Вдруг Гарри разрушил охватившие меня чары.

— Что делать с моей женитьбой на Селии? — спросил он. — Как мне поступить?

Я немного встревожилась, потому что почти совсем забыла о Селии. Сегодня я была не в настроении что-то планировать, о чем-то думать. Я чувствовала себя глубоко удовлетворенной, как, должно быть, чувствует себя дворовая кошка после грубой случки со случайным котом. Но Гарри прав, — нам следует подумать о Селии. И я с удовольствием отметила, что решение будет нашим общим: его и моим. Никогда больше мама не будет встревать со своими глупыми замечаниями, касающимися меня и Вайдекра. Отныне я сама буду принимать решения.

— Она попросила меня поговорить с тобой, — сказала я. И, вспомнив страхи Селии, касающиеся сексуальности Гарри, я не смогла сдержать улыбки и передала ему содержание нашей беседы. — Она хочет оставить свой дом и стать хозяйкой Вайдекра, ничего не дав тебе при этом, не став тебе настоящей женой.

Гарри кивнул.

— Холодна, как я и думал. — Как и положено вновь обращенному, Гарри был преисполнен энтузиазма. Невинность Селии больше не манила его, ее холодность он презирал.

— Она предлагает сделку, в которой все получает, но ничего не дает, — значительно сказал он.

— Она и вправду немного напугана, — справедливо заметила я, — потому что находит твои ухаживания довольно грубыми.

— Грубыми! — удивился Гарри. — Беатрис, клянусь, я только поцеловал ее в губы и слегка обнял. Ну, может быть, немного прижал… — Он оборвал себя. — Но едва ли я могу назвать это грубым. А ты? — его рассудительный тон замер на губах при воспоминании о том, что произошло между нами сегодня, и Гарри удовлетворенно усмехнулся. Одним движением мы оба поднялись и встали около камина, глядя на догорающие дрова. Затем я подняла глаза и взглянула в зеркало: как шел этот темно-фиолетовый цвет моему счастливо улыбающемуся лицу. Сейчас мои глаза казались еще более похожими на кошачьи, отблески свечей играли на моих волосах. Я стояла на расстоянии вытянутой руки от Гарри, дразня его своей близостью.

— Она хотела бы заключить с тобой соглашение, — объяснила я.

— Что она имеет в виду? — осторожно спросил Гарри.

— Она знает, что Вайдекру нужен наследник, и готова пойти на это, — честно продолжала я. — Но, я думаю, что она довольно холодна по природе и предпочла бы, чтоб ее оставили в покое. Она — спокойная и застенчивая девушка, и не трудно догадаться, что ее дом является пыткой для нее. В Вайдекре она ищет мира и спокойствия и заплатит за это рождением наследника.

— Это устраивает нас, Беатрис? — Вопрос Гарри уверил меня, что теперь все в Вайдекре будет решаться по моему слову. Именно я буду решать, быть ли венчанию. Селия станет пешкой в моих руках, так же, впрочем, как и мама. Я держу у себя в кулаке самого хозяина Вайдекра, и теперь вся его земля, власть, его состояние будут моими, если только я этого захочу.

Я небрежно пожала плечами.

— Тебе выбирать, Гарри, — равнодушно ответила я, словно не думала только что об этом решении. — Тебе следует жениться, чтобы полностью войти в наследование и забрать опеку над имением из рук лондонских судейских. Иначе нам придется ждать твоего совершеннолетия. Это может быть Селия, а может быть любая другая. Кроме того, жена, которая не ищет слишком часто твоего общества, будет довольно удобна для нас с тобой.

Гарри перевел глаза с затухающего камина на меня.

— Ты находишь меня грубым, Беатрис? — глухо спросил он.

Отрицательный ответ вертелся на кончике моего языка, но какой-то мудрый инстинкт удержал меня. В Гарри был какой-то странный изъян: он смешивал боль и удовольствие. От мысли, например, что он причинил мне страдание, его сердце забилось чаще, а щеки — порозовели. Его возбуждение заставило меня внутренне вздрогнуть. Путь Гарри не был моим, но я могла удовлетворить эту страсть.

— Да, ты причинил мне боль, — медленно выдохнула я.

— Тебе было больно? — спрашивал он так напряженно, словно готов был прыгнуть на меня.

