Как представляется, в данном случае причиной подобной раздвоенности в выводе Мерцаловых, относящихся к одному и тому же событию, является чрезмерное стремление непременно "обличить" неугодного им германского историка.
В 1995-1998 гг. неоднократно публиковалась на русском языке краткая запись текстов речи Сталина, тостов вождя и его реплики на торжественном приеме (банкете) по случаю выпуска военных "академиков". Она была выявлена в бывшем Центрально партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и принадлежала предположительно, сотруднику наркомата обороны К.В. Семенову [31].
Критический анализ приведенных трех основных версий содержания сталинских выступлений перед выпускниками военных академий РККА, основанный на краткой записи и других источниках, позволил сделать вывод, что, во-первых, ни одна из эти версий не может быть в полной мере использована в научных исследованиях. Во вторых, введенные к концу 90-х гг. в оборот источники, зафиксировавшие сталинские высказывания 5 мая 1941 г., отнюдь не дают оснований утверждать, что Сталин говорил тогда о намерении напасть на Германию [32].
Поскольку в сталинской реплике на банкете в Кремле содержался призыв переходить "от обороны" к "военной политике наступательных действий", опиравшейся современную, технически перевооруженную и хорошо оснащенную Красную армию, дискуссия вошла в более конкретное русло. Вопрос о смысле сказанного большевистским лидером за семь недель до начала советско-германского вооруженного столкновения, исходя из наличия этих новых источников, был сформулирован в историографии вполне конкретно: содержался ли в сталинских выступлениях призыв готовиться к наступательной войне?
В этой связи представляется не вполне корректным вывод О.В. Вишлева о содержании споров вокруг сталинской речи 5 мая 1941 г.: "Дискуссия идет по вопросу: говорил или не говорил Сталин о своем намерении развязать войну против Германии?" [33] Сам Вишлев, конечно, должен понимать, что Сталин как искушенный политик вряд ли вообще мог публично (даже среди представителей элиты Красной армии) заявить о своем намерении развязать войну против Германии. Но почему-то историк сделал вывод, прямо корреспондирующийся с бездоказательным утверждением Резуна по поводу сталинского выступления 5 мая 1941 г.: "Полному залу, - пишет В. Суворов, - Сталин в секретной (выделено В. Суворовым. - В.Н.) речи говорит об агрессивной войне против Германии, которая начнется... в 1942 году" [34].
После введения в научный оборот источников о содержании сталинских высказываний перед выпускниками военных академий РККА ссылаться на то, что они "неизвестны науке" стало уже неприлично. Главным водоразделом в дискуссии по данному вопросу оказалось признание (или непризнание) намерения Сталина готовиться к наступательной войне. Но и здесь на пути объективного изучения столь важного и коренного вопроса встали препятствия субъективного характера - недопонимание либо нежелание признать очевидную значимость сталинских выступлений 5 мая 1941 г.
Например, Л.А. Безыменский стремился доказать, что призыв вождя о необходимости воспитывать РККА в наступательном духе, прозвучавший на выпуске "военных академиков", оказался лишь агитационной установкой. Безыменский советовал не сбрасывать со счетов "хвастливые заявления Сталина о наступательной мощи Красной армии", ибо последний якобы был "великим мистификатором" [35]. Подобного рода выкладки, учитывая весьма скептическое отношение к научной добросовестности самого Л.А. Безыменского, как среди зарубежных [36], так и среди российских авторов [37], не могут не настораживать.
Г.А. Куманев и Э.Э. Шкляр, с одной стороны, совершенно справедливо указывали на правильность сталинской приверженности идее наступательной войны в конкретных условиях 1941 г., поскольку эта приверженность "определялась необходимостью выбора лучшего стратегического плана" ведения боевых действий. С другой стороны, при анализе содержания выступлений Сталина у них создалось впечатление, что дело идет о "заранее запланированной утечке информации", об "искусно подготовленной, на высшем уровне... широко задуманной дезинформации". Ибо, по их мнению, трудно иначе объяснить прозвучавшие на торжественном собрании и приеме (банкете) в Кремле сталинские "откровения" о реорганизации Красной армии и "подготовке ее в наступательном духе", которые, к тому же, делались "с использованием конкретных цифр" [38].
Н.П. Шуранов среди главных событий, произошедших 5 мая 1941 г., называл и сталинские выступления в Кремле, которые, по его мнению, как и другие события того дня (беседа германского посла в Москве Ф. Шуленбурга с советским посланником в Берлине В.Г. Деканозовым, спецдонесение начальника Главного разведывательного управления Ф.И. Голикова) определило "безусловную неизбежность еще одного этапа в развитии европейских, да и международных отношений" [39].
П.Б. Гречухин считает сталинские выступления 5 мая 1941 г., наряду с пактом о ненападении между СССР и Германией, водоразделом в государственной политике тогдашнего советского руководства [40].
Таким образом, несмотря на введение в научный оборот архивной записи выступлений Сталина перед выпускниками военных академий РККА, их содержание трактовалось историками по-разному. Во многом данное обстоятельство объяснялось отсутствием комплексного изучения всех имеющихся в распоряжении исследователей источников.
К середине 90-х гг. наряду с архивными публикациями о содержании выступлений Сталина на торжествах в честь выпускников военных академий были введены в научный оборот ранее не известные свидетельства участников этих торжеств, а также современников событий (Н.Г. Кузнецова, Г.К. Жукова, Э. Муратова, Н.Г. Лященко, Г.М. Димитрова, В.В. Вишневского, Я.И. Джугашвили). Сложился довольно представительный корпус источников по данной теме. Как уже отмечалось, была предпринята попытка, опираясь на названные источники и достижения историографии, более обстоятельно проанализировать содержание "загадочной" речи и не менее таинственной реплики большевистского лидера, прозвучавших буквально перед началом германо-советской войны.
Проведенный анализ привел к следующим выводам: 5 мая 1941 г. Сталин однозначно дал понять, что Германия рассматривается в качестве потенциального военного противника, и СССР следует переходить от мирной политики "к военной политике наступательных действий", а пропаганда должна перестроиться в наступательном духе. Сталинские выступления перед выпускниками военных академий были полны положительных эпитетов в адрес Красной армии, которая, по мнению вождя, завершила процесс организационной перестройки, перевооружения и технического переоснащения новейшими средствами борьбы. Выяснилось, наконец, что наибольшую ценность как источник сталинские высказывания 5 мая 1941 г. приобретают, если рассматривать их в тесной связи с пропагандистскими материалами ЦК ВКП (б), УПА ЦК ВКП (б) и ГУППКА, относящимися к маю-июню 1941 г. [41].
Но именно "преемственной связи" между содержанием выступлений Сталина и текстами проектов пропагандистских директив, готовившихся с ориентировкой на них в ЦК ВКП (б) и ГУППКА в мае-июне 1941 г., и не желают видеть некоторые авторы.
Между тем из этих документов явствует, как было воплощено указание вождя о переходе "к военной политике наступательных действий". Их анализ дает возможность понять, что накануне 22 июня 1941 г. в советской пропаганде наметился поворот, и она начала перестраиваться под лозунгом "наступательной войны". По нашему мнению, в пропагандистских советских документах проводилась мысль о необходимости всесторонне готовиться к войне, в любой обстановке действовать "наступательным образом" [42].
