Он грустно улыбнулся, глядя на густеющие сумерки за окном. Вот уже семнадцать лет минуло с той ночи, когда он впервые встретил ее светлейшее высочество, принцессу Эффервикского доминиона и кузину принца Онрада. Это произошло на одной из флотских вечеринок, когда Брим служил на своем первом корабле, эсминце «Свирепый». Марго присутствовала там в качестве простого лейтенанта, и, как скоро убедился Брим, к службе она относилась всерьез. Высокая, прекрасно сложенная, она была одной из самых красивых женщин, которую он знал, но не одна красота влекла его к ней. Он до сих пор представлял ее себе такой, какой она была в ту ночь: пышные золотые локоны и мягкие, выразительные голубые глаза, светящиеся живым умом. Ее кожа, почти болезненно бледная, слегка розовела на щеках, а когда она улыбалась, то ужасно мило морщила лоб. Влажные губы, длинные красивые ноги, маленькая грудь… Брим прикусил губу.

Они влюбились друг в друга, а через некоторое время стали любовниками. Она была принцессой Эффервика, самого влиятельного доминиона Империи, он — простолюдином из Карескрии, самого захолустного из всех секторов. На время абсурдная реальность галактической войны стерла все различия между ними — но только на время. Марго навязали династический брак с Роганом Ла-Карном, бароном Торонда — этим предполагалось скрепить союз его внушительной державы с Империей.

Однако звездные любовники продолжали свой роман, где нескончаемые периоды разлук перемежались яркими вспышками свиданий. Какое-то время это у них получалось — даже когда суррогатный мир заставил всех вернуться к «нормам» социальной жизни. Но постепенно расстояние, родившийся у Марго ребенок и ее пристрастие к губительному лигерскому наркотику, тайм-траве, разрушили их связь, и от нее осталась только тоска, которую Брим прятал глубоко в себе.

Меньше стандартного года назад он, потерпев катастрофу, оказался в оккупированном Эффервике — и, сам того не ведая, был так близко от Марго, что мог бы прикоснуться к ней… А теперь он не знает, жива она или нет…

— Время идти, адмирал, — мягко напомнил Барбюс, подавая Бриму флотский плащ. — Доктор Бородов и доктор Урсис, кажется, уже спустились в холл…

— Спасибо. — Брим повернулся, и вестовой набросил тяжелый плащ ему на плечи.

— Знаете, адмирал…

— Да, старшина?

— Не мое это, конечно, дело… но у нее все хорошо. Я знаю.

— У кого это? — нахмурился Брим.

— У принцессы Марго Эффервик, адмирал.

— Почем ты знаешь, что я думаю о ней? — с некоторой долей раздражения спросил Брим.

— Да так, догадался. Вот уж сколько лет я подаю вам плащ перед такими вот выездами в свет — и кто бы вас, скажем так, ни интересовал в это время, выражение лица у вас всегда одинаковое.

Брим хотел было прочитать своему старому другу нотацию на предмет того, что не надо соваться в чужие дела, но подумал, что Барбюс и правда знает его лучше, чем кто бы то ни было во Вселенной. «Объекты интереса» приходили и уходили, но только Марго и Барбюс оставались неизменными в его жизни — химера и реальность.

— Пожалуй, ты прав, дружище. Ты ведь знаешь меня, как никто. И спасибо, что веришь в нее. Это нелегко — даже я на время потерял веру.

— Не вы один, — серьезно сказал Барбюс. — Многие разуверились в ней, когда ее выдали за этого жукида Ла-Карна — уж извините за выражение. И я все еще думаю, что она замышляла убить вас тогда ночью во Флюванне — да только действовала она не по своей воле. И, как-никак, она спасла наши шкуры в битве при Зонге. Вы сами знаете, адмирал, что она сделала это ради вас. Это чуть не стоило ей жизни — и ее сынишке тоже.

— Спасибо вам, старшина. Не знаю, что и сказать…

— Да и некогда уже говорить, — усмехнулся Барбюс. — Пора вам отправляться. Доктор Бородов и генерал Урсис ждут вас внизу.

Брим хлопнул его по плечу.

— Ладно, утром увидимся.

— Э… я прошу разрешения явиться завтра попозже, адмирал. Срочное дело.

— Как она, хорошенькая? — спросил Брим через плечо, направляясь к лестнице.

