— А я не верю ни во что!
Подхватывают все. И пусть свиты жмутся к стенкам, пусть подвывают оттуда — уже никого ничего не волнует, и Айринэ уже все равно — она в круге, с монстрами на равных, но ей плевать, кто рядом и кто напротив, и что сам Ворон исходит криком через двух существ от нее… Есть только — бешеный ритм наперехлест с ударами сердца, все чаще и быстрей, и плевать, что напротив в круг протискивается Лави — в руке далеко не вино и уж тем более не пиво, глаза лихорадочно блестят — даже сквозь клубы сигаретного дыма видно, и горят ее щеки, а волосы встрепаны… Плевать!
— А я не верю ни во что!!
И гитара закатывается и дробит в истерике, а руки, обнимавшие друзей за плечи, понемногу сползают вниз, и — выбрасывать сжатый кулак вперед и вверх, кто — так, а кто с бутылкой, и — почти ослепнуть то ли от дыма, то ли от слез, и — тьма-пелена! — кому какое дело?! И крик — сорванными осипшими глотками:
— А я! Не верю ни во что!!
"Плевать, плевать, плевать… Монстры проклятые! За каждым из вас — шлейф разбитых жизней, вы же сволочи, все, все, все… Я доползла до вашего олимпа — а он в дерьме, и я тоже, и никто уже не припомнит вам всего, что вы натворили, потому что вы — монстры… Вы сволочи… И я теперь — одна из вас!.."
— А Я! НЕ ВЕРЮ НИ ВО ЧТО!!!
Последней более-менее связной мыслью, прилетевшей незнамо откуда, было: "Цири пляшет…"
И больше не было ничего.
* * *
— Слишком много развелось! — сердито фыркнула Айринэ, откинулась на спинку кресла и уставилась в потолок. — И-ди-о-ты. — именно так, четко и раздельно, по слогам. — Нет, ты подумай — любой, кто хоть как-то умеет держать карандаш, заявляет себя художником! Нет, ты посмотри — ты только в Сеть вылези, там их — табуны! Стада! Ох, уро-оды… — простонала, потягиваясь, и закрыла глаза.
— Ну и что, что стада, — пожала плечами Тхэсс. — Ты-то одна такая. Тебя знают, имя-то ты все-таки заработала.
— Заработала, — отозвалась Айринэ, — еще бы…
"Заработала… Но как же обидно безумно! Сколько старалась, выгрызала, пробивалась, а этим все так достается… Быстро и просто." Айринэ страшно боялась затеряться — снова стать никем и ничем, даже хуже — одной из… Из этих.
— Нет уж… — пробормотала, — никогда. — и вдруг рассмеялась.
— Ты чего? — подняла голову уткнувшаяся было в книгу Тхэсс.
— Да ничего, — улыбнулась Айринэ. — Иди сюда. Я придумал. Ну я и дурак!
Отложив книгу, Тхэсс изящно поднялась с дивана, подошла, присела рядом с креслом Айринэ, почесала девушку за ухом:
— Ну, и чего ты такого страшного надумал?
— Мрррр… Все просто. Куклы мои фарфоровые. Я ж их на продажу пачками делаю! Вот и будет… Какой-нибудь Маэдрос на скале, Феанор с кораблями…
— …и Берен, откусывающий Кархароту лапу с Сильмариллом! — подхватила Тхэсс, и обе девушки рассмеялись.
— Мурррр, — Айринэ потянулась, — кысь, скажи Таксу, пусть там чай ставит. Сейчас же народ притащится… Кто сегодня точно будет?
— Угу… — Тхэсс поднялась и двинулась к двери, уже на ходу ответила, — я знаю, кого точно не будет. Лаушка не придет, у нее учеба, а остальные — кто как…
— Ага, про Лау я в курсе. — Айринэ рассеянно кивнула, нашаривая бумагу и карандаш и уже прикидывая в уме наброски будущих кукол.
Обсуждение будущего КОНа (и заодно грядущей игры) шло как обычно и, разумеется, затянулось допоздна. За окном лил холодный дождь, и Айринэ, зябко передернув плечами, сказала Йолли закрыть форточку.
Раздался звонок в дверь, Айканаро тут же сорвалась открывать, и девушка, рассеянно кивая в ответ на какой-то вопрос Такса, невольно прислушалась к голосам. "Кого там принесло?"
— Там Иль пришел. Тебя хочет. — деловито сообщила Айканаро, выныривая из коридора и собираясь протиснуться обратно на место, между Йолли и Тхэсс. — Ну и мо-окрый! — помотала кудрявой головой, хихикнула.
