Он взял со стойки стакан и вернулся за столик.

Сев, он ухнул граппу в один присест. Алкоголь согрел пищевод, голова просветлела.

"Так-то лучше. Гораздо лучше".

Еще пять лет назад Данило Апреа мог выпить самое большее глоток муската. "Мы с алкоголем не ладим", — отнекивался он, если кто-нибудь ему наливал.

Так было до 9 июля 2001 года, когда алкоголь и Данило решили, что наступил момент заключить мир и стать друзьями.

Девятого июля 2001 года Данило Апреа стал другим человеком, началась новая жизнь. В ту пору он служил ночным сторожем в транспортном агентстве, у него была любимая жена и трехлетняя дочурка Лаура.

Девятого июля 2001 года Лаура Апреа умерла из-за застрявшей в трахее крышки от шампуня.

Год спустя от него ушла Тереза.

Кристиано прилетел на остановку, но автобус только что прошел. Как и первый урок в школе.

Будь он на год постарше... На мопеде десять минут — и ты в школе. Разъезжал бы на нем по полям и грунтовым дорогам. В будущем году, как только окончит школу, он сразу пойдет работать и через полгодика заработает денег.

Следующий автобус шел только через полчаса.

"Ну и что теперь делать?" — спросил он себя, пнув ногой горку снега, таявшую на асфальте, как таблетки алка-зельтцер.

Подвези его кто-нибудь, может, ему бы и удалось пролизнуть в класс незамеченным.

"Да кто тут остановится?"

На этом участке шоссе все гнали как чокнутые.

Кристиано тронулся своей валкой походкой, капюшон натянут по самые глаза, в ушах наушники, руки в карманах. Воздух был насыщен влагой, моросило так мелко, что дождя было почти незаметно.

В ушах гремела "Металлика", он огляделся по сторонам и зажег сигарету.

Не то чтобы ему нравилось курить, но, когда кружилась голова, было приятно. Только если отец засечет его с сигаретой во рту — сразу прибьет.

— Хватит того, что один из нас гробит себя никотином, — всегда говорил ему Рино.

Перед ним уходила вперед ровная, как линейка, полоса асфальта, растворявшаяся вдали в свинцовом месиве. Справа — залитые дождем поля, слева — вереница промышленных корпусов. Проходя перед мебельной фабрикой Кастардинов с ее красными полотнищами, возвещавшими о невероятных скидках, он замедлил шаг. Ворота были закрыты, пес так и лежал там, на земле, обмотанный цепью. Темная лужица вокруг головы. Пасть разинута. Глаза закатились. На морде, у пасти, — пена. Окоченелый, как мороженый окорок. Одна лапа выдалась вперед, прямая и твердая, как палка.

Кристиано затянулся, разглядывая труп.

Жалости он не чувствовал.

Сдох, как последний ублюдок. И все ради чего? Охраняя подонков, которые днем и ночью держали его на цепи и колотили палкой, чтобы еще больше обозлить.

Кристиано бросил на землю окурок и снова тронулся по обочине, обгоняемый машинами и грузовиками, колеса которых поднимали фонтаны грязной воды.

Ему вспомнилась малышка Пеппина, дворняжка с длинным-предлинным тельцем на коротких, как консервные банки, лапках.

Пеппину принесла из собачьего приемника его мать перед тем, как уйти из дома. Сколько раз Кристиано повторял себе, что можно бросить ребенка, мужа, но только не собаку. Чтобы такое выкинуть, надо быть полным дерьмом.

Рино не хотел оставлять Пеппину, говорил, что она безмозглая тварь, и, когда был не в духе, грозился ее прикончить. Кристиано знал, что на самом деле никого он не прикончит, потому что собака напоминает ему о маме: то-то он ее отдавать никому не спешил.

А Кристиано Пеппина нравилась. Она всегда дико радовалась, когда он брал ее на руки, ласково хватала за мочки ушей. Смыслом ее жизни были теннисные мячи. Она просыпалась с мыслью о мячах и уходила спать, думая о них.

Кинешь ей мяч — сразу его принесет, а когда у Кристиано больше нету сил играть — встанет рядом, с мячом между своих лилипутских лап, и тыкается в него мордой, пока он снова не бросит мяч.

