Следователи вели себя со сдержанным достоинством, словно сами имели по квартире в этом жилом комплексе или, по крайней мере, бывали здесь частенько. Пульхерия столкнулась со столь беззастенчивой роскошью впервые, все ей было внове, поэтому она с простодушным любопытством оглядывалась по сторонам. Дом, в котором жила Оксана Шпак, тоже был не для бедных, но его роскошь значительно уступала той, что она увидела. Кованые решетки, зеркальные полы, стекла из освинцованного стекла, массивные двери из дорогих пород дерева, огромные лифты с прозрачными кабинами, из которых открывался вид на канал и Строгинскую пойму, пушистые ковры, заглушающие звук шагов, и стерильная чистота. Казалось, что здесь живут не люди, а эфемерные существа, бесплотные фантомы, которые не едят, не пьют, не моются, не ходят в туалет и целыми днями только тем и занимаются, что доводят свое совершенство до немыслимого идеала небожителей.

Вольскому принадлежал один из пентхаузов этого Эдема.

Штыкин нажал на кнопку рядом с массивной дверью, мелодичные колокольчики мягким звоном отозвались внутри. Пока они ждали, Василий Карлович с едва заметной улыбкой наблюдал за Пульхерией, почти читая ее мысли, он хотел что-то ей сказать, но не успел, дверь беззвучно распахнулась.

Мужчина, стоявший в дверях, оказался худым и высоким, лет около пятидесяти, с изрытыми оспой щеками, глубоко посаженными серыми глазами и коротким бобриком седых волос. Подчеркнуто прямая спина и гордо поднятая голова свидетельствовали о том, что перед ними не хозяин квартиры, а его слуга.

– Слушаю вас, господа? Вы приглашены?

– Нет, – Штыкин дал дворецкому свою визитную карточку, потом достал удостоверение. Слуга внимательно изучил их и вежливо поклонился. Штыкин улыбнулся.

– Мы хотели бы поговорить с Всеволодом Вениаминовичем…

– Конечно. Он принимает гостей. Коктейли подали на веранде. Я сообщу ему. – Он шагнул в сторону, давая им пройти. – Пожалуйста, подождите здесь.

Прихожая, в которой они оказались, была очень просторной, пол ее был зеркальным, темным с искристыми вкраплениями. Возле двери лежал под цвет пола ковер. Когда Пульхерия сошла с него, то с удивлением почувствовала, что от пола исходит ровное тепло. На нем можно было запросто спать без одеяла. У стен стояли массивные стулья, глядя на которые она вспомнила про мебельный гарнитур, за которым гонялись Остап Бендер и Киса Воробьянинов. Стены украшали светлые пейзажи в скромных рамах, глядя на которые сразу становилось понятно, что перед вами подлинники настоящих мастеров, стоящие кучу денег. Двойные двери с витражами были закрыты неплотно. Василий Карлович шагнул к ним и распахнул. Все с удивлением стали разглядывать длинный стол, накрытый скатертью, который сервировали несколько официантов. Тонкий, изящный фарфор, сверкающий хрусталь, столовое серебро свидетельствовали о достатке, основательности и традициях. Стол украшали причудливые композиции из цветов, подобранные с большим вкусом.

Вся роскошная обстановка гостиной была классической, продуманно гармоничной. Только вместо картин по периметру на стенах висели телевизионные панели, по две на каждой стене, акустическая аппаратура была расставлена так, чтобы не очень бросаться в глаза. «Очень удобно смотреть телевизор из любой точки гостиной, прямо из-за стола, не отрываясь от тарелки, – подумала Пульхерия. – К тому же если с соседом по столу не о чем говорить, то экран телевизора подскажет тему для разговора. Можно также мужикам собраться и посмотреть футбольный матч с пивом и креветками». Телевизионные панели и акустические колонки были, пожалуй, единственной модной урбанистической деталью в гостиной.

– Живут же люди! – не сумев скрыть зависть, прошептал Штыкин.

– Да-а! – в один голос согласились с ним Пульхерия и Василий Карлович.

– Что-то праздновать собрались, а мы им сейчас всю малину испортим…

Штыкин умолк, обернувшись на звук приближающихся шагов.

В прихожую вошел высокий, плотный человек в сером со стальным отливом костюме. Его лицо было спокойным, но нахмуренные брови свидетельствовали о том, что спокойствие было лишь маской, удерживаемой силой воли.

