Бодренькая лошадь неопределённого цвета двигалась на него. Сбоку от лошади болтались ноги в сапогах – не скороходах, а вполне обычных и сильно стоптанных кирзовых. Хозяина сапог не было видно из-за его тягловой силы. Застыв от неожиданности, Колька созерцал эту картину, пока бодрый и многоэтажный мат, которым хозяин подбадривал лошадь, не заставил его вздохнуть и шагнуть в сторону.
– Ох ты! – услышал он мужской голос, и лошадь с телегой встала, как вкопанная. На Кольку с удивлением и интересом смотрел плохо и даже как-то вызывающе подбитый мужик лет за сорок, одетый в льняной пиджак, застёгнутый на все пуговицы, бесформенные и бесцветные штаны, заправленные в штаны и форменную кепку, похожую на милицейскую, только чёрную. Видно было, что мужик испугался – наверное, от неожиданности. Его глаза обежали беспокойную петлю, обшаривая кусты, потом с каким-то сомнением остановились на мальчишке, обшарив его с головы до пят – у Кольки вообще появилось ощущение, что его обшарили руками. – Чего тебе? – сердито испуганным голосом спросил мужик, сильно коверкая слова – "чего" в его исполнении прозвучало как "чаго"
– Да ничего, – пожал плечами Колька. Хотел добавить ещё "не бойтесь", но решил, что мужик обиделся. Но не спрашивать у него, в самом деле, "дядь, а который у вас год?" Или спросить?
Пока мальчишка размышлял, мужик ещё раз осмотрел всё вокруг вплоть до верхушек деревьев и, похоже, пришёл к какому-то выводу – расслабился и спросил уже без напряжения:
– Меняешь что ли че? Не боись, не заберу… Куды идёшь?
"Гражданская война, что ли? – опасливо подумал Колька. По истории они ещё не проходили, кино про эту войну показывали редко, книжек о ней вообще не попадалась, но Колька помнил, что это вроде тогда меняли по сёлам разные вещи. – А если и так? Выбираться всё равно нужно…"
Мужик терпеливо и вроде даже равнодушно ждал чего-то. Потом подал голос:
– Ежли золотишко какое – садись, сменяю на закусь без обману, как доедем. Ежли барахло-кось в кустиках придерживаешь – то извиняй, мимо шагай, кто там знает, откуда оно…
– У меня нет ничего, – решился Колька. – Я своих ищу, я потерялся… Вы меня до города не довезёте?
Слова мужика ещё больше укрепили его в своём открытии. Кроме того, Колька вспомнил, что видел – в Гражданскую были самолёты, и даже грузовики. И ещё вроде бы детей особо не трогали, если только они за кого-то не воевали. Ну, он-то не воюет…
– Свои-их? – протянул мужик и почесал висок желтым ногтем большого пальца. – Так ты из города, что ли?
– Ага, – ничем не рискуя, ответил Колька. Он мог назвать хоть свой родной Вавиловск (ему больше полтыщи лет!), хоть Москву, где был дважды. Не проверишь, а как сюда попал (куда – сюда, узнать бы!) – можно отговориться неразберихой.
– Давай, – мужик хлопнул по доскам позади себя. Колька обрадовано запрыгнул – и подскочил с писком. Что-то металлическое – хорошо, не острое! – солидно врезалась в копчик. – Ох… – мужик охарактеризовал ситуацию и, не глядя, извлёк из сена, толстым ровным слоем сваленного в телеге, винтовку с вытертыми до белизны металлическими частыми, облезшим черным лаком и самодельным ремешком из брезента. – Не убился?
– Немного, – покривился Колька, усаживаясь и не сводя глаз с винтовки, которую мужик устроил всё так же в сене рядом с тобой. – Ваша?
– А то чья? – мужик причмокнул, пустил лошадь нехорошими словами и прихлопнул вожжами. – Моя родимая… Но вот и слава Господу, едем помалу… Песни петь умеешь?
– Не очень, – признался Колька
– Жаль, – вздохнул мужик. – С песней дорога короче. Да и с дали слышно – мальчишка поёт, едет, не таится – может, и не тронут, коль и увидят…
– Бандиты? – деловито поинтересовался Колька. Мужик кивнул:
– Они, заразы… Да ты не трусись, я ж говорю – малого не тронут, да и меня тоже…
– А винтовка? – всё-таки с холодком поинтересовался Колька, усаживаясь по-турецки. Мужик покосился, спросил:
– Не Аллаху молишься?
