Шесть лет назад он был агностиком, но первое же космическое путешествие преобразило его. Вдалеке от Земли он осознал, насколько незначителен и ничтожен человек, и почувствовал острую потребность в вере, которая примирила бы его с этой сложной, необъятной, внушающей благоговение Вселенной. А один из его спутников в том первом путешествии, искренне верующий человек, по возвращении на Землю отверг свои религиозные воззрения, превратившись в убежденного атеиста.

Обо всем этом вспомнил Лейн, вынув свой палец из предложенной ему чаши и обсосав его.

Затем, повинуясь жестам Марсии, он вновь погрузил палец в массу и поднес к ее губам. Закрыв глаза, она мягко взяла палец ртом. Когда Лейн попробовал вынуть палец, она остановила его, положив руку на его запястье. Не желая оскорблять ее, он какое-то время не повторял попыток — возможно, таков был древний марсианский ритуал.

Но выражение ее лица было таким нетерпеливым и в то же время восторженным, — как у ребенка, которому дали сосок, — что Лейн невольно смутился. Через минуту, видя, что она не собирается отпускать палец, он медленно, но настойчиво потянул его и освободил. Марсия сразу открыла глаза, вздохнула и, не сказав больше ни слова, стала подавать суп.

Горячий суп был восхитительным и каким-то бодрящим. Он напоминал суп из планктона, ставший популярным на голодающей Земле, но не имел привкуса рыбы. Коричневый хлеб походил на рисовые лепешки. Мясо многоножки было похоже на кроличье, только слаще и с резким специфическим привкусом. Попробовав салат из листьев, Лейн был вынужден быстро запить его вином, чтобы погасить пожар, разбушевавшийся во рту. Слезы выступили у него на глазах, он долго кашлял, пока Марсия что-то встревоженно говорила. Он улыбнулся в ответ, но салат отодвинул. Вино не только остудило глотку, но и запело в жилах. Он подумал, что не должен больше пить, но успел выпить и вторую чашу до того, как вспомнил о своем решении быть умеренным.

Было уже слишком поздно. Крепкий напиток здорово ударил в голову, вызвав головокружение и веселье. События дня — недавнее спасение от смерти, реакция на известие о гибели товарищей, страх, испытанный при встрече с многоножками, и неудовлетворенное любопытство по поводу происхождения Марсии и особенностей ее анатомии — все это привело его в состояние полуапатии-полуистерики.

С трудом поднявшись, Лейн хотел помочь Марсии убрать со стола, но та отрицательно покачала головой и сама сложила тарелки в мойку. Тогда он решил, что пришло, наконец, время принять душ и смыть с себя всю грязь, накопившуюся за два дня нелегкого путешествия, но, открыв дверцу кубической кабинки, обнаружил, что одежду некуда повесить. Но усталость и вино сломали привычные барьеры, и Лейн, уговаривая себя, что Марсия, мол, не женщина, начал раздеваться.

Марсия пристально наблюдала, и, по мере того, как он снимал одну одежку за другой, глаза ее становились все шире и шире. Под конец он побледнела и отступила назад, раскрыв рот от изумления.

— Это еще не так плохо, — проворчал он, догадываясь о причине такой реакции. — После того, что я здесь увидел, можно было ожидать и более глубокого стресса.

Марсия выставила дрожащий палец и спросила испуганным голосом:

— Ты болен? Злокачественные наросты?

Конечно, это была только игра воображения, но Лейн мог поклясться, что она использует те же речевые обороты, какие есть и в английском языке. Он промолчал, решив не иллюстрировать функции действием, закрыл дверцу куба и повернул вентиль, открывающий воду. Тепло душа, смывающего грязь и пот, и аромат мыла расслабили его настолько, что теперь он мог спокойно собраться с мыслями, систематизировать все увиденное и выработать наконец хоть какой-то план.

Во-первых, следовало освоить язык Марсии или обучить ее своему. Вероятно, и то и другое будет происходить одновременно. В одном он был совершенно уверен — в ее мирных намерениях по отношению к нему… по крайней мере, пока. Ритуал единения был абсолютно искренним — во всяком случае, не создалось впечатления, что в привычки Марсии входит предлагать хлеб и вино будущей жертве.

С чувством облегчения, хотя и немного утомленный, Лейн покинул кабинку и неохотно направился к своей грязной одежде. Обнаружив, что она уже вычищена, только улыбнулся. Марсия сделала суровое лицо и приказала ему лечь в кровать, сама же, взяв ведро, покинула комнату. Лейн решил последовать за ней. Увидев это, она не стала возражать, только пожала плечами.

В туннеле была кромешная тьма, и Марсия сразу включила фонарик. Луч пробежал по потолку, и Лейн обратил внимание, что огненные черви выключили свою иллюминацию. Многоножек тоже не было видно.

Луч света упал в канал — торпедообразная рыба лежала на прежнем месте и перегоняла воду. Прежде чем Марсия отвела фонарик в сторону, Лейн, положив руку ей на запястье, попытался другой вынуть рыбу из воды. Он почувствовал некоторое сопротивление, которое, впрочем, легко преодолел, и, подняв существо, увидел столбик плоти, свисающий с живота. Выступающей ногой животное присасывалось к дну канала — это позволяло ему оставаться на одном месте, несмотря на отдачу перекачиваемой воды.

Между тем Марсия довольно нетерпеливо вырвалась и быстро зашагала дальше. Приблизившись к отверстию в стене, котором раньше опасалась, она вошла внутрь, стараясь не привлекать внимания целой груды многоножек, вповалку лежавших на полу с перепутавшимися ногами. Это были большие особи с огромными клювами, прежде они стояли на страже у входа, а сейчас отсыпались после дежурства.

Лейн предположил, что и существо, которое они охраняли, тоже спит.

А как же Марсия?. Какое место она занимала среди всех этих существ? На первый взгляд она никак не вписывалась в общую картину жизни на Марсе. Она была абсолютно чужда этим существам — и они игнорировали ее так же, как и Лейна.

Они вошли в высокую камеру, объемом, самое малое, двести кубических футов. Здесь было так же тепло, как и в туннеле, а днем, должно быть, очень светло — потолок был буквально увешан огненными червями.

Луч фонарика обежал камеру, осветил толпу спящих многоножек и неожиданно замер. Сердце Лейна бешено забилось, волосы встали дыбом — перед ними лежал гигантский червь, высотой три фута и длиной около двадцати.

Лейн, не раздумывая, бросился к Марсии, пытаясь оградить ее от червя, но тотчас же уронил руки — должно быть, она знает, что делает. Она осветила свое лицо, улыбнулась, как бы говоря, что бояться нечего, затем робко и нежно коснулась его руки. Так она, наверное, выражала признательность за заботу о своей безопасности. Более того, этот жест означал, что Марсия пришла в себя после потрясения, которое испытала, увидев Лейна без одежды.

Существо спало. Большие глаза были закрыты вертикальными веками. Огромная голова, как и у маленьких многоножек, имела форму футбольного мяча. Оно было очень большим, а клювы — наоборот, слишком маленькими, похожими на бородавки. Телом оно напоминало гусеницу, но было лишено волосяного покрова и раздуто, словно наполнено газом. Десять ножек, абсолютно бесполезных для животного, были настолько коротки, что болтались по сторонам, не доставая до пола.

Марсия подошла к существу сзади, и, дождавшись своего спутника, приподняла складку кожи на его теле. Под ней лежала кучка из дюжины кожистых яиц, слепленных вместе густыми выделениями.

— Понятно, — пробормотал Лейн, — яйцекладущая матка, специализирующаяся на воспроизведении потомства. Поэтому остальные и не имеют органов размножения, или они настолько рудиментарны, что я не смог их обнаружить. Все-таки у многоножек много общего с земными насекомыми.

Все это было интересно, но не объясняло отсутствия пищеварительной системы.

Марсия переложила яйца в ведро и направилась к выходу, но Лейн остановил ее, показывая жестами, что хочет осмотреть все вокруг. Пожав плечами, она стала показывать помещение, стараясь не наступать на многоножек, лежавших повсюду.

Они подошли к открытому коробу, сделанному из того же серого вещества, что и стены. Внутри было множество полок, на каждой лежали сотни яиц. Нечто вроде паутины обволакивало яйца, удерживая их на полке.