Король был молод, красив и отважен. Он любил охоту, живопись, карты, осенний паштет, фортификацию и госпожу Праленту. Король имел привычку вставать за полчаса до рассвета и проверять караулы. Нет, он не боялся заговорщиков, просто ему к тому времени уже не спалось и не терпелось поскорей вскочить в седло, надвинуть шляпу на самые глаза, прищуриться…

Ведь более всего на свете король любил флейту, барабан и скрип солдатских сапог.

Да вот вся беда была в том, что солдат у него было мало. А что поделать? В лоскутном одеяле цивилизованных держав королю досталась лишь небольшая заплатка с весьма ограниченным числом подданных и скудной казной. Король шутил:

– Моя держава столь обширна, что ее не только шляпой, но и плащом не накроешь!

Как видите, король был остроумен. К тому же он отменно танцевал, писал стихи, играл на скрипке и поощрял науки. Король был достоин большего, ему об этом говорили, да он и сам это прекрасно понимал, а потому и не желал ютиться на задворках великих держав. Но как же изменить судьбу? Будь чем платить, король собрал бы несметное наемное войско, а так…

Свои двенадцать – сплошь гвардейских – полков он окружил неусыпным вниманием. Король собственноручно начертал для них наистрожайший воинский устав, во главу которого были положены повиновение, повиновение и еще раз повиновение, основанные на устрашении. Офицер мог потерять шпагу и не быть наказанным, но офицер без трости незамедлительно отдавался под суд. Ибо чем как не тростью может он влиять на спины вверенных ему солдат?! А из спин, как известно, растут ноги, которые ведут к победе.

Итак, вопрос спины решался просто – тростью. Руки были заняты ружьем с примкнутым багинетом. Ноги… Ноги были стянуты лосинами, кои, как считалось, придавали солдату невиданную резвость, что и позволило ввести особый шаг в сто шестьдесят шагов в минуту. Оставалась голова – бритый лоб, букли на висках и коса на затылке. С бритым лбом далеко не убежишь, признают и вернут обратно в строй. Коса, накрепко привязанная к ранцу, не позволяла вертеть головой и приучала смотреть лишь вперед, на неприятеля. А букли на висках мешали глазеть по сторонам. Для полного же единообразия солдатские головы посыпались пудрой, которая придавала им вид пепельно-серый, весьма схожий с цветом взятых городов.

Так что всё, казалось, было предусмотрено. Оставалась сущая безделица – сесть на коня, взмахнуть платком… Но умный король понимал, что не все так просто, что под одинаково бритыми лбами зреют самые разные мысли, в большинстве своем не предусмотренные воинским уставом. Но как это пресечь, как запретить, искоренить? – с этой заботой король просыпался, проверял караулы, охотился, изучал фортификацию и любил госпожу Праленту, однако же решение никак не приходило.

Но вот однажды, лежа в уютном будуаре госпожи Праленту – было довольно-таки рано, госпожа еще спала, – король просматривал утреннюю почту. Там были отчеты с ружейных мануфактур, донесения заграничных агентов, любовные письма – король был неженат, – а также слухи, разбитые по разрядам, и книги. Итак, король бегло просматривал почту и ни на чем особенно не задерживался, пока не взял в руки маленькую книгу с железным обрезом. Раскрыв ее наугад, посередине, король наискось пробежал глазами по странице – косая атака была его любимым тактическим приемом… и, увлеченный, забыл обо всем на свете.

В тот день король не ездил на охоту, не изучал фортификацию и даже не любил свою прекрасную подругу. Король читал, делал отметки на полях, вновь читал. Потом он долго думал… и велел позвать к себе лейб-экзекутора.

Когда же тот пришел, король сказал:

– Вот, по вашей части, – и подал ему книгу с железным обрезом.

Лейб-экзекутор полистал. В книге говорилось о талантах и способностях. Лейб-экзекутор молча удивился, ибо зачем ему, имевшему дело с пороками и глупостью, вдруг… Но король продолжал:

– Вы, я вижу, всё учите по спинам, а надо бы по головам!

Однако и на этот раз лейб-экзекутор ничего не понял, и королю пришлось пуститься в объяснения. Дело в том, сказал он, что автор данной книги утверждает, будто характер и наклонности человека можно определять по форме головы. Так выпуклый затылок, к примеру, предполагает привязанность к дому, а бугор на макушке – осторожность и расчетливость.