— Ужасно, — подтвердила я. — Ты кусал мои губы так, что из них пошла кровь.

— Ты боялась меня?

— Да. Но я отомщу тебе за это.

Это был ключ к Гарри. Статуя ожила. Одной рукой он прижал меня к себе для жестокого, кусающего поцелуя, а другой, смяв шелк моего платья, впился в мои ягодицы. Мой рот приоткрылся, и он властно уложил меня на пол, взяв меня грубо, как врага. Одной рукой он зажал мне руки над головой, так что я оказалась совсем беспомощна под ним, а другой поднял мои юбки. Но когда я стала сопротивляться, он немедленно выпустил меня, обуздав свой порыв. Однако я высвободила руки только для того, чтобы обнять его.

— О, моя любовь! — проговорила я. Извращенный. Болтливый. Чванный. Но он был хозяином Вайдекра, и поэтому я хотела его.

— Моя любовь, — повторила я снова.

Эту ночь я спокойно спала в своей кровати впервые с тех пор, как умер отец и так ужасно погиб Ральф. Мой дорогой Гарри снял с меня это страшное напряжение, и я чувствовала себя свободной. Ни разу за всю ночь я не услышала щелканья захлопнувшегося капкана и хруста ломаемых костей. Ни разу я не подскочила в испуге, услышав, как ползет к моим дверям страшный калека, волоча на своих обрубленных ногах капкан. Гарри сделал меня свободной. Золотоволосый юноша вывел меня из тьмы моего страха.

Я стояла перед моим туалетным столиком и пыталась разглядеть в зеркало, какой я выгляжу в глазах Гарри. Я случайно увидела синяк на моей левой груди и с удивлением подумала, что даже не заметила, как это произошло. В раннем свете утра моя кожа казалась шкуркой спелого персика. От белой, с высоким подъемом ступни до кончиков моих каштановых кудрей, я была словно создана для любви. Я бросилась обратно в кровать и выгнула шею, чтобы посмотреть, какой меня видел Гарри, когда брал меня на траве или на деревянном полу гостиной. И внимательно разглядывая себя, я решила, что Гарри и сам должен скоро прийти ко мне. Только начинало рассветать, горничная еще не приходила будить меня, мама спокойно спала в своей комнате. Мы могли бы немного побыть здесь вместе, а потом, после завтрака сбежать в нашу лощину.

Поэтому я даже не шелохнулась, услышав шаги около моей двери, а просто повернула голову, улыбкой приветствуя Гарри. Но тут — от неожиданности я даже подпрыгнула — вошла моя мама.

— Доброе утро, дорогая, — ласково сказала она. — Ты не простудишься? Что это ты делаешь?

Я промолчала. Неужели не понятно, что я делаю?

— Ты только что проснулась? — продолжала она. Я деланно зевнула и потянулась за одеждой.

— Да, только что. Я, должно быть, все сбросила с себя ночью, потому что было очень жарко. — Одетой я почувствовала себя увереннее, но внутри меня кипело раздражение: на себя — из-за того что я начала какие-то неловкие объяснения, и на нее — из-за того что она входит ко мне в комнату, как в свою.

— Как хорошо, что ты уже встала, — произнесла я, улыбаясь. — Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь? Не лучше ли тебе будет лечь после завтрака в постель?

— О, нет, — заявила мама таким тоном, будто она никогда и дня не проводила в постели, и уютно устроилась на подоконнике.

— Я чувствую себя намного лучше. Ты знаешь, это бывает со мной после сердечных приступов. Когда они проходят, я чувствую себя так, будто бы никогда больше не заболею. Но ты, Беатрис, — она так внимательно посмотрела на меня, что я даже села в постели, — как ты хорошо выглядишь, такая свеженькая и сияющая! Произошло что-нибудь приятное?

Я улыбнулась и пожала плечами.

— Да нет, ничего, — рассеянно произнесла я. — Вчера Гарри взял меня на прогулку к холмам, и мне было так хорошо!

Мама кивнула.

— Тебе следует больше времени проводить на воздухе. Если у нас на конюшне найдется лишний работник, то можно велеть ему сопровождать тебя, и тогда ты сможешь больше выезжать. Но я сомневаюсь, что у нас есть лишние работники, ведь сейчас все лошади работают в поле. Когда Гарри женится, ты можешь выезжать с Селией. Только надо научить ее ездить верхом.