Штыкин шагнул ему навстречу.

– Всеволод Вениаминович…

– Сюда, – коротко бросил Вольский, свернул в сторону по коридору и резко распахнул дверь.

Они прошли в кабинет. Хозяин закрыл плотно дверь, прошел к глубокому креслу за широким столом и упал в него. Лицо его оставалось непроницаемым. Он зачем-то взял в руки газету и тут же бросил ее на стол, только после этого поднял глаза. Пульхерию они поразили: черные, бездонные, горящие как угли. Это были глаза человека страстного, чувственно-агрессивного, способного на безрассудство.

– Итак, Игорь Петрович, с тех пор как мы виделись с вами, если мне не изменяет память, прошло около десяти лет?

Штыкин согласно кивнул. Лицо Вольского мало чем отличалось от того, которое он помнил: больше седины в волосах, да резче голос, в остальном и время, и судьба, казалось, были милостивы к Вольскому-старшему. Штыкин позволил себе осмотреть богато убранную комнату: массивные книжные шкафы с тисненными золотом переплетами, дорогие безделушки, бронзовые фигурки лошадей, небольшие картины в дорогих рамах. Потом придвинул стул и предложил сесть Пульхерии, наконец сел сам. Следователь Ретивый последовал их примеру. Штыкин улыбнулся хозяину кабинета:

– Если быть точным, десять с половиной лет.

– Я смотрю, вы теперь работаете в прокуратуре.

Штыкин проигнорировал интерес хозяина к его карьере.

– Разрешите вам представить Пульхерию Афанасьевну и следователя по особо важным делам Василия Карловича Ретивого.

Вольский без особого интереса скользнул взглядом по Василию Карловичу и коротко взглянул на Пульхерию. Левая бровь его слегка приподнялась и тут же вернулась на место, после чего он вновь внимательно посмотрел на Штыкина.

– Сейчас я очень занят. У меня сегодня день рождения, приглашено много гостей. Если вы не возражаете…

– Поздравляю, но мы, как вы понимаете, пришли к вам не за этим. У нас есть информация о Вячеславе.

– О Славике?

Густые брови удивленно взлетели вверх, а правая рука хозяина дома начала выбивать пальцами барабанную дробь. Пульхерии на миг показалось, что удивление его деланное.

– С ним что-то случилось?

– Да.

– Скажите, Всеволод Вениаминович, вы не замечали за вашим сыном что-нибудь необычное? – спросил Василий Карлович. Он откинулся на спинку стула и внимательно наблюдал за Вольским.

– Мы с сыном живем каждый своей жизнью, стараясь как можно реже пересекаться. Он взрослый парень, серьезный и самостоятельный. Я его стараюсь не контролировать.

Что могло с ним такое приключиться, что заинтересовало прокуратуру?

– Самое худшее, что может быть, – ровно сказал Штыкин. – Он мертв.

– Что?!

– Он мертв, – спокойно повторил Игорь Петрович. – Мне очень жаль, Всеволод Вениаминович, его нашли вчера.

– И сообщаете мне только сейчас, – с горечью прошептал Вольский.

– При нем не было документов, и его некому было опознать. То, что это ваш сын, выяснилось всего час назад.

– Как он был убит?

– Задушен и заколот ножом, но смерть наступила все же от удушения. Очевидно, нож преступник использовал для верности, вроде контрольного выстрела в голову.

– Где его нашли?

– На одной даче, в Подмосковье.

– На даче? Что ему там было делать? Это невозможно! Здесь какая-то путаница. Может быть, это кто-то другой?

– Его опознала Пульхерия Афанасьевна. Она видела его паспорт три дня тому назад. Он его сам ей показывал, к тому же она узнала его часы, – Штыкин полез во внутренний карман куртки и достал несколько фотографий, которые Пульхерия уже видела. – Я могу показать вам фотографии с места преступления. Вы готовы?

Всеволод Вениаминович кивнул. Следователь выбрал одну и положил на стол перед ним. Тот бросил на нее короткий взгляд и отвернулся.

– Его тело сейчас находится в судебно-медицинском морге, но вы уже можете его забрать. Я распоряжусь, – Штыкин говорил спокойным, ровным голосом. То, что было для других горем, потрясением, событием, из ряда вон выходящим, для него было делом обыденным. – А сейчас я хотел бы повторить вам мой вопрос: в последнее время вы не замечали за своим сыном что-нибудь необычное?