Ага, вот оно что: он, оказывается, очень, очень скрытен, а если скрытен, значит, ему есть, что скрывать, а так как хорошее никто скрывать не будет, а скрывают только нехорошее… То, ради всеобщего спокойствия и благополучия, нужно его немедленно разоблачить! А если это им до сих пор не удавалось обычными, дедовскими методами, то им нужно немедленно удвоить, утроить, умножить бдительность и вывести лжемудреца на чистую воду! Но делать это нужно крайне осторожно, как бы исподволь, чтоб не спугнуть злодея! И так они, все эти действительные, тайные и прочие статские советники и сделали: продолжали добросовестно и как ни в чем ни бывало сидеть в Совете и подавать ненужные советы, любезно улыбаться и шумно восхищаться… и в то же время ловить каждое слово, каждый жест своего как будто бы мудрого повелителя – а вдруг возьмет да и откроется его тщательно скрываемый обман?! Мало того; во дворце, втайне от дальновидного Первого Министра, было прорезано великое множество новых замочных скважин – поначалу только в дверях, а потом и в стенах, полах, потолках… Ибо должно было видеть каждый шаг искусного обманщика, ибо не должен простой смертный быть умнее прочих – это бестактно, это заносчиво, это в конце концов неумно с его стороны!
Шло время; мудрый Первый Министр продолжал без устали издавать мудрые указы, многочисленные же советники продолжали доискиваться до причины его непомерной мудрости… И доискались! Оказалось, что каждое утро, встав с нужной ноги, Первый Министр первым делом доставал из-под подушки какую-то невзрачную темно-зеленую стекляшку, подолгу смотрел на нее, а потом прятал стекляшку в карман своего потертого, отнюдь не министерского камзола и шел в зал Совета. И отходя ко сну, Первый Министр также частенько поглядывал на стекляшку, а то и вертел ее в руках или даже разглядывал на свет…
Ну вот, теперь-то наконец все ясно! Никакой он не мудрец, а просто шарлатан, каких немало. И стоит только лишить его магического кристалла – а именно так прозвали стекляшку при дворе… Итак, только лиши этого надменного Первого Министра его магического кристалла, и он тотчас же сравняется со всеми по уму! Если даже и не более того, но об этом пока что молчали. Но дело делали! А посему…
На следующее же утро после раскрытия хитрости, Первый Министр проснулся, полез под подушку… но не обнаружил там стекляшки – и весь день был молчалив и рассеян, и впервые за всё своё пребывание во дворце не издал ни одного указа. Придворные ликовали! Да и лакеи тоже были увлечены общей веселостью…
Однако тотчас же явился повод и для дурного настроения – придворный лекарь и отравитель, исследовав магический кристалл, пришел к заключению, что в руках у него ни что иное как осколок обычного стекла, а стекло, как известно, обладает прозрачностью, но никак не прозорливостью.
Советники опечалились: ну до чего же пусть если и не мудр, так хитер их Первый Министр! Как ловко он сокрыл обманчивость своих мудрых прозрений! И пока мудрый Первый Министр не находил себе сна, переживая потерю стекляшки, озабоченные придворные ломали свои высоколобые головы, пытаясь высмотреть в кристалле хотя бы один дельный совет. Одни для этого щурились, другие терли стекляшку об рукав, третьи наоборот жарко на нее дышали… а еще находились и такие горячие головы, которые предлагали разбить стекляшку, и дело с концом. Пусть де каждому достанется по кусочку лишнего ума!
До этого, однако, не дошло. Посудили, порядили и, до принятия окончательного, разумного решения, взяли и заключили мудреца в придворное подземелье, и взяли с бразды правления в свои руки, а народу объяснили, что Первый Министр в своем уме дошел до безумия.
