А Сергей сбежал. Его словно рванули из дома – он не взял ни оружия, ни коня, только пошвырял в подвернувшийся рюкзак продукты на кухне. Тогда на нем еще не было цепей…
Именно потому, что он ничего не взял, ему удалось уйти очень далеко – Беноев долго провалялся в прострации, остальные немногочисленные жители ничего не заметили. Мальчишку поймали лишь через четыре дня. Не могли не поймать – следы на снегу найти нетрудно, а куда идти? Он выбился из сил на закрытых снегом перевалах…
Обратно Салман гнал мальчишку босиком, с петлей на шее, и Сергей обрадовался, что умрет от холода и усталости или будет убит. Он почти хотел этого, раз уж нет пути из рабства…Он не умер, и Беноев заковал его в эту цепи с ошейником. С этого момента всякая надежда должна была исчезнуть. Но Сергей надеялся, он думал о свободе, потому что просто не мог иначе.
Вот и сейчас он, не вслушиваясь в разговор, возился у печи и думал: а что если ЭТО – на всю жизнь? НАВСЕГДА?! Когда такая мысль впервые его посетила, у Сергея остановилось сердце. Потом он пенял: когда приходит такая мысль, надо просто зажмуриться покрепче, вцепиться во что-нибудь изо всех сил и переждать, пока отхлынет волна безнадежности. Сейчас ему очень хотелось плюнуть на готовящееся мясо. Смачно харкнуть. Но это было бы идиотизм… Навсегда не навсегда, но сейчас надо жить. Ждать. Малейшей возможности, и теперь он будет умнее…
Жареное мясо, нарезанный хлеб Серый сложил на большой поднос (оставив себе неплохую порцию), вынес в комнату.
– Готово, хозяин, – поклонился он, ставя поднос между сидящих мужчин. На миг столкнулся взглядом с прозрачными глазами латыша, поклонился снова.
– Иди, ешь, – милостиво разрешил Беноев. – Потом скажу, что делать…
…Арслан нашел Сергея, когда тот убирал в деннике. Младший брат Салмана был на шесть лет старше русского, вырос уже в "независимой Чечне", был глуп, амбициозен, постоянно тянул травку и вообще был типичным представителем здешней молодежи: интеллект шакала, привычки свиньи, самомнение павлина, способность жить, не грабя, не убивая я не отбирая – нулевая, как и умение что-либо делать руками.
– Иди сюда, – сказал он, махнув рукой. Сергей подошел. Арслан окинул его непонятным взглядом и спросил: – Ты драться умеешь? Вопрос был странным, но Сергей кивнул:
– Вообще-то – да.
– Отлично, – Арслан кивнул. – Ко мне друг приехал. Брата нет, уехал, я за старшего в доме. Я поспорил, что ты свалишь его раба… – Арслан достал из пистолетной кобуры ключ и, щелкнув замком ошейника, резко выдернул цепь. Серый секунду стоял неподвижно, потом выпрямился. Спину резануло болью, но он выпрямился – почти одного роста с чеченцем. – На, – Арслан подал ему ключ, – с ног и рук тоже сними, и иди туда, перед домом. Проиграешь, – Арслан цыкнул зубом, – уши отрежу и съесть заставлю, русский.
И вышел. А Серый, встав на одно колено, стал снимать "браслеты". Ручные и ножные кандалы в самом начале были причиной невероятных мучений – они быстро стерли кожу до мяса, разбивали раны, не давая заживать, потом там образовались шрамы. Избавившись от колец, Сергей несколько раз со свистом втянул воздух, подпрыгнул, потянулся и оглянулся на забор. Туда?
Сергей не прыгнул. Он пошел драться…
…"Друг" оказался тоже каким-то местным в полувоенном. Арслан, чему-то усмехающийся Витольд и этот гость сидели на ступеньках крыльца. Беноева-старшего не было – куда-то и впрямь умелся. У коновязи стоял мальчишка примерно лет Сергея, обычно одетый, смуглый. Не русский, но и не здешний, чеченцы вовсе не похожи на "лиц кавказской национальности", как любит кое-кто говорить, а этот был именно смуглый, черноволосый, кареглазый. Он смотрел на Сергея без злости, тоскливо и устало, и тот понял, несмотря на одежду – да, и это тоже раб.
– Драться можешь, как хочешь! – крикнул Арслан. – Только положи этого!
Гость что-то прокричал своему рабу – не по-чеченски, но и не по-русски. Сергей скинул куртку, увидев, как противник поклонился приезжему. Оглянулся на крыльцо…
И увидел кобуру Арслана.
