Я не страдала по нему так, как я когда-то страдала по Гарри. Мое тело не томилось по нему, как оно томилось когда-то по объятиям Ральфа. Но я не могла сдержать радостной улыбки, когда думала о нем, и мысль о его поцелуях не была мне неприятна. Не во сне — я никогда не видела его во сне, — но перед моим мысленным оком, когда я оставалась наедине с собой.

И пока я размышляла, что бы мне сказать ему, я услышала шум колес, и элегантная коляска доктора Мак Эндрю, сделав полукруг, остановилась перед моим окном.

— Доброе утро, мисс Лейси, — поздоровался он. — Я приехал, чтобы украсть вас ненадолго. Сегодня слишком хороший день, чтобы проводить его взаперти. Не хотите ли отправиться на прогулку?

Я заколебалась. Отказать было бы черной неблагодарностью, к тому же это могло только отложить его официальное предложение, если он все еще намеревался его делать. Кроме того, через открытое окно до меня доносился запах последних в этом году роз, гвоздик и левкоев. В лесу голуби уже готовились улетать на зиму, а ласточки кружились в небе, совершая свои прощальные полеты перед далеким путешествием. К тому же, я заодно проверила бы, как готовят поля к зимнему севу.

— Хорошо, я только надену шляпку, — сказала я и вышла из комнаты.

Но я не ожидала, что встречу маму. Она настояла, чтобы я переоделась в выходное платье, а не раскатывала в экипажах в домашнем наряде. Пока я медлила от этой непредвиденной задержки, она вызвала наших горничных и заставила их выложить передо мной целый ворох нарядов.

— Любое из них, только побыстрее, пожалуйста, — пробормотала я. — Мама, я просто собираюсь на небольшую прогулку с доктором Мак Эндрю, а не еду на сезон в Лондон.

— Но это еще не причина выглядеть плохо, — сказала мама с необычным нажимом. Она выбрала для меня длинное зеленое платье с нарядным жакетом и пышной юбкой, маленькая, подобранная в тон шляпка с кружевной зеленой вуалью, на которую я всегда жаловалась, говоря, что эти зеленые мухи перед глазами мешают мне что-либо видеть, но которая тем не менее очень шла мне, подчеркивала яркий смеющийся рот и сияющие зеленые глаза. Мамина горничная уложила мои волосы крупными локонами, а мама собственноручно надела на меня шляпку и опустила вуаль. Затем она взяла мои затянутые в перчатки руки и, крепко сжав их, расцеловала меня.

— Ну отправляйся, — сказала она. — Ты выглядишь так мило. Я очень рада за тебя.

В нашем доме не только мама считала, что я отправляюсь получать предложение руки и сердца. Половина нашей прислуги нашла себе в то утро занятия поблизости от главной лестницы и холла. Каждый из них поклонился мне или присел в реверансе с самым заговорщицким видом, будто все они только и думали поскорее увидеть меня обрученной.

Парадная дверь находилась в осаде целого штата лакеев и горничных, словно у нас в доме происходило светопреставление. Обе половинки громадной двери были торжественно распахнуты дворецким, а из окна гостиной Селия, няня и, конечно, крошка Джулия глупо таращились на то, как доктор Мак Эндрю подавал мне руку.

— У вас очень церемонные проводы сегодня утром, — дразняще произнес он, заметив вспышку румянца на моих щеках.

— Было бы несколько лучше сначала дождаться, чтобы ваше предложение приняли, а потом уж объявлять о нем на весь свет, — ядовито выговорила я, в раздражении забыв о задуманном девическом смущении.

Он смешком отозвался на мою нескромность, и за все сокровища мира я не могла бы сдержать улыбку. Нельзя сказать, что эти проводы облегчили мне дорогу к отказу, — все очевидцы совершенно ясно видели, как я, сияя, отправляюсь на прогулку со своим поклонником.

Доктор, не торопясь, правил своей хорошо подобранной парой гнедых, придерживая их на поворотах, и я с нетерпением ожидала, когда мы выедем на дорогу в Экр, чтобы насладиться настоящей скачкой.

Ворота около сторожки были широко открыты, и подле них Сара Ходжетт присела в реверансе с понимающей улыбкой на лице. Я укоризненно взглянула на профиль Джона Мак Эндрю, когда увидела всю семью Ходжеттов, столпившуюся на крыльце дома и взволнованно машущую нам руками. Ничуть не раскаивающийся Джон Мак Эндрю обернулся ко мне и усмехнулся в ответ.

