Кристиано взял его за лодыжки и начал тянуть, но тут же разжал руки, словно его дернуло током.

На мгновение ему показалось, что по отцовским ногам пробежала дрожь.

Кристиано уронил фонарь, ринулся на землю и принялся лихорадочно ощупывать бедра, руки, грудь, трясти ему голову, болтавшуюся налево и направо.

"Может, мне почудилось?"

Он положил отцу ладони на грудную клетку и стал нажимать на счет "раз, два, три", как это делали в сериале "Скорая помощь".

Он не знал, как точно это делается и зачем это нужно, но продолжал мять отцу грудь уйму времени без видимого результата, кроме того, что мышцы его рук стали жесткие, как мрамор.

Кристиано совсем выбился из сил, промок и продрог. Внезапно накопившаяся усталость и тревога подкосили его, и он рухнул на отцовскую грудь.

Ему надо поспать. Хотя бы немного. Пять минут.

А потом он перетащит отца в фургон.

Кристиано прикорнул на земле рядом с трупом. Холод не проходил. Пытаясь унять дрожь, он попытался обнять себя, прижал руки к груди, стал растирать плечи.

Вынул из кармана сотовый, но тот не желал включаться.

"Может, оставить отца здесь?"

Лучше в лесу, чем на дерьмовом кладбище рядом неизвестно с кем...

Тело разложится, превратится в удобрение. Никаких тебе священников, церквей, похорон.

Лежащий на земле фонарь рисовал светлый овал на ковре из опавших листьев и веток, на пне, на котором выросла семейка длинноногих грибов, и на отцовской руке.

Кристиано вспомнился тот раз, когда Рино остановил машину посередине моста и залез на парапет. Внизу текла река, образуя воронки вокруг острых камней.

Потом он пошел по парапету, расставив руки, как акробаты в цирке.

Кристиано тогда вышел из машины и пошел за отцом по тротуару. Он не знал, что делать. Единственное, что он мог, — идти рядом с отцом.

Мимо проезжали машины, но никто не останавливался.

Рино сказал, не глядя на него:

— Если ты надеешься, что кто-нибудь остановится и скажет мне слезть, забудь. Такое бывает только в кино. — Он посмотрел на Кристиано. — Не говори только, будто боишься, что я упаду.

Кристиано кивнул головой. Он хотел схватить отца за ногу и стянуть его вниз, но что, если он из-за этого оступится и сорвется?

— Я не могу упасть.

— Почему?

— Потому что я знаю секрет, как не упасть.

— И в чем секрет?

— Так я и выдал его сопляку вроде тебя! Сам догадайся. Я-то догадался.

— Ну, па, пожалуйста, скажи! — заныл Кристиано. У него болел живот, как будто он объелся мороженого.

— Лучше скажи мне одну вещь. Если я упаду и умру, ты будешь ходить на мою могилу молиться за своего отца?

— Да. Каждый день.

— И цветы будешь носить?

— Конечно.

— А кто тебе денег на них даст?

Кристиано слегка задумался.

— Четыресыра.

— Куда уж там... У него у самого ветер в карманах гуляет...

— Тогда я буду брать их с других могил.

Рино прыснул со смеху и спрыгнул с парапета. Кристиано почувствовал, как боль в животе рассасывается. Потом отец поднял его и погрузил себе на плечи, как мешок.

— И не думай. Мне с неба тебя будет видно, от меня ничего не ускользнет...

По пути домой Кристиано забросал отца вопросами про жизнь и про смерть. Секрет того, как не упасть с моста, стал вдруг для него самой важной вещью на свете. И с упорством восьмилетнего мальчишки он продолжал приставать к отцу, пока однажды утром, когда они валялись на диване, Рино не сдался:

— Хочешь знать секрет? Я скажу тебе, но ты не должен его никому открывать. Обещаешь?

— Обещаю.

— Все просто: я не боюсь умереть. Только тот, кто боится, умирает, вытворяя всякие такие глупости, типа пройтись по мосту. Если тебе на смерть наплевать, можешь быть спокоен — ты не упадешь. Смерть точит зуб на трусливых. И потом, я не могу умереть. По крайней мере, пока так не решит Бог. Не волнуйся, Бог не хочет, чтобы ты остался один. Мы с тобой — единое целое. У меня есть ты, а у тебя я. Больше никого нет. Так что Бог нас никогда не разлучит.

Кристиано, свернувшись в грязи, взял отцовскую руку и вздохнул: "Тогда почему Ты его забрал? Объясни, почему?"

Беппе Трекка так и сидел в "пуме" на обочине дороги и глядел на выбивающиеся из сил "дворники".

Он не мог заставить себя уехать.

Нахлынули мысли о матери.

"За меня не беспокойся, Джузеппе. Ступай. Ступай..." Так сказала ему Эвелина Трекка со своей койки в палате римской больницы "Агостино Джемелли".

Он сидел рядом с матерью и не узнавал ее, настолько она высохла... Рак высосал из нее все соки.

— Мама, слушай, если ты хочешь, я останусь. Ничего страшного. Мне не сложно, — тихо ответил он ей, сжимая костлявую руку.

Эвелина закрыла глаза и вздохнула:

— Ну что тебе здесь делать, