Я замерла в своем кресле. Меня взволновала теплота, прозвучавшая в его голосе, и я повернулась к зеркалу, чтобы взглянуть на свое отражение. Его слова и поцелуй вернули краску на мои щеки, а тени под глазами придавали моему облику некоторую хрупкость. Разумеется, доктор не вызывал во мне никакого волнения — ведь он не владел Вайдекром, — но какая из женщин могла бы остаться равнодушной к устремленным на нее глазам мужчины. Я улыбнулась своему отражению, и радость согрела мои глаза. В эту минуту в комнату вошла мама, и мы обменялись улыбками.

— Это была двуколка доктора Мак Эндрю? — спросила она, усаживаясь и открывая корзинку для рукоделия.

— Да, — ответила я.

— Тебе следовало позвать меня, Беатрис, — проговорила она с мягким упреком. — Не следует видеться с ним наедине.

— Он только зашел проведать меня, — сдержанно возразила я. — Я бы не подумала звать тебя. Он оказался здесь по пути, направляясь к Спрингхэмам, так как заболел один из их мальчиков.

Мама внимательно вдевала нитку в иголку и кивнула мне, до конца не убежденная.

— Мне не совсем нравится, когда доктора наносят светские визиты, — продолжала она. — В мои молодые годы аптекари являлись только когда за ними посылали, и то только через черный вход.

— О, мама! — это было уже почти смешно. — Мак Эндрю совсем не аптекарь. Он — доктор и закончил Эдинбургский университет. Нам повезло, что он обосновался по соседству и теперь не приходится каждый раз посылать за врачом в Лондон. Кроме того, он джентльмен, и разговаривать с ним приятно.

— Ну, хорошо, — моя мама была настроена миролюбиво. — Мне это кажется несколько странным, но Бог с ним. Д рада, что он присматривает за тобой, моя дорогая. Но я и слышать о нем не захочу, когда для С ел и и придет ее время.

— Боже мой! — раздраженно воскликнула я. — До свадьбы еще две недели, а ты уже говоришь об акушерке.

— Беатрис, что ты такое городишь, — мама говорила с упреком, но глаза ее смеялись: — Раз ты так свободно выражаешься, значит мне пора подумать и о твоей свадьбе.

— К этому я совсем не стремлюсь, — рассмеялась я. — Я не хочу оставлять Вайдекр, и мне не нужен муж. Мне лучше остаться здесь и быть сестрой для Селии и тетушкой для их будущих детей.

— Все девушки так говорят, — тепло сказала мама. — Придет время, и ты с удовольствием покинешь нас.

Я улыбалась. Тон беседы был несерьезным, и мне нечего было опасаться. Эти дни мы занимались тем, что подрубали галстуки для Гарри. Мое умение несколько возросло за последнее время, и я делала аккуратные ровные стежки, представляя при этом, что именно мой галстук он наденет на свадьбу, а потом именно я, а не застенчивая маленькая Селия, сниму его в первую ночь.

— Гарри готовит сюрприз для тебя к вашему возвращению, — прервала мама мои дневные сны. — Я упоминаю об этом только для того, чтобы знать, что это не будет тебе неприятно.

Я подняла голову, ожидая продолжения.

— Гарри хочет отдать в твое распоряжение несколько комнат в западном крыле дома, — в ее голосе я почувствовала нотку тревоги. — Я думаю, ты скажешь ему, что это тебя не устраивает.

Она ждала моей реакции, но я ничего не отвечала.

— Ты знала об этом плане, Беатрис?

— Гарри предложил мне эти комнаты некоторое время назад, — подтвердила я. — Мне показалось, что это неплохо, но я не знала, что он уже велел начать работы.

— Вы оба планировали эти перемены и никто из вас даже не посоветовался со мной? — мама казалась очень взволнованной. Для меня было очень важным, по возможности, успокоить ее.

— Мама, это совершенно вылетело у меня из головы, — спокойно сказала я. — Гарри решил, что пока я здесь, мне будет удобнее занимать свои собственные комнаты. У нас с Селией будет общая гостиная, и я этому рада, так как мы с ней очень дружны. Ведь у тебя, мама, есть и своя гостиная, и туалетная комната, и спальня наверху, а у меня только спальня.

Как обычно, мамины возражения касались только внешней стороны вещей.

— Это выглядит довольно неприлично, — объяснила она. — Для девушки твоего возраста странно даже думать о своих комнатах. У тебя нет в них необходимости.