— Это не я, клянусь, Беатрис, это не я. И не смотрите на меня так. Я не сказал ни слова никому, кроме вашего брата. Просто весь мир видит, как я смотрю на вас и как вы улыбаетесь мне, и удивляться тут нечему.

В молчании я задумалась над его словами. Этот легкий доверчивый тон не нравился мне, но мне действительно стало интересно, была ли я раздосадована его предложением. Его слова в день скачки действительно удивили меня, но сегодня меня скорее удивляло мое собственное поведение. Я удобно и спокойно устроилась в его роскошной коляске, губы мои то и дело вздрагивали от смеха, и ни одного слова отказа не приходило мне на ум.

То, что я откажусь оставить Вайдекр, было, конечно, очевидным. Но едва ли я могла отказать доктору прежде, чем он сделает предложение, а с каждой секундой впечатление, что я приму это предложение и даже что я уже приняла его, росло. Джон Мак Эндрю достаточно умен, чтобы сделать свои намерения достаточно ясными для нас без боязни нарваться на отказ.

Когда вы выехали из аллеи на проезжую дорогу, он повернул лошадей не в направлении Экра, как я ожидала, а на дорогу, ведущую в Лондон и Чичестер.

— Куда мы, по вашему мнению, собираемся? — сухо поинтересовалась я.

— На прогулку, как я уже сказал вам, — беззаботно ответил он. — Мне хотелось бы посмотреть море.

— Море? — изумилась я. — У мамы будет приступ. Я сказала ей, что вернусь к обеду. Очень сожалею, доктор Мак Эндрю, но вам придется съездить туда одному.

— О нет, — прохладно возразил он. — Я предупредил вашу маму, что мы вернемся после чая, и она не ожидает нас раньше. Она вполне согласна со мной, что слишком много работы за письменным столом вредно для молодой женщины.

Я вторично изумилась этому очевидному доказательству такта и предусмотрительности Джона Мак Эндрю.

— Состояние моего здоровья внушает вам такую тревогу? — саркастически спросила я.

— Совершенно верно, — ответил он без колебаний. — Вы становитесь сутулой.

Я тихо хихикнула, а потом не выдержала и громко рассмеялась вслух.

— Доктор Мак Эндрю, сейчас я в вашей власти, и, — объявила я, — сегодня вам удалось ваше похищение, но в следующий раз я буду более осмотрительна.

— О Беатрис, — сказал он и, отвернувшись от дороги, мягко улыбнулся мне. — Беатрис, иногда вы бываете такая умная, а иногда — совсем дурочка.

На это мне нечего было сказать. И тут я обнаружила, что я, не отрываясь, смотрю в его глаза и заливаюсь краской.

— Сегодня, — спокойно продолжал он, отпуская поводья и отправляя лошадей в быстрый галоп, — сегодня у нас будет чудесный день.

Он и вправду был таким. Управляющий доктора снабдил нас такой великолепной корзинкой с провизией, которой мог бы позавидовать самый знатный лорд, и мы пообедали на вершине холма. Весь Суссекс был внизу как на ладони, а над нами простирался лишь небосвод. Мои переживания сегодня ночью буквально выпали у меня из памяти, будто их никогда и не было. И я наслаждалась отдыхом, не чувствуя себя ни богиней, ни ведьмой, а просто молоденькой хорошенькой девушкой в солнечный день. После яростного обожания Гарри так легко было от того, что не надо ни притворяться, ни подавлять кого-то. Улыбка Джона Мак Эндрю была теплой и ласковой, но его глаза смотрели трезво и оценивающе. Я бы никогда не увидела его распростертым у моих ног, в похоти и раскаянии. При этой мысли я улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ. Затем мы сложили нашу щедрую корзинку и отправились дальше. Мы достигли берега моря к пяти часам. Доктор выбрал ближайшую к Вайдекру точку на побережье — почти прямо на юге, — где была крошечная рыбачья деревушка с полудюжиной домиков и разбойничьего вида конторой. Мы выбрались из коляски, и по первому зову Мак Эндрю перед нами появился управляющий, очень удивленный и смущенный тем, что у него нет достойного угощения. У нас тоже ничего не было. Но, к моему удивлению, под сиденьем коляски неожиданно оказался серебряный чайный сервиз с самым лучшим чаем, сахаром и сливками.