— Мы поддерживали непрерывный контакт с киборгом, — сказал он. — Как только ракета оторвалась от твоего «Старфлеша», Объект всосал ее через шлюз. Света там было мало, но, когда камера заполнилась воздухом и туда вошли чужаки, стали видны отдельные фигуры. Эти существа двигались, как… Знаешь, что это мне напоминало? Замедленную съемку строевой подготовки.

— Казалось, они подражают движениям примитивных роботов, верно? — неожиданно для себя подсказал я, пораженный этим подобием.

Миледи кивнул:

— Левая пога вперед, правая рука назад — пауза, потом наоборот — снова пауза. Каждое движение тела сопровождается паузой. Мы слышали их голоса. Кажется, они обменивались между собой какими-то замечаниями.

— Из всего сказанного следует, что вы отказались от теории космического тропизма?

— Брось, — вздохнул Миледи. — Тогда я хотел тебя подразнить. Вполне очевидно, что мы имеем дело с разумными существами, только не можем установить характер их мышления. Но, надо сказать, за нашего киборга они взялись так же, как и мы принялись бы за чужого. Когда их попытки достичь взаимопонимания со спецкибом не дали результата, они, что-то заподозрив, утащили его в лабораторию. Там подключили его к какой-то странной аппаратуре, похоже диагностической, а позже, проскрежетав около часа, взялись за ланцет. Ну, и обман раскрылся. Вивисекцию докончили их роботы; четко и безошибочно, словно были к тому специально приучены. — Миледи хлопнул себя по бедру. — На полу! Операционный стол был слишком мал… — он замолчал. Потом возбужденно продолжил: — Там все слишком мало! Их средний рост — два пятнадцать, а койки, которые ты видел, операционный стол, мебель, помещения — все годится скорее для их роботов. Взять хотя бы ракетку. Чтобы поместиться в ней, спецкиб сгибается в три погибели. Не думаю, чтобы это была их любимая поза, тем более что она почти не позволяет управлять корабликом.

— Вы рассмотрели их роботов? — прервал я.

Миледи на секунду замолчал.

— Я, например, рассмотрел их отлично. Они поразительно похожи на нас.

— Мы наблюдали за одним типом, когда он принимал пищу, — сказал командор, увлеченный собственными мыслями. — Когда нашего киборга ввели в лабораторию, один из них находился там и что-то ел из миски. Еду он брал рукой и засовывал в рот, как это делает моя внучка, когда дорвется до банки с вареньем.

— И что же вам не понравилось?

Миледи вздохнул. Задумчиво потер квадратную челюсть. Наконец решился.

— Две вещи нас смущают, Лютц. Первое — таблички с латинскими надписями «холодильник», "склады", "кабины экипажа" и так далее. Второе — замороженные люди. Люди.

— Но я…

— Порядок, Лютц. Мы пришлем к тебе психоаналитика. Во время гипнотического сна ты утверждал, что коридор в корабле был похож на коридор железнодорожного вагона, а двери в нем напоминали тебе двери купе.

— Да, но…

— Так вот, люди из Адмиралтейства предполагают, что в детстве ты был свидетелем катастрофы. Ты ехал поездом, когда случилось что-то страшное: резкое торможение, лопнул рельс… Столкновения скорее всего не было, так как при двухстах километрах в час да еще двухстах — у встречного поезда, сам понимаешь… Да, значит, ты ехал поездом. Пассажиры, как это обычно бывает, наплевали на указания и не пристегнули ремни, а ты пристегнулся. Когда произошла катастрофа, ты выбежал в коридор: кричал, заглядывал в купе, где лежали перемешанные тела…

— Я бы это помнил!

— Не обязательно. Шок мог вытеснить воспоминания о том случае в подсознание. Только когда ты оказался в столь же стрессовой ситуации, возвратились забытые тобой картины. Их дополнило воображение…

В палату вошел, как всегда радостно улыбающийся, доктор Зенд:

— Простите. Я не хотел мешать.

— И не помешали, — ответил Миледи, вскакивая с койки. — До свидания, Лютц. До свидания, доктор.

Зенд проводил его взглядом.

— Как рука, самочувствие? — спросил он, когда дверь за Миледи закрылась.

Я поднял гантели над головой.

— Рука работает превосходно, с самочувствием похуже, — ответил я. — Оказывается, я не просто киб, а киб, страдающий психическими расстройствами.

Доктор Зенд не перестал сиять, но смотрел на меня изучающе — как тогда в холле перед палатой Альберта. Взял у меня гантели. От его халата исходил знакомый запах септофоба.

— Пожалуй, пришло время поговорить откровенно, — сказал он.

— Что-нибудь с Альбертом? — насторожился я.

— Нет, с чего вдруг? Мальчик чувствует себя превосходно. Вчера звонила ваша супруга, Альберт очень подвижен, и Эли спрашивала, не повредит ли ему это.