— Так иди чайник поставь, — отозвалась Айринэ, неохотно поднимаясь и потягиваясь, — а то сам не знаешь…
— Опять я?!
— Кысь, не спорь, ладно? — Айринэ значительно взглянула в глаза девочке, и та, нарочито тяжко вздохнув, поплелась на кухню. Девушка выбралась в коридор, прислонилась к стене, скрестила на груди руки:
— Ну, и что дальше?
Мальчик, как раз развязывавший шнурки на раскисших кедах, поднял голову — при виде Айринэ его глаза просияли:
— Я щас!
Снова задергал шнурки, дернул сильнее — мокрый хвостик остался в кулаке, и мальчик, что-то пробурчав себе под нос, досадливо запихал обрывок в карман куртки.
Айринэ едва заметно поморщилась.
Она позволила черно-серебряному мальчику влиться в стаю, но ближе так и не подпустила. Мориллиндо (Иль для краткости) приходил на все встречи, ездил с ними на игры — и всегда, везде, в любое время девушка чувствовала на себе его пристальный взгляд. Он менестрелил понемногу, посвящал ей песни и стихи — приносил, отдавал прямо в руки, подсовывал в карманы, оставлял на столе. Стихи были красивыми, песни — тоже. Айринэ понравилось играть с ним: она оставляла его на ночь — и укладывала спать на полу; выставляла вон, давала доехать до дома — и звонила, и просила приехать, и он возвращался; отправляла с поручениями и не благодарила — он безропотно все переносил.
Иногда, правда, исчезал — на день, на неделю, как-то раз даже на месяц, но все равно возвращался, побледневший, исхудавший, но с тем же выражением собачьей преданности в глазах, с той же покорностью — и с новыми стихами.
Справившись со шнурками, он вскочил и подошел к девушке, копаясь в кармане куртке и пытаясь что-то оттуда выудить. Бумажки. Несколько исписанных тетрадных листков. Протянул девушке, улыбаясь. Вытер лоб, смазав крупные капли дождя, пригладил потемневшие от влаги волосы.
"Опять…"
Айринэ выпрямилась:
— Это что?
— Прочитай… — выдохнул он, отвел прозрачные серые глаза. — Прочитай.
Пожав плечами, Айринэ убрала за ухо выбившуюся непослушную прядь и прислонилась к стене. Прищурилась, разбирая пляшущий, неровный — нервный почерк. "Глупое создание…" Иль стоял, перетаптываясь, поджимая пальцы в промокших носках. Ждал.
— Раздевайся давай, не стой ты… — пробормотала Айринэ, вчитываясь в текст. Строчки расплывались перед глазами. Из комнаты ее уже звали нестройным хором.
— Сейчас! — крикнула она. — Секунду! — встряхнула головой, начала с середины. Прочитала первую страницу, недоуменно нахмурилась, взялась за вторую — и рассмеялась. Настороженно ждавший ее ответа мальчик вздрогнул, будто от удара. Все еще смеясь, Айринэ свернула листки, протянула руку, пригладила взъерошенные волосы мальчика:
— Глупый… — крепко сжала его затылок, притянула поближе (другой рукой тяжело оперлась ему на плечо — кажется, вина опять было слишком много).
Огромные, растерянные, молящие глаза на бескровном лице. Прикушена губа — но нет, вот — отпускает — и Айринэ зачарованно следит, как на нижней губе наливаются темно-красным отметины зубов. Мальчик выдыхает — на пределе слышимости:
— Мельда-а… — переводит дух, и — горячим шепотом: — Л-любимая… Ты… ты вспомнила? Ты видишь?
Айринэ тяжело вздохнула. Кровь билась в висках, грохотом отдавалась в голове, не давала думать связно. Девушка уткнулась лбом в лоб мальчика, проговорила негромко:
— Хорошо придумано, серебряный мой… Только я на это не ведусь… — снова рассмеялась, видя, как на его лице отчаяние сменяется искренним недоумением… Разочарованием… И, наконец, пониманием. Айринэ легко коснулась губами губ мальчика, задержалась на мгновение, чувствуя — отметины… Отпустила и улыбнулась, — Ну, пойдем, кысь. А это пусть у меня будет. На память… — оттолкнулась легонько, только чтобы твердо встать на ноги, не упасть, не хвататься за стену у него на виду.
— Но я… Это правда! — протестующий, слабый голос.
Обернулась, посмотрела пристально. Едва заметно пожала плечами:
— Ала… — всплыло откуда-то из глубин памяти, казалось бы, давно и прочно забытое — «нет» на Квэнья. — Пусть так… Все равно.
