже касается.

– Вы ничего не понимаете. Они никакие не свидетели. У Владимира Александровича вчера был восьмидесятилетний юбилей, а в субботу ему предстоит продолжить его празднование. Известие об убийстве его убьет. Вы еще два трупа хотите?

– Почему два?

– Вторым будет труп его жены Клавдии Ивановны, с которой он прожил вместе шестьдесят лет.

– Но это против правил, – возразил Штыкин, хотя уже не так решительно.

– Они полуслепые и полуглухие, – вдохновенно врала Пульхерия, – я вам гарантирую, что они ничего не видели и ничего не слышали. Мы вчера в тесном кругу отпраздновали это событие, они много выпили, поэтому крепко спали…

– У стариков сон очень чуткий… – не унимался Штыкин.

В этот момент к Пульхерии подбежала Марина.

– Пуляша, они готовы! – радостно сообщила она.

– Все, Игорь Петрович, заканчиваю разговор. Мне пора ехать. Только учтите, Марина ничего не знает.

– Чего я не знаю? – насторожилась подруга, услышав последние слова Пульхерии.

– Ничего ты не знаешь, – покачала головой Пуля и грустно добавила, – но скоро узнаешь.

– Ты меня пугаешь!

– Это шутка! – Пульхерия постаралась улыбнуться. Улыбка получилась грустной. – Отвезу твоих предков, сделаю быстро свои дела и сразу вернусь к тебе, моя дорогая.

Клавдия Ивановна, уже сидя в машине, все еще продолжала сокрушаться, что не простилась с Ладусей. Пульхерия пребывала в полной растерянности. Она никак не могла сосредоточиться. В голове вертелся только один вопрос: «Кто убил старушку? Кому она помешала? Чем она могла кому-то помешать? Не спорю, зловредная была старушенция. Много нашей с Мариной крови попила. Наглая, бестактная, самоуверенная. Но за это не убивают. Это убийство абсолютно не вписывается в концепцию уже совершенных преступлений, оно выпадает из общего ряда, потому что совершенно бессмысленно».

Клавдия Ивановна зудела словно назойливый комар над ухом. Уже в сотый раз она вопрошала у мужа, что же ей ответить Ладусе, если та спросит, почему они с ней не попрощалась. Этот вопрос конечно относился и к Пульхерии, лишний раз подтверждая народную мудрость, что добрые дела наказуемы.

– Клавдия Ивановна, вы помните Вольского Всеволода Вениаминовича? – спросила она.

– Хорошо, что ты мне о нем напомнила, – обрадовалась та. – Это тот самый Вольский?

– Да, да, именно он. Мне необходимо знать ваше мнение о нем.

– Да плохое мое мнение. Вот и весь сказ. Наглый, беспринципный подонок и предатель.

– Клава, это перебор, – укоризненно произнес Владимир Александрович.

– Это еще мягко сказано! Если бы не он, мой отец, царство ему небесное, был бы жив.

– Клава, Иван Константинович всю жизнь проработал на руководящих должностях, его не Вольский доконал, а работа.

Давний спор между супругами был Пульхерии не интересен, поэтому она спросила:

– Вы его жену помните?

– Жену? – Клавдия Ивановна нахмурилась. – Он тогда только в Москву переехал, а жену не перевез. Говорил, что с маленьким ребенком осталась, ему вроде переезд вреден, так как он болезненный очень. Нет, жену его я не видела.

– Иван Константинович помогал ему с переездом?

– Да если бы не мой отец, он так и сидел бы в своем Крыжополе.

– А как ваш отец там оказался?

– Он же оттуда родом, из Крыжополя. Поехал на похороны матери, пусть будет земля ей пухом, встретился с другом детства, помог его сыну, вытащил в Москву, протекцию устроил. Этот Сева у нас дома полгода жил, пока ему квартиру не дали. Зато потом моего папу свалил, перешагнул через него и даже руки не протянул, чтобы подняться.