— А как чувствует себя жена?

— Думаю, хорошо, — Зенд присел там, где только что сидел Миледи. Его ноги не доставали до пола.

— Вы хотите поговорить со мной об Эли?

Доктор Зенд заморгал и добродушно улыбнулся.

— Не имею ничего против, но в данном случае я хотел бы поговорить о вас. Точнее, о нас… О нас всех… — он отвернулся, — вопрос достаточно деликатный, к тому же тем самым я нарушаю правила. Но, думаю, мне это простится, так как на полный терапевтический успех я могу рассчитывать только в том случае, если введу вас в суть дела.

— Вы собираетесь продолжить курс лечения?

— Я собираюсь вам помочь.

— Ну, насколько я знаю…

Зенд взял меня за запястье.

— Что вы знаете о кибернизации?

— Доктор!

— Так я и думал: вы оцениваете ее субъективно. Я имею в виду кибернизацию вообще, — Зенд не отпускал мою руку. — Сеймур, знаете ли вы… знаешь ли ТЫ, что наши предки уходили в могилу с собственными зубами? Знаешь ли ты, что только сто лет назад люди начали пользоваться средствами для выращивания волос, а прежде волосы росли сами? Знаешь ли ты, что обоняние наших предков было на порядок тоньше вашего, а их ногти легко царапали кожу? Это процесс эволюции, и к прошлому нет возврата. Всегда вперед, Сеймур. Быть может, мы совершенно потеряем обоняние, быть может, у нас совсем исчезнут ногти и притунится слух, но не исключено, что взамен в нас разовьются другие способности: телепатические, телекинетические, и прочие. Однако пока мы вынуждены пользвваться протезами. Раньше защитой от холода была шерсть, которая покрывала человека с ног до головы, потом человек кутался в шкуры, вначале етественные, потом искусственные, тело теперешнего киборга закалено и почти невосприимчиво к температурам и на экваторе и на полюсе. Раньше у человека были когти и клыки, позже хрупкие ногти и жалкие кариозные зубы, сегодня на кончиках пальцев у нас подобие рыбьей чешуи и уже в шестнадцать-семнадцать лет совершенно голые десна. Веками челвек изменял условия своего существования и вместе с ними изменялся сам. Природа идеально демонстрирует состояние неустойчивого равновесия; ликвидация или введение даже одного нового экологического фактора неизбежно влечет за собой лавину последствий, которая катится до тех пор, пока вновь не будет достигнуто состояние равновесия. Человек постоянно нарушал это равновесие с тех пор, как взял в руки первое орудие, а орудиями он пользовался для того, чтобы улучшить условия своего существования. Совершенствуя свой быт, он отравлял воздух, землю и воду, пичкая себя химикалиями, породил такой хаос в своих генах, что ему пришлось думать не только о дальнейшем преобразовании окружающей среды, но и о преобразовании собственного организма. И думать надо было быстро — генетическая метаморфоза превратилась в самый безжалостный фактор селекции. Смерть пожинала обильные плоды, появились мутанты, и, если бы не достижения науки, мы имели бы сегодня такую дифференциацию в человеческих генотипах, что человек от человека отличался бы больше, чем шимпанзе от дюгоня. К счастью, изменения в хромосомах происходили медленно и мягко, а контролируемый отбор и различные общепопуляционные медицинские меры предотвратили дифференциацию нашего рода. За все надо платить. Но за преобразование окружающей среды человек заплатил сравнительно невысокую цену, больше того, не столько заплатил, сколько выгадал. Ведь твое тело, Сеймур, сегодня гораздо совершеннее, чем до кибернизации. И это ты должен наконец понять. Впрочем, не только ты, это должны понять все. Это касается подавляющего большинства людей. Люди редко заглядывают в статистические справочники, а заглянув туда, обнаружили бы, что шестьдесят с лишним процентов граждан нашей страны — кибы! Остальных же, молодежь вроде твоих курсантов, раньше или позже ждет та же участь. Мы стыдимся своих имплантатов так же, как наши предки стыдились своих болезней, и демонстративно посмеиваемся над кибами, содрогаясь при одной лишь мысли, что кто-нибудь узнает о нас правду. Мы прикидываемся, будто такие клиники, как эта, — исключение, а в остальных лечат обычную простуду или хронический гастрит. В то же время с подземных автоматизированных конвейеров ежедневно сходят тысячи искусственных почек, желудков, легких и сердец. Я не могу даже приблизительно назвать число сделанных мною операции, но за всю мою практику не случилось пациента, который бы не спросил, будет ли соблюдена врачебная тайна. Ты сказал Эли, что собой представляешь, Эли рассказала тебе о себе, но никто из вас не отважился бы признаться в этом своим знакомым, хотя шестеро из десяти могли бы подать вам руку. Такую, как эта.