Хакан Иданфирс ждал на своем деревянном, украшенном чеканным золотом, походном троне. И видно было – ждал с нетерпением и испепеляющей сердце надеждой. Арпоксай произнес необходимые по этикету пожелания здравия и счастья и приготовился ожидать царского вопроса, после которого гонец мог уже и начинать свой рассказ.

– Все ли ты исполнил по моему велению? – молвил хакан и впился глазами в гонца, будто палач, медлящий с исполнением приговора.

– Я не привез жреца. Велесарг умер на моих руках, – произнес Арпоксай и гордо скрестил на груди обе руки. Это было наглостью неслыханной в царских шатрах и даже подле них, но именно это, возможно, и спасло его от немедленного отсечения головы церемониальным мечом.

– Сын блудливой крысы! Навоз из-под хвоста моего коня! Содранная с тебя живьем кожа да украсит землю под моим троном! – загремело гневно с царского седалища, но Арпоксай даже не шелохнулся. – Отвечай, поганый раб, как ты смел? Как смел предать твой народ и твоего царя? Лучше бы подох сам! Отвечай, ты, грязная собака, пробавляющаяся падалью, что делать теперь твоему царю, когда ты не сберег жреца, единственную нашу надежду?

– Отныне я за него! – громко и очень властно сумел крикнуть Арпоксай и тем осадил царский гнев.

– Ты за него?! – Иданфирс в изумлении даже привстал с трона, хотя и нарушал этикет.

– Я за него, по его воле, с властью, данной мне перед смертью Велесаргом спасти мой народ… и моего неблагодарного царя. – Арпоксай уже мог позволить себе такое опасное заявление, ибо понял, что выиграл.

– Ты можешь спасти? Что же, если ты не лжешь, я – Великий Хакан всех скифов – возьму свои слова обратно и дам тебе место по правую свою руку, – поспешно сказал Иданфирс, так был обрадован вновь проглянувшим лучом надежды.

– Я не лгу. Я не один из этих ничтожных подъедал, что гадают на крученой липовой мочале. – И Арпоксай презрительно кивнул в сторону придворных волхвов, обиженно застывших позади трона. – Припомни, много ли они принесли тебе пользы и сколько содрали с тебя золота за свои никчемные услуги. А я ничего не прошу. Я лишь хочу спасти своего царя и своих братьев-скифов, в этот раз отдав им в дар не свою жизнь и свою кровь, но свою мудрость. А это, хакан, поверь, тоже немало.

Иданфирс, пораженный гордой мощью слов и почти поверженный уверенностью Арпоксая в своей силе и правоте, сумел только спросить:

– Что же я теперь должен сделать? С этого мгновения – ты мой советчик, поэтому отвечай!

– Созови военный совет, и немедленно. Но лишь ближних военачальников и самых преданных придворных. И пусть мои только конники, которых я отберу лично, окружат и хранят твой шатер, чтобы и земляная оса не пробралась внутрь.

Все скоро было исполнено, как и хотел Арпоксай. Он тем временем отобрал лучших своих людей; в полном вооружении с луками наготове заступили они место возле царского шатра. Только после этого Арпоксай последним вошел внутрь. А там, уже возмущенный, гудел маленький рой царских приближенных. Очень недовольных странным и внезапным возвышением до царского совета этого загадочного, сурового конного командира. Однако побаивались Арпоксая за безжалостный и ничем не устрашимый нрав не то что придворные, но и закаленные в битвах военачальники, имеющие на себе человечьей кожи плащи, и подлинне́е, чем у него самого. Потому с его приходом ропот сам собой прекратился. Только тщедушный Скил, старший царский стольник и наушный советник, ощерился в его сторону. Впрочем, Скил тем и славился при дворе, что подозревал в измене и кусал всякого, кто осмеливался близко подойти к лелеемому им трону. Однако Иданфирсу Скил был беззаветно предан, словно амазонка своему копью, и за это ему прощалась его угрюмая злоба.

Когда церемониал, предшествовавший началу совета, завершился, Арпоксаю велели говорить. Он вышел на середину шатра, в круг стоявших по бокам советников, перед Иданфирсом, теперь сидевшим на подушках из шкур барсов, чтобы подчеркнуть интимную доверительность совещания. Арпоксай поклонился, прижав правую руку к сердцу, после выпрямился и жестким, не терпящим противоречия голосом приказал подать жертвенное блюдо бога Арея. Все ждали в полной тишине. Когда блюдо чистого золота, совсем старинной чеканки, с неровными, в зазубринах краями предстало перед ним на вытянутых ладонях старого скифа Агара, древнего слуги хакана, выпестовавшего маленького Иданфирса с детства, Арпоксай развязал принесенный с собой небольшой кожаный мешок.