И пока народ рядил да судачил, а так ли это на самом деле, придворные советники денно и нощно заседали в придворном подземелье, куда были временно перенесены скамьи из зала Совета. Заседали и гневались, ибо Первый Министр, представший пред строгим судом, упорствовал в своих ложных показаниях. Он не пожелал признавать того, что вся его напускная мудрость есть ни что иное как ловкий обман, достигнутый при помощи магического кристалла. Первый Министр утверждал, что это не так, что он мудр от рождения. Над ним смеялись – может ли младенец быть мудрым? младенец глуп! Тогда, Министр, еще хитрее изощряясь, стал утверждать, что малую толику мудрости, дарованной ему его благословенными родителями, он ежегодно, ежедневно, ежечасно и ежеминутно вскармливал плодами размышлений и наблюдений, и мудрость росла; что он якобы сызмальства сознательно отказывался от многих естественных радостей как то игрищ, гульбищ, сладбищ и прочих пустовремяпровождений. Никто ему, конечно же, не верил, ибо, говорили, да разве возможно такое, чтобы разумный человек лишал себя радостей? разумный человек напротив просто обязан домогаться их в как можно большем числе! Эти и другие подобные им трезвые возражения приводили Первого Министра в недоумение или же в буйство. А буйство, как всем известно, никак не является признаком мудрости.
Придворный лекарь и отравитель, бывший неотступно при бывшем Первом Министре, неоднократно прерывал заседания и требовал скорейшего вынесения приговора, потрясая при этом обширным пергаментом, испещренным неопровержимыми доказательствами безумия очень умного человека. Однако высокий суд не спешил. Дознание, начатое ранней весной, затянулось до поздней осени; держава, предоставленная самой себе, несколько пошатнулась в своей былой мощи и лишилась двух-трех пограничных крепостей. Нестойкие забеспокоились… А стойкие довели-таки начатое до конца: бывший Первый Министр был окончательно обличен! И вот на чем…
Утомленный и раздраженный, он однажды неосторожно проговорился о том, зачем ему понадобилось каждодневное смотрение в магический кристалл. Зачем? А просто так! Да, подтвердил бывший Первый Министр, это никакой не волшебный кристалл, а обычный осколок самого обычного стекла, и он при нем с детства. Лишенный друзей – он не умел играть в их детские игры – будущий бывший Первый Министр нашел как-то при дороге осколок стекла. Осколок был красивый, молчаливый и чуть-чуть лечебный. То есть если на него долго и внимательно смотреть, то забываешь всё – обиды, насмешки, собственную неловкость, угловатость… Стекляшка стала его любимой – и единственной игрушкой, мало-помалу она стёрла свои острые углы и стала мягко ложиться в ладонь, на душе все чаще становилось покойно и тихо. Благословенные родители, заметив в сыне подобную радостную перемену, стали к нему ласковы…
Высокий суд не стал далее слушать, а единодушно постановил: виновен, ибо безумен! Однако бывший Первый Министр не был отправлен, как полагалось по закону, на каторгу, а так и остался пребывать в придворном подземелье – в знак особой милости, а также за бывшие заслуги перед державой. Кроме того, и по той же причине, ему была возвращена и его заветная стекляшка. А действительные, тайные и статские советники вместе со скамьями вернулись в зал Совета и принялись править державой.
Правление их не отличалось особой мудростью, а посему держава не столько богатела, сколько нищала, границы не столько расширялись, сколько сокращались, а подбородки у подданных не столько лоснились, сколько заострялись. И вдруг…
Советники издали мудрый указ, который едва ли не разом поправил многие дела. А дело было в том, что…
У темницы безумца была выставлена стража: семеро надежных стражников день и ночь играли в карты, а восьмой, безнадежный, в карты играть не умел и потому коротал свою службу тем, что слушал бредни опального министра. Он-то, безнадежный, и внес на рассмотрение Совета то, что вскоре и было облечено в мудрый указ.
С тех пор так оно и повелось – надежные играли в карты, а безнадежный слушал опального министра и каждый вечер передавал услышанное Совету. Совет совещался, издавал указы – и держава вновь стала богатеть и возвращать утраченные земли. Поля тучнели, подданные добрели и сыр, как водится, катался в масле… А придворный лекарь и отравитель высказал общее мнение: опальный министр мудро безумен! Мудро – потому, что советы его были все-таки мудрыми, а безумен – потому, что при всем своем уме он продолжал сидеть в придворном подземелье и не делал ни малейшей попытки выбраться на волю.