Он сидел вплотную к перилам, и кобура – большая, с вытертым лаком, деревянная кобура старого АПС[51] – свисала наружу на длинном ремне, сбоку от внешней стороны крыльца.
Вот я все, подумал Сергей спокойно. Хватит. Я им не игрушка. Я или живой, или мертвый, но – человек.
Наверное, именно в этот момент у него и начало что-то происходить с головой.
Странно. Он еще только думал и представлял, что надо сделать – а АПС уже был в правой руке, предохранитель сброшен, и именно на его щелчок обернулись все трое, о чем-то говорившие, повернувшись в сторону ворот. Для Арюнаса и неизвестного "гостя" это стало последним сознательным движением в жизни.
Неизвестному пуля попала в левый бок снизу и вышла наружу через селезенку и низ правого легкого. Он прожил еще две или три секунды – пека падал с крыльца. Арюнасу не было отпущено и этих секунд – вторая пуля попала ему под челюсть и вышла из затылка.
Арслан сидел на крыльце, приоткрыв рот и хлопая глазами. Он все еще тянул на себя зацепившуюся за перила пустую кобуру.
– Ну что? – спокойно сказал Сергей. – В веках запутались? Двадцать первый с первым спутали? Жаль, что твоего старшего тут нет, ну да ему будет сюрприз, когда вернется.
Арслан зажмурился и не увидел, как рыжим огнем полыхнул ствол пистолета.
Сергей обернулся к своему несостоявшемуся противнику. Тот стоял и неуверенно улыбался. Потом сглотнул и сказал:
– Грузия… Георгий… – и показал на себя…
…Сергей проснулся и сел, широко раскрыв глаза. Наполненное уютной темнотой купе СВ-вагона уносилось сквозь ночь…
– Сержик, Сереженька, маленький мой, тебе нехорошо?!
Вспыхнул свет ночника, приблизилось лицо.
– Ма-ам… – мягко протянул Сергей, откидываясь на подушку. Вздохнул, улыбнулся и не стал отстраняться, как делал год назад, если мама гладила его – "взрослого", тринадцатилетнего!- по волосам. – Нет, ничего… просто сон приснился…
…Мама уже ждала его в станице, когда они вернулись. Кто-то рассказал ей о передаче, в которой был сюжет про Сергея, и она примчалась немедленно, и только охнула, когда Сергей узнал ее и помчался навстречу с воплем: "Маааааа!!!" – она-то думала, что сын ее и не признает… А Любка еще два дня жила в пещере – это было жестоко, но нельзя появляться вместе, по официальной версии мальчишки приехали с рыбалки, а Любка сама сбежала от похитителей и шла пешком…
Она успела как раз на похороны Феди. (Лешка – тот выжил – и врачи клялись, что все срастется, мальчик полностью восстановится. Тело. А вот душа…) Мальчика хоронили всей станицей. В тот же день убрался ОМОН, которому даже воду пришлось подвозить из родника – ни в одном дворе к колодцу "защитников закона" не подпускали, магазины закрывались "на учет", "прием товара", "санитарный день" и прочее…
Оружие заскладировали в пещере, лошадей отпустили еще за Курой.
Сергей уехал через два дня. Это было неимоверное счастье – ПОМНИТЬ. А самое главное – помнить МАМУ. Когда он надеялся на встречу, то больше всего ужасался: придет чужая женщина, будет плакать, будет его целовать, а он… Нет уж – пусть и страшное, и тяжелое – но только ПОМНИТЬ ВСЕ.
В день отъезда они втроем (Петька был в больнице, Володька угрюмо отказался идти) зашли к Запольским. В доме было тихо и горестно, слов утешения не находилось, да и не искали их ребята, что говорить? "Радуйтесь, что сын и дочь живы!"?! А младший сын? За что его убили? Как тут утешиться?
Они и не утешали. Просто Глеб сказал, глядя в глаза отцу Любки:
– Дядя Игорь. Тут дело такое. Те, кто Федю… и все прочее… Их нет больше.
Казак, сидевший за столом, вскинул голову. И его жена, мать мальчиков и Любки, тоже подняла глаза. Запольский провел рукой по лбу и тихо спросил:
– Вы?
– Мы, дядь Игорь, – так же тихо сказал Глеб.
Он подошел – большой, тяжелый – и обнял всех троих мальчишек сразу. А потом Сергей почувствовал, как женская рука гладит его волосы – это подошла мать Любки и касалась голов мальчишек, плача и шепча:
