В электричке было тихо. Пассажиры разговаривали вполголоса. Дронго сел у окна, глядя на мелькающие за стеклом домики. Он вспоминал то углубление в стене и попавшую туда запонку. Она могла влететь туда только под очень острым углом, и тогда выходит, что погибший Арманд Краулинь лег на пол, перед тем как повеситься. Зачем? Объяснений может быть много. Возможно, у него упала запонка и он решил ее поискать. А потом она вылетела у него из рук. Нет, не получается. Руку должны были дернуть, чтобы эта запонка так полетела. Или он сам дернул рукав… Черт возьми, прошло уже столько лет! Если бы следователь и офицеры полиции осмотрели тогда место происшествия более внимательно… Нет, это глупо. Окно было закрыто, и никто не мог предположить, что в стене рядом с ним можно найти запонку.

Дронго обернулся. По прежней привычке, оставшейся у него с ранней молодости, когда он работал экспертом ООН, Дронго всегда проверял всех следующих за ним людей. И на этот раз ему показалось, что на перроне вокзала он видел невзрачного мужчину лет пятидесяти, теперь сидящего в углу и смотрящего в окно. Нет, мужчина не смотрел в окно. Он был явно напряжен и посматривал в сторону Дронго. Так, это становилось уже интересным. Если это обычный грабитель, то в электричке слишком много людей. А если «хвост», то откуда он появился и почему решил за ним следить? Или кто-то увидел, как они приехали к дому Лилии Краулинь? Тогда выходит, что и ее квартира под наблюдением? «Только неприятностей с латышскими спецслужбами мне не хватало для полного счастья», – с нарастающим раздражением подумал Дронго.

Он решил выйти раньше, чтобы проверить свои подозрения. Поднявшись, прошел в соседний вагон. Мужчины рядом не было. Дронго подумал, что он стал слишком подозрительным, но уселся так, чтобы видеть, кто войдет следом за ним. Неизвестный появился ровно через полминуты. Для сотрудника спецслужбы это было слишком быстро, но для обычного наблюдателя – в самый раз. Дронго нахмурился. Увидев его, мужчина засуетился и, вместо того чтобы пройти мимо, как сделал бы обычный «топтун», начал устраиваться у входа в вагон, выбрав для себя именно это место. Значит, он не профессионал, понял Дронго. Нужно выйти раньше и попытаться от него оторваться. «Может, я недооценил погибшего Арманда? – подумал Дронго. – Он был секретарем ЦК комсомола, работал за рубежом. Может, кто-то решил его убрать таким образом в связи с этим? Нет. Не похоже. Какие секреты в семидесятых годах могли быть в латышском комсомоле? И какие секреты мог знать Краулинь, работая в Швеции, из-за которых его могли убить? Впрочем, нужно будет более внимательно проверить деятельность их фирмы в Латвии».

Он проехал свою станцию и вышел на следующей, легко оторвавшись от своего «наблюдателя». Затем позвонил Лилии. Она ответила не сразу, словно считала звонки. И лишь на восьмой наконец сняла трубку:

– Я вас слушаю.

– Скажите, Лилия, вы никому не говорили, что хотите меня пригласить? Может, с кем-то советовались?

– Ну, конечно, с моими родственниками. И моя сестра об этом знала. И мой племянник…

– Нет, я не о них. Может, вы говорили об этом с кем-нибудь еще?

– С вашим другом Эдгаром Вейдеманисом. Сестра его матери…

– Я знаю. Но я имею в виду местных жителей.

– Не помню. Но это не был секрет. Я всегда говорила, что не верю в самоубийство Арманда. Говорила и писала об этом. А почему вы спрашиваете?

– Просто хотел уточнить. Спасибо. Я вам еще позвоню.

Он убрал телефон и вошел в электричку, следующую в обратном направлении. На следующей станции вышел и довольно быстро нашел нужную ему лютеранскую церковь, направляясь к дому, где жила семья Петерсен. Это был обычный для этих мест небольшой двухэтажный дом. Дронго убедился, что номер дома совпадает с номером, указанным ему Лилией, и позвонил. Дверь открыла полная женщина лет семидесяти. У нее было румяное полное улыбающееся лицо, почти невидимые брови, полные губы и крупный нос.

«Это явно не Ингрида Петерсен», – подумал Дронго и вежливо поздоровался. Она ответила ему по-латышски.

– Извините, – пробормотал Дронго, – я не знаю латышского языка.

– Кто вы хотите? – спросила хозяйка.

– Мне нужна Ингрида, – объяснил Дронго, – госпожа Ингрида Петерсен.

Хозяйка закивала и позвала Ингриду, обращаясь куда-то в глубь дома. Из комнаты вышла молодая женщина. Дронго чуть не ахнул от удивления. Эта женщина была абсолютной копией своей матери. Только ей было лет сорок пять или пятьдесят. Такое же полное румяное лицо, невидимые брови, полные губы. Женщина подошла к нему ближе.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Дронго.

– Здравствуйте, – она говорила по-русски гораздо лучше матери.

– Вы Ингрида Петерсен?

– Да, – кивнула она, – а кто вы такой?

– Меня прислала Лилия Краулинь…

– Понятно, – женщина посторонилась, пропуская гостя. В комнате было тепло и уютно. Они сели за стол. – Что вы хотите? – спросила она. – Зачем вы приехали?

– Вы работали с ее погибшим мужем, – напомнил Дронго.

– Да, – мрачно подтвердила Ингрида, – одиннадцать лет назад. Я тогда была совсем молодой женщиной.

– И вы нашли его мертвым?

– Верно. Он позвонил мне из дома и попросил, чтобы я принесла ему письмо в квартиру его отца. Мы жили на соседней улице – я и мой муж. И я понесла ему письмо. У дома стояла его машина. Я вошла в дом, консьерж меня знал в лицо. Я поднялась на второй этаж, позвонила. Затем постучала. Потом снова позвонила и снова постучала. Тогда не было мобильных телефонов, поэтому я спустилась вниз и от консьержа позвонила по городскому телефону в квартиру. Он опять не ответил. Мы с консьержем звонили несколько раз. А потом поднялись вместе и консьерж открыл дверь. Сначала мы ничего не увидели, но вскоре нашли Арманда в угловой комнате. Это было ужасно. Только мы ничего не трогали. Сразу вызвали полицию.

– Понятно, – Дронго обратил внимание на фотографию, стоящую на серванте. На ней рядом с молодым мужчиной была запечатлена симпатичная миловидная женщина. Дронго перевел взгляд на Ингриду. Неужели это она же? Надо же, как изменилась! Что делает с людьми время! Была симпатичной молодой женщиной, а превратилась в располневшую деревенскую бабу.

– Было ужасно, – повторила Ингрида. – Меня потом много раз в полицию вызывали. И в прокуратуру. Я все время об этом рассказывала. Два года. А потом Лилия жаловалась, и меня снова вызывали. Она не на меня жаловалась, но меня все время звали на допросы. И тогда мы с мужем решили переехать сюда, к нашим родителям.

– Вы долго работали с Армандом Краулинем?

– Долго. Да, долго. Почти два года. Он был очень хороший человек.

– Вы принесли письмо, в котором содержались финансовые претензии к его фирме?

– Да. Они хотели, чтобы мы раньше срока погасили наш долг. У банка тогда были большие проблемы.

– Он знал о письме?

– Конечно, знал. Мы получили его вечером, но я ему прочла его по телефону. И он сказал, чтобы я не оставляла его в офисе, а взяла домой, а завтра передала ему. Мне казалось, что он хотел сразу поехать в банк.

– Как вы считаете, он мог из-за этого решиться на самоубийство?

– Я не знаю. Но полиция говорит, что это было самоубийство.

– Нет, не полиция, как вы считаете?

– Не знаю, – растерялась Ингрида, – у нас все говорили, что Краулинь не мог такое сделать. Но я сама все видела. И в доме никого, кроме нас, не было.

– И вы ничего подозрительного не заметили?

– Нет. Ничего. Но Лилия нам не верила. Она до сих пор считает, что ее мужа убили.

– Понятно. Когда погиб Арманд Краулинь, главой фирмы стал его заместитель? Верно?

– Правильно. Нам было очень тяжело, но Пиесис очень много работал. Он сохранил фирму.

– Вы работали секретарем Арманда и должны были знать его лучше других. У него были враги?

– Врагов не было. Но были люди, которые его не любили. Многие не любили. Он ведь всегда говорил то, что думал. А это многим не нравилось. Когда все писали, что у нас была оккупация, Арманд выступал и говорил, что это неправда. Когда все ругали советскую власть, он говорил, что было много плохого, но и много хорошего.