Лейб-экзекутор, имевший голову круглую как ядро, задумался, а король тем временем раскрыл книгу на нужной странице и, указывая на рисунок бритой головы, сказал:

– Вот полюбуйтесь, холм противоречия. А что, если на его месте раскинется долина беспорочной службы?

Лейб-экзекутор с готовностью вытащил из ножен самшитовую трость, браво воскликнул:

– Государь!..

– Первую роту дворцовой стражи! – приказал король. – Идите!

Лейб-экзекутор знал свое дело, самшитовая трость не знала промаха, а бритые лбы, размякшие от бесконечной муштры по плацу, оказались на редкость податливы. Так что уже через неделю король мог быть доволен: проводя смотр вышеназванной роте, он наблюдал отменную выправку, отменный строй, отменный шаг и даже более чем отменно выполненные ружейные приемы.

– Машина! – то и дело восклицал король. – Часы! Поэзия!

Затем он подошел к строю, потрогал темя правофлангового солдата… и с удовлетворением нащупал в нужном месте небольшую ямку – долину беспорочной службы. Король счастливо улыбался, а солдат смотрел на него пустыми, верными, свинцовыми глазами, похожими на пули.

О, пули! Это замечательно! А посему немедленно последовал приказ по всем двенадцати полкам. И засвистели трости. Офицеры старались на славу. Король лежал в объятиях прекрасной госпожи и думал…

Да, у соседних королей бесчисленные армии и сотни орудий, а у него лишь двенадцать полков. Но каких! Его солдаты не боятся ничего кроме окрика собственных офицеров и не думают ни о чем кроме воинского устава. Это не солдаты, а скорее заводные куклы, умеющие убивать. Так скажите на милость: что еще нужно для победы? Ничего! И потому как только сойдет снег и просохнут дороги, от отправится в поход и раскромсает всё это лоскутное цивилизованное одеяло. Он перекроит его на собственный манер, да так, что только одному ему будет тепло, а всем другим холодно!

Шло время. Король обходил караулы, восторгался живописью, выигрывал в карты, любил госпожу Праленту и немножко скучал в ожидании весны. А офицерские трости свистели, ломались, заменялись новыми и вновь свистели так, что с каждым днем солдаты короля приобретали всё лучшую выправку, всё лучший шаг и всё большую жажду сражений. И жажда эта доходила до того, что даже в показательных сражениях они норовили стрелять боевыми зарядами. По своим. Им нужен был выход, и король предоставил его.

Как только сошел последний снег и просохли первые дороги, так сразу все двенадцать полков отправились в поход. В первом же сражении им противостоял неприятель, превосходивший их втрое в численности и вдвое в артиллерии. Но король не дрогнул; он зачитал генералам диспозицию, и, верные приказу, полки неумолимо двинулись вперед. Косая атака удалась на славу – левый фланг неприятеля был смят и опрокинут, а затем и правый, как было сказано в реляции, «изволил показать хребет». Победа была полная: четырнадцать штандартов и сорок семь орудий, не считая пленных, которых все равно не брали. Одно печалило: если ущербные солдаты сплошь и рядом выказывали себя героями, то среди офицеров нашлись и такие, которые, как оказалось, владели шпагой значительно хуже, нежели тростью. Король был неумолим: провинившиеся были немедленно расстреляны, а на их места назначены особо отличившиеся солдаты.

Быть может, кому-то эта мера покажется излишне строгой. Вполне возможно. Но зато каков был урок! Уже в следующей баталии офицеры сражались как львы. Более того; наблюдая, сколь благосклонен король к своим не рассуждающим солдатам, офицеры не только в бою, но и на марше стали подражать своим подчиненным, что означало всегда и во всем следовать букве устава. А в уставе было сказано: «Всё, что видит солдатское око, должно быть немедленно отнято и положено на зуб или в ранец; то, что не умещается в ранец, складывается на офицерские повозки; не уместившееся на повозки поступает во владение короля». И армия неукоснительно соблюдала устав: солдаты брали то, что можно унести, офицеры – то, что можно увезти, а все остальное, как то города, селения, поля, реки и леса, поступало во владение короля. О покоренных жителях в уставе ничего конкретного сказано не было, и потому всякий поступал с ними по собственному разумению – лишал добра, живота или того и другого одновременно. Так что чего и говорить, устав был удобен. Настолько удобен, что даже за пиршественным столом король не слышал ничего корме восхваления устава. Слушать подобное было, конечно же, несколько скучно, зато совсем не скучно было гарцевать в виду победоносной армии. Скипетр в левой, шпага в правой руке, и огромные перья на шляпе!