На блюдо упали дохлая мышь-полевка, хорошо засушенная болотная жаба, сбитый в полете жаворонок. Арпоксай вытащил из заплечного горита пять стрел и медленно, со стуком положил их рядом с крошечными трупиками животных. Агар сморщил мясистый нос и попятился, но блюдо по-прежнему держал перед собой. Никогда старик ни на палец не отступил бы от своих обязанностей, ибо великая мечта его заключалась в том, чтобы умереть вместе со своим царем и быть похороненным в его кургане. Мечта совершенно неосуществимая, потому что для ее исполнения либо хакану необходимо было вскорости покончить свои дни, либо старику прожить двойной человеческий срок.

– Что это значит? – в великом удивлении спросил Иданфирс, но не получил ответа.

Арпоксай нарочно молчал и только многозначительно улыбнулся. Советники решили, что это знак и перед ними одна из тех самодельных загадок, на которые и они сами были большие мастера. На выбор, перебивая друг друга, тут же и предложили множество объяснений, одно утонченней другого. И сам хакан на короткое время отвлекся от тяжких мыслей, включился в игру, желая непременно победы, и то и дело поглядывал на Арпоксая, как бы намекая тому, что первый приз в изощренном состязании необходимо присудить именно царю. Но Арпоксай все еще молчал, как окаменевшая от собственного взгляда голова Медузы. Наконец, видя, что хакан теряет терпение, перестал злоупотреблять царским вниманием.

– Это хорошо, что великий хакан и достойные его мужи, собравшиеся здесь, так горячо принялись отгадывать головоломку, на которую нет ответа.

– Как это нет ответа? – с яростной обидой выкрикнул Скил, наиболее других расстаравшийся в многомудрствованиях.

– Нет ответа, потому что он и не нужен. Все эти предметы не значат ничего, кроме одного. Они привлекли внимание моего хакана и совета, – пояснил Арпоксай.

– Ты хочешь что-то спрятать в траве? Чтобы среди холмов не видно было наших могил? – Это сказал Таксакис, младший хакан и брат Иданфирса, славившийся не столько грозной властностью полководца, сколько умом волхва.

– Младший хакан прав. Пусть у Дария расколется его черная голова, когда он будет решать эту бесплодную загадку, – одобрительно сказал воин-волхв и поклонился.

– Но что же нужно скрыть среди этой дохлятины? – в нетерпении хлопнул ладонями по шкурам подушек хакан Иданфирс.

– Вот это! – Арпоксай вынул из поясного мешочка крохотный бронзовый сундучок, опрокинул его над блюдом, и подле мертвой мышки пыхнуло зеленым сиянием. – Не прикасаться! Под страхом смерти – не прикасаться к нему! – крикнул что было силы Арпоксай, видя, что любопытный и опасливый Скил потянулся к камню, якобы проверить его настоящую драгоценность. Скил отдернул руку, не на шутку испугался.

– Что это за гадость? – снова спросил младший хакан и опять как всегда оказался прав. Иначе как гадостью и сам Арпоксай не стал бы называть этот жуткий глаз змеи.

– Неважно, что ОН такое. Важно, что ОН может. И что сделает. Отправь посольство к Дарию, мой хакан, отправь без промедления. И я сам пойду с блюдом во главе. А когда Дарий примет подношение, а он примет, ибо даже Скил не смог устоять перед обаянием камня, его постигнет безумие. Ибо таково проклятие, заключенное в НЕМ для нашего врага.

– Безумный Дарий! Ха-ха-ха! – довольный, засмеялся хакан и потер свои ладони. – Кто же тогда поведет его войско?

– Безумие, которое постигнет Дария, не будет явным… Постой, мой хакан, дай мне сказать до конца. Что толку, если в мидийском войске станет иной начальник? Может, еще более свирепый и опасный? Лучше уж пусть его ведет нынешний Дарий, но Дарий, который из многих решений своей судьбы-мойры выберет самое глупое и бесплодное! А камень заставит поступить так, едва только Гистасп коснется его хотя бы пальцем. А он коснется, уж можешь мне поверить.