Однажды — наверное, было уже лето, потому что стояла сильная жара, — Кристиано возвращался из школы, и школьный автобус (пока он учился в начальных классах, тот подъезжал к самому дому) высадил его прямо напротив, с противоположной стороны шоссе.

Он приготовил Пеппине сюрприз, дошел до спортивного клуба, и там, за ограждениями теннисных кортов, в заросшей сорняками и крапивой сточной канаве, набрал для нее мячей. Он уже собирался перейти дорогу, когда из-за дома на всех скоростях выскочила Пеппина. Смешно было смотреть, как она бегает, мохнатая сосиска да и только. Черт знает, как она почуяла, что Кристиано вернулся? Деревянную калитку обычно закрывали, но в тот день она была только притворена.

Кристиано понял, что эта дурочка намерена броситься ему навстречу через дорогу.

Он глянул направо, потом налево — грузовики неслись один за другим. За долю секунды он осознал, что, если крикнет "Стой!", собака решит, что он ее зовет, и кинется под колеса.

Он не знал, что делать. Хотел перебежать шоссе и остановить ее, но поток машин был слишком плотный.

Пеппина просунула морду между забором и калиткой, пытаясь открыть ее.

Он должен был ее остановить. Но как?

Ну да, надо бросить ей мяч! Далеко. В сторону двора. Но не слишком высоко, а то собака ничего не увидит, и пиши пропало.

Он достал из кармана штанов теннисный мяч, показал ей, прицелился и метнул и, уже запустив его, осознал, что бросил не туда, слишком низко. Он лихорадочно сжал в кулаке воздух, словно желая вернуть мяч, но тот уже летел вперед и через секунду влепился в морду ехавшей навстречу фуры. Желтый шарик отскочил вверх и опустился на середину дороги, а оттуда запрыгал куда попало. Пеппина, которой тем временем удалось выбраться за ограду, увидела прямо по курсу мяч и рванула за ним. Чудом она не попала под первый грузовик, но идущий следом автоприцеп проехался по ней тремя тяжелыми колесами.

За считанные секунды от Пеппины осталось только размазанное по асфальту пятнышко мяса и шерсти.

Кристиано стоял окаменев на другой стороне шоссе. Он хотел что-нибудь сделать, подобрать ее, но перед ним непрерывным потоком текли автомобили.

Остаток дня он провел у окна, плача и глядя, как останки Пеппины превращаются в коврик. Им с отцом пришлось дожидаться вечера, когда движение начало ослабевать, чтобы убрать с дороги то, что оставалось от Пеппины, — лоскут бурой кожи, который отец выбросил в мусорный бак, сказав Кристиано, что нечего нюни распускать, потому что собака, живущая ради мячей, не заслуживает места под солнцем.

Получается, сказал себе Кристиано, что Кастардинова скотина — вторая по счету убитая им собака.

Заперев на все три замка входную дверь, Четыресыра поднялся по ступенькам, ведущим на корсо Витторио. Было морозно, и выдыхаемый воздух образовывал белые кучерявые облачка. Плотная серая пелена затянула небо, моросил мелкий дождь.

Четыресыра махнул рукой Франко, работавшему продавцом в занимавшем целое здание магазине "Мондадори Медиастор".

Здание находилось в центре среди магазинчиков одежды и обувных бутиков, в двух шагах от пьяцца Болонья и от церкви Сан-Бьяджо.

Прежний владелец, старый нотариус Боккьола, оставил дом в наследство сыновьям, за исключением полуподвального помещения за лифтовой шахтой, которое он завещал Коррадо Румицу, известному как Четыресыра, сторожу и доверенному посыльному нотариуса на протяжении десяти с лишним лет.

Наследники выбились из сил, всеми правдами и неправдами пытаясь выселить бомжа: предлагали ему деньги, другое жилье, задействовали адвокатов и психиатров, но все впустую. Четыресыра не сдавался.

В конце концов им удалось сбыть дом за полцены медиахолдингу "Мондадори", который развернул на трех этажах свою каноническую троицу: музыка, книги и видео. Управляющие компанией тоже неоднократно пытались выкупить подвал, чтобы устроить в нем склад, но и у них ничего не вышло.

Четыресыра надел на голову свою каску горохового цвета, снял цепь со старого зеленого Боксера и, выжав педаль, завел его с первой попытки.