— Я знаю, мама, — успокаивала я ее. — Но у нас и ситуация необычная. Гарри нуждается в помощи, и, как ты знаешь, у меня находятся все счета по имению. Пройдет еще несколько лет, пока он научится управлять поместьем самостоятельно, а до тех пор, я думаю, нам придется вместе заниматься цифрами и урожаями. Конечно, это странно для молодой девушки, но, тем не менее, я это делаю и мне необходимо место для работы. К тому же я не хотела бы мешать Селии. Мама склонилась над шитьем.

— Я ничего не понимаю в делах, — убежденно заговорила она. — Но я все-таки думаю, что Гарри мог бы сам управиться с этим. Он здесь хозяин и он должен справляться с этими проблемами без своей сестры.

Я чувствовала, что уже победила, и это знание сделало меня чуткой. Я взяла маму за руки.

— Почему ты так говоришь? — спросила я теплым, успокаивающим голосом. — Он ведь не может жить без своей ненаглядной мамочки, как и без сестры. Ты избаловала его, мама, и мы теперь даем Селии в мужья какого-то султана, которому требуется целый гарем в доме.

Мама улыбнулась, и тревога ушла из ее глаз.

— Ну, хорошо, — успокоение сказала она. — Если это то, что хочет Гарри, Селия и ты, тогда я согласна. Но все это окажется сделанным впустую, когда ты выйдешь замуж и уедешь жить куда-нибудь в Ирландию.

— Нет, нет — я выйду замуж только за итальянского принца, — засмеялась я, стремясь закончить разговор на веселой ноте. — На меньшее я не согласна. Подумай только о возможностях, которые у меня будут в Париже и Риме.

Мы обе рассмеялись и сосредоточились на галстуках для Гарри. В этом направлении мы предприняли столько усилий, что к концу второй недели моему брату пришлось упаковать штук пятьдесят галстуков в свой дорожный сундук. В почтовой карете рядом с ним плотно стали четыре сундука с приданым Селии и мои, более скромные, пара сундуков и три коробки. Этот тяжелый багаж должен был в сопровождении лакея Гарри и наших с Селией горничных следовать за нами по Франции и Италии. Мы представляли собой странное трио: девственная жена, спокойный и умиротворенный муж и эффектная сестра.

— Не могу дождаться нашего отъезда, — сказала я и невольно прислонилась к Гарри. Мы в это время стояли, наблюдая за погрузкой нашего багажа. Рука Гарри незаметно для всех гладила мою спину. Я чуть не мурлыкала от удовольствия.

— Два месяца, — тихо проговорил он. — Мы любим друг друга уже два месяца, и никто ничего не заметил. — Он продолжал украдкой ласкать меня, и я с трудом старалась сохранить равнодушный вид. Слуги торопливо сновали взад и вперед, ничего не замечая.

— Я приду к тебе сегодня ночью? — спросил Гарри едва слышно. Его губы находились так близко от моего уха, что я чувствовала тепло его дыхания. Мы редко оставались наедине за последние несколько недель моей болезни из-за тяжелого наркотического сна, и теперь я чувствовала, как просыпается во мне желание.

— Не забывай, пожалуйста, что я все-таки жених, — с усмешкой продолжал он.

— В таком случае, — стала я развивать его мысль, — тебе полагается сегодня пировать с твоими друзьями, пользуясь последними холостяцкими деньками, пока твоя ревнивая, страстная жена не прибрала тебя к рукам.

Гарри смеялся вместе со мной:

— Что-то я совсем не представляю Селию в этой роли. Но, действительно, Беатрис, я хочу быть с тобой сегодня ночью.

— Нет, — ответила я, наслаждаясь неожиданностью своего отказа. Я отстранилась от него и повернулась к нему лицом, полузакрыв глаза в ответ на его тайную ласку.

— Нет, я приду к тебе завтра, после венчания, как твоя невеста, — я произносила эти слова медленно, будто давая клятву. — Завтра мы будем стоять вместе перед алтарем, и каждое слово, которое ты произнесешь, каждое «клянусь» будет обращено ко мне. И каждый ответ, который ты услышишь, каждое обещание любви и верности, каждое «да» — будет моим обещанием, хоть и произнесет его Селия. Невеста — она, но я стану женой. Завтрашний день будет принадлежать ей, но зато завтрашняя ночь будет моя. Завтрашняя, а не сегодняшняя, мой дорогой. Сегодня ты можешь мечтать обо мне, а завтра мы трое разойдемся по нашим комнатам, и Селия может оставаться девственницей сколько ей угодно, пока ты и я не перестанем спать совсем.