– Православный, – немного удивлённо ответил Колька.
– Окстись, – потребовал мужик. Мальчишка помедлил, соображая, перекрестился. – Ну и добро… Сам-то русский или ещё каких кровей?
– Русский, – ответил Колька. И снова мужик был не против:
– А и пускай… А винтовка что – от зверя, человека в наши годы не напужаешь…
– А бандиты – они чьи? – осторожно спросил Колька. – Ну, красные или ещё какие?
– Фейолетовые, – сердито и зло ответил мужик. – Розовые, прости Господи душу грешную… А хучь и синие… Ты б всё спел что?
Колька смущённо пожал плечами. "Кострома, Кострома" ему спеть? "Ревела буря, гром гремел"? Мужик вздохнул – очевидно, понял, что не дождётся от попутчика вокальных номеров – и снова поинтересовался:
– Годков-то тебе сколько будет?
– Тринадцать, – ответил Колька, и мужик удивленно обернулся на него:
– Их!… А рослый, я бы на все три боле положил… Родителев ищешь в городе-то?
– Угу…
Они ехали и ехали не очень спеша, мужик то спрашивал разную ерунду, то принимался безотносительно жаловаться "на власть", то расспрашивать, как там, откуда прибыл Колька, вполне удовлетворяясь расплывчатыми ответами мальчишки. Колька поддерживал разговор, а сам печально думал, как же ему искать сапоги-скороходы?! Оставалось надеяться, что некий сказочный закон выкинул его со шпорами недалеко от искомого. Он украдкой пощупал шпоры на месте. Хоть они и не работали, но придавали уверенности. Солнце совсем скрылось за лесом, на дороге расползлись, как черная краска в воде, сумерки, но впереди ещё было светло, и мужик удовлетворённо сказал: – Вот и приехали почти. Я тебе сейчас и ночлег устрою…
Дорога ещё раз вильнула – и как-то сразу телега оказалась на улице городка. По меркам Кольки это тянуло разве что на большое село, но телега ехала по аллее, обсаженной дубами, за палисадниками – почём-то без малейшего признака растительности – прятались одноэтажные дома. Людей не встретилось – метров через сто телега свернула в проулок, упиравшийся в двухэтажный, хотя и деревянный дом. Над подъездом висел в тихом вечернем воздухе какой-то флаг, возле крыльца на скамейке, поставив меж колен винтовки, сидели солдаты – с усталыми лицами, одетые в табачного цвета форму кто с непокрытыми головами, кто в странной плоской каске. На подъехавших они смотрели без интереса и даже с места не двинулись.
– Приехали, – прокряхтел мужик, спрыгивая и что-то быстро цепляя на рукав – Колька не успел заметить, что, он пытался рассмотреть флаг. – Ыыть! – сказал мужик и… как стальным обручем схватил Кольку сзади, прижав руки к телу и заваливая в сено с криком – торжествующих и испуганным: – Панове солдаты, подмогните! Партизан! Партизан, панове солдаты!
В первый миг Колька воспротивился чисто инстинктивно. Потом до него дошел страшный смысл крика, собственная ошибка, и мальчишка, разом вспотев от ужаса, бешено рванулся, ударил головой назад, вывернулся из ослабевших рука попутчика, замахнулся, как учили на занятиях по самообороне… но не смог ударить скрючившегося – из носа лилась кровь – мужика, на рукаве которого колюче серебрились готические буквы повязки: чёрные на белом фоне… Замешкался, не зная, что делать дальше и теряя время – слишком уж нереальной всё-таки казалась ситуация, фантастической. Солдаты повскакивали, крича – но не по-немецки, в их криках скользили знакомые слова, и никто не спешил стрелять или хотя бы бежать к Кольке, допёршему наконец соскочить с телеги и метнулся к выходу из проулка – никуда, просто чтобы подальше. Мужик, что-то называя, зацепил мальчишку за ногу, но Колька не упал, ожесточённо лягнулся, вырвался, заметив высунувшегося из окна второго этажа офицера с пистолетом – он тоже горланил и махал оружием, но не целился…
Прямо на него из переулка вырвался мотоциклист – здоровенный, лягушачьего цвета. Сидевший за рулём парень в очках, в расстегнутом мундире, вскрикнул, вывернул руль, мотоциклист встал на оба колеса, задрав люльку, из которой выкатился ещё кто-то – всё вокруг для Кольки уже слилось в сплошной калейдоскоп, он знал только одно: надо бежать, и бежать быстрее.
