(У меня екает сердце — этот молодой человек, несомненно, Хассо, мой бывший любовник на одну ночь, который первым сорвал цветок моей невинности.)
С другой стороны, с точки зрения человека, который может оглянуться на тысячи дней своей прошедшей жизни, я, может быть, подхожу для его замысла лучше всего. Но это только может быть.
Поэтому я позволяю себя немного поуговаривать, а потом соглашаюсь, словно я собираюсь его соблазнить. И только изредка я теряю терпение.
Мы о многом договорились в принципе и даже начали работать. Но теперь мне нужны панорамы западного берега, которые Наблюдатели собирали и хранили сотню лет. Я хочу, чтобы их отвезли в Аджелобо, где их скопируют мастера и напечатают в виде карты-справочника, которую потом смогут скорректировать наши сигнальщики.
Вся информация, которую собрала Йалин, тоже войдет в этот справочник. Это будет вторая Книга Реки — призрачный путеводитель по миру, о котором ничего не известно. Или, может, лучше назвать его Книгой Преданий, поскольку его тираж будет строго ограничен. Никаких дополнительных или пиратских изданий, об этом я позабочусь. Издатели Аджелобо очень зависимы от нас в смысле перевозок.
Сегодня канун Нового года, и ресторанчик освещен китайскими фонариками. В этот вечер народу немного; большинство людей готовятся к завтрашнему празднику. Две женщины реки что-то обсуждают. О чем-то задумался старик. Двое влюбленных — муж и жена, судя по всему, молодожены — о чем-то шепчутся в уголке.
И больше никого, только Хассо и я. Старость уговаривает молодость — только Хассо не такой уж простачок, он учтив и осторожен. Может, до ночи я управлюсь.
— А какие у вас гарантии? — спрашивает он.
— Слово чести, — повторяю я. — С вашими панорамами ничего не случится. Мы просто их одалживаем. Вернем меньше чем через год. Нам потребуется примерно такое время.
Огоньки мерцают вокруг нас. Должна быть еще приятная музыка. Но нет, от музыки я засыпаю…
— Хорошо, я верю вам. Я спрошу…
Мы договариваемся о встрече после Нового года в этом же ресторанчике, здесь снова должно быть тихо после всех пирушек и гуляний.
Но когда наступает новогодняя ночь, в ресторанчике совсем не спокойно. В нем сутолока и гул голосов. Потому что голова черного течения прошла Веррино. Теперь все рассказывают друг другу, как это было, приводя самые противоречивые объяснения. Вместо мира и покоя — кромешный ад.
Ночь черная, как течение, которое ушло от нас. Маленькие фонарики освещают только крошечное пространство вокруг себя, отвоевывая его у наполненной страхом тьмы. Толпы людей собрались в нашем и других ресторанчиках, подальше от обнаженной реки.
Я знаю, что я, Неллиам, умру… Умру скорой и страшной смертью. Я пытаюсь заставить ее встать и уйти, пока есть время. Но у меня ничего не получается; ноги Неллиам не слушаются меня, Йалин.
Неудивительно, что Хассо опаздывает. Он залпом выпивает два стакана вина, а потом шепчет мне, что Наблюдатели видели голову Червя в свои телескопы. Я едва слышу, что он говорит, кругом стоит такой шум.
— Ты не мог бы говорить громче?
Он откидывается назад, насупившись, явно обиженный.
— Прости, Хассо, но у нас мало времени. Прости мою раздражительность.
— Ладно, все в порядке. Я понимаю. Так вот… Внезапно со стороны реки раздается пронзительный
визг. Шум в ресторанчике мгновенно стихает, потом поднимается снова. Люди вскакивают и выбегают на улицу.
— Подождите здесь! Я сейчас. — И Хассо тоже убегает. Потом начинается вот что. Над крышами пролетает
какой-то дымящийся красный свет. Кто-то кричит: «Пожар!» Потом раздается оглушительный взрыв, и китайские фонарики разом гаснут.
Хассо прибегает назад, едва переводя дух.
— Вооруженные мужчины. Наверно, с запада! Пошли скорее на Шпиль! — Он хватает меня за руку.
Но я останавливаю его.
— Мой дорогой мальчик, я не полезу на Шпиль, даже чтобы спасти свою жизнь.
— Да это же!.. Неллиам, я помогу вам. Я понесу вас на руках.