— Что вы, адмирал, как можно!

— За эти годы, старшина, я тоже неплохо тебя изучил.

Елизаветинский дворец сиял огнями, когда личный лимузин Бородова прибыл к его воротам. Казалось, что этому зданию нет конца. Пятьдесят окон в фантастических лепных наличниках простирались ввысь на десять этажей по обе стороны от главного входа, который мог сойти за триумфальную арку в дюжине крупных городов галактики. Трое друзей миновали целых четыре караульных поста, прежде чем шофер подвез их к широкой дворцовой лестнице с изваяниями двухголовых скальных волков по бокам.

Снег кружился в лучах прожекторов, превращая скованные зимой сады в декорацию из волшебной сказки. Княжеские гвардейцы в багряных парадных мундирах, черных сапогах и высоких меховых шапках стояли в шесть рядов вдоль красной ковровой дорожки, которая вела к резным двустворчатым дверям. По словам Бородова, эти двери украшали еще первый Елизаветинский дворец, стоявший на этом месте почти пятнадцать веков назад. Гренадеры, знаменитые своей выправкой, застыли неподвижно, держа лучевые пики под одним и тем же углом — словно они, как и скальные волки, были изваяниями, способными пережить даже прославленные двери. Брим улыбнулся. Он одобрял такие традиции, хотя войска, подобные этим, относились к тем временам, когда медведи еще и в космос не выходили.

— Умеем мы пускать пыль в глаза, а, Вилф Анзор? — сказал Урсис.

В это время громадный медведь в багряной ливрее до пят с золотыми позументами открыл дверцу лимузина и низко поклонился.

— Князь Бородов… Генерал Урсис… Адмирал Брим… — произнес он по-авалонски, исключительно ради Брима. — От имени великой княгини, ее величества Катерины, приветствую вас в Елизаветинском дворце. — Его перчатки были столь белоснежны, что он, должно быть, менял их после открытия каждой дверцы.

Бородов, по своему титулу принадлежащий к высшим кругам общества, ответил за всех троих, тоже по-авалонски:

— Прошу передать ее величеству княгине, что она оказала нам большую честь, пригласив сюда.

Брим, как низший по рангу, вышел из машины первым, Урсис и Бородов за ним. Шофер тут же отъехал, освобождая место следующему лимузину, а паж, снова поклонившись, сказал:

— Не угодно ли пройти далее по ковру. — На этот раз авалонский исполнял, помимо почетной, и практическую функцию — ведь первым должен был идти Брим. Но слова, хоть и предназначались для него, были обращены к Бородову, как самому высокому гостю.

За дверьми — и тонкой завесой теплого ароматного воздуха, не пропускающей мороз внутрь, — начиналась самая великолепная двойная лестница, которую Бриму доводилось видеть в галактике. Обводящая полукружием вестибюль высотой в пять этажей, украшенная зеркалами и лепниной, она двумя крыльями взбегала на балкон второго этажа. Под балконом помещался альков в форме морской раковины, где стояла (как объяснил Бородов) статуя героического великого князя двенадцатого века, Сергия Девятнадцатого, верхом на Базарове, мифическом предводителе всех скальных волков.

Пажи в багряных ливреях, встречая гостей у мраморных перил гардероба, принимали у них верхнюю одежду, вручая взамен увесистые золотые номерки, а после указывали на одно из крыльев лестницы. Так они регулировали людской поток, поднимающийся на балкон, откуда четыре двустворчатые двери вели куда-то еще. Брим догадывался, что там, внутри, происходит прием, ибо сквозь гул и суету слышался звучный голос, выкликающий содескийские имена. Выключив термостат, он передал плащ пажу, сунул в карман номерок и вместе с Урсисом и Бородовым зашагал по правой лестнице.

Каждая ступень, по всей видимости, была высечена из цельной глыбы великолепного содескийского гранита, как и промежуточная площадка, где была выложена мозаикой Большая Содескийская Печать. Следующую площадку украшало изображение печати города Громковы, а пол балкона представлял собой картину с процессией медведей-священников из династии Кевианов, на что указывали их золотые одежды. Брим, точно попавший в музей, с облегчением прошел в двухстворчатую дверь на антресолях и меж двух грациозных колонн вступил в дымчатую, душистую атмосферу бального зала, почти не поддающегося описанию.