Все эти реплики, требования и возгласы, зафиксированные Сенекой в одном из его писем, толпа, недовольная происходившим на арене, выкрикивала надсмотрщикам, тренерам и мастерам боя, стоявшим наготове для того, чтобы в любой момент заставить гладиаторов почувствовать, чего желает народ. Просто словами они не удовлетворялись, но бросали краткие страшные приказы подчиненным им рабам, чтобы те бичами подстегнули недостаточное воодушевление гладиаторов, не желавших убивать или умирать. «Дай ему! — требовали они. — Врежь хорошенько!» И их жертвам не оставалось ничего иного, как броситься в гущу боя. Тех же, кого так и не удавалось воодушевить, прижигали раскаленным железом. Как устроитель, так и зрители считали себя вправе требовать от бойцов настоящей резни.

Каждый удар сверху, снизу, сбоку острием, наносимый одним гладиатором другому, толпа на скамьях сопровождала дикими возгласами (как, впрочем, и теперь во время поединков боксеров, корриды или петушиных боев). «Есть! Еще раз есть!» — гремело над ареной при каждом удачном выпаде. Точно так же при каждом ранении, наносимом гладиатору, на победу которого делалась ставка, раздавались крики отчаяния и разочарования, ведь многим приходилось дрожать за собственные деньги — ставки были немалые. То, отчего один вешал голову, у другого вызывало буйную радость — это когда падал на песок сраженный насмерть гладиатор.

Однако отнюдь не всегда бои заканчивались смертельным ударом. В большинстве случаев побежденный оказывался всего лишь без чувств или, обессиленный от ран, опускался на колени. Если он не желал биться до последнего вздоха, то он отбрасывал щит и оружие в сторону, ложился на спину и просил о пощаде, поднимая левую руку и вытягивая большой или указательный палец.

Право рокового решения принадлежало, собственно говоря, устроителю, однако уже во времена Империи существовал обычай, в соответствии с которым зрители могли требовать пощады или смерти побежденного. Если император уступал их требованиям, то, конечно, не от широты душевной, а из холодного расчета. Маленький человек, всю жизнь подчинявшийся кому-либо, в эти краткие мгновения испытывал сладость власти казнить и миловать. Прислушиваясь к гласу народному, император приоткрывал кран для выхода накопившейся агрессивности и приобретал таким образом благосклонность народа.

Если гладиатор бился смело и даже в безвыходной ситуации оказывал сопротивление противнику, то зрители поднимали большой палец, махали платками, порой выкрикивая при этом: «Пусть бежит!» Побежденный боец мог покидать арену помилованным, если свой большой палец поднимал и император.

Особым уважением пользовались гладиаторы, отклонявшие вмешательство народа и знаками дававшие понять, что раны их не настолько серьезны.

Если же публика считала, что побежденный заслуживает смерти, потому что он вел себя как трус и стремился уклониться от боя, то большой палец опускался вниз и раздавались возгласы: «Убей его!» Судьба его была решена, если и большой палец императора указывал вниз. В этом случае побежденный должен был подставить победителю собственную шею для последнего удара.

«Пусть предостережет тебя моя судьба. Ни ломаного гроша за павшего, кто бы он ни был!» — гласит надпись на могиле гладиатора, напрасно, по-видимому, молившего римлян о пощаде. Если же поединок заканчивался ничьей, что также порой случалось, то обычно оба бойца живыми покидали арену. Никто не победил, но и никто не проиграл. Такой вид пощады ценился, конечно, ниже, чем победа, но выше, чем милость, оказанная побежденным.

Случалось, но довольно редко, что организовывались гладиаторские игры, на которых милость к израненным гладиаторам исключалась с самого начала и бой неизбежно продолжался до тех пор, пока в живых оставался лишь один из гладиаторов. «Он запретил гладиаторам биться без пощады», — сообщает Светоний об Августе, сокрушавшемся по поводу именно таких игр, устроенных, несмотря на тайное предупреждение, заносчивым дедом Нерона. Да и другие устроители и торговцы гладиаторами похвалялись тем, что приказывали убивать всех проигравших, ибо только так можно было совершенно удовлетворить жаждавшую крови толпу.

Случай другого рода произошел в правление не привыкшего церемониться Домициана, прервавшего бой двух равных гладиаторов, дравшихся до изнеможения. Он обоих объявил победителями, подарив им rudis — деревянный меч, знак гладиаторской свободы, по поводу чего Марциал сложил очередной гимн императору:

В подобных случаях император Траян столь же благосклонно относился ко всем бойцам.

Довольно часто случалось и так, что победа не означала еще окончания боя, особенно в тех случаях, когда публика была недовольна победителем или же на арене выступал преступник, оставлять жизнь которому не желал никто. Поэтому в тот же день он дрался против следующего определенного жребием противника или даже третьего, заступавшего на место второго. Император Каракалла заставил однажды гладиатора Батона биться в очередь с двумя заместителями. Но три схватки за день сломили и Батона: то, чем с радостью наслаждался принцепс, гладиатору стоило жизни — с самого начала боя было ясно, что такой конец неизбежен; это было, конечно, ничем не прикрытое убийство.

Для удаления с арены павших была придумана особо отвратительная процедура. Служители в масках, изображавших бога подземного царства Меркурия, с помощью раскаленного железа проверяли, действительно ли пресеклась нить жизни лежащего перед ними гладиатора, или же он еще вздрагивает. Таким образом находили и тех, которые лишь притворялись мертвыми от страха и отчаяния. И они, конечно, не уходили от своей судьбы. Их уносили с арены вместе с трупами, а иной раз и утаскивали крюками. Служители в масках и одеянии этрусского божества — спутника мертвых Харона с молотком, знаком его, в руке провожали их сквозь «Ворота смерти», ведшие в украшенную венками мертвецкую. Тех же, кто подавал признаки жизни, добивали.

Во время пауз между боями мальчики и африканские рабы, а также другие слуги прибирали арену, перекапывали и разравнивали песок, подсыпая новый там, где он был пропитан кровью. Хоровод смерти мог продолжаться.

Победивший гладиатор в знак своего успеха получал пальмовую ветвь, которой он гордо размахивал перед зрителями. В грекоязычных областях Римской империи вместо нее или наряду с нею он получал также и венок либо корону, которой увенчивали его. Хорошо показавшим себя популярным бойцам доставались солидные премии, дома и прочие ценные дары. Финансировал раздачу призов, проходившую по окончании «спектакля» под громовые овации и возгласы зрителей, устроитель.

Светоний в своих биографиях римских императоров приводит тому несколько примеров. Так, Август «даже не на своих зрелищах и играх раздавал от себя и венки, и много дорогих подарков». Рассказывая о Клавдии, дававшем самые различные гладиаторские игры, он выделяет короткое, немногодневное внеочередное представление, которое император называл «спортула». Собственно говоря, под словом этим понималась закуска, которую раздавали в корзинках менее важным гостям, вместо того чтобы усадить их за стол. Поэтому Клавдий называл эти свои игры «спортулой» или «закуской», заявив по поводу первого увеселения такого рода: «Я приглашаю народ как бы к угощению неожиданному и неподготовленному».