— Нет, иди один. Я буду тебе только мешать, ты можешь погибнуть из-за меня. Только обещай мне одну вещь. Обещай, что будешь говорить правду там, наверху.
— Правду?
— Наблюдай! Держись в стороне! Записывай все, что видишь. А теперь иди. Иди! Или я рассержусь.
Он не знает, что делать. Разумеется. Но ужас и смерть приближаются с каждой минутой.
И он уходит. Но сначала, неизвестно зачем, страстно целует меня в мой мудрый лоб.
Я снова наполняю стакан. Стыдно бросать такое прекрасное вино. Я потягиваю его и жду.
Но смерть, когда она приходит, оказывается совсем не такой блаженной и быстрой, как я ожидала.
И ею все не кончается…
И тут я начинаю кое-что замечать. По какой-то причине мое внимание уже не отвлекается пребыванием в хранилище-Ка, оно обостряется. Может быть, потому, что я только что была Неллиам, а она не дура. Может быть, потому, что ярко проступает значение реальных событий — очень ярко, — освещая прошедшие передо мной жизни, чего никогда не бывает в действительности.
Уголком глаз я вижу, что делает Червь. Он использует меня как челнок некоего ткацкого станка, чтобы выткать нитями рисунок, новый и совершенный.
Мне приходит в голову, что я могла бы стать тем инструментом, который сделает его Богом. Я могла бы приобрести на него некоторое влияние.
Поэтому во время моей следующей жизни, в качестве рыбачки из Сверкающего Потока, я стараюсь ее игнорировать. Нелегко игнорировать свою собственную жизнь! Ее владелица начинает чувствовать, что ею пренебрегают. Но потом она смиряется (так я думаю).
Снова и снова я представляю себе некий образ. Я концентрируюсь на нем изо всех сил.
И этот образ… Но подождите, не сейчас.
Однажды, когда я вытаскиваю сети, полные рыбы, я вижу чью-то руку. Она висит в воздухе, словно филе белой рыбы, пропадая из виду где-то на уровне кисти…
Когда я ухватилась за эту руку, небо, река и моя рыбацкая лодка разом исчезли, превратившись в фиолетовый туман.
Я села в своей светящейся чаше. Рядом стоял Рэф, мой бесцветный зомби, и держал меня за руку.
Он помог мне выбраться, хоть я и не чувствовала себя слабой. Напротив: мне было весело! Усевшись на краю бассейна, я решила, что Червь хорошо меня кормил, а заодно и укрепил конечности, пока я лежала в ванне. Если только я не проспала дольше, чем думаю.
— Сколько я пробыла в хранилище-Ка, Рэф? Часы? Дни? Недели?
Он пожал плечами.
— Не знаю, я спал и видел сны.
— А течение теперь Бог?
— Не уверен. Оно… другое. Может быть, когда рождается Бог, он сначала младенец, а потом растет?
Вот этот образ и был в моей душе. Я постоянно думала о нем.
— Червь, — подумала я, — как идет война? Слабые тени поплыли у меня перед глазами, я почти ничего не поняла.
— Червь! — я представила этот образ.
Внутренним слухом я различила стон молчаливого согласия. Победа! Мне все-таки удалось вышить его на его рисунке, хотя бы в уголке.
Я спрыгнула с края бассейна.
— Ну что ж, — сказала я Рэфу, — мне пора уходить. — Я подняла бутылки.
— Зачем они тебе?
— Нельзя оставлять мусор! Особенно в Боге!
— О, он их переварит. И выбросит наружу. Да, когда его тело опустеет… Рэф прав.
И я бросила бутылки, которые все равно бы мне мешали. Пусть гильдия только попробует заставить меня за них заплатить.
Мы с Рзфом расстались на Опаловом Острове. Туннель, ведущий в пещеру, был узким, но не уже, чем раньше. Ветви мне не мешали.
Я вошла в темный проход. Шлем лежал там, где я его бросила, но веревки нигде не было видно; в туннеле стояла кромешная тьма. Я попыталась зажечь лампу, потом обругала себя. Все было так просто!
— Червь, освети туннель!
И сразу стены осветились бледно-голубым светом. Неохотно; однако достаточно, чтобы можно было идти. Пройдя тридцать шагов, я наткнулась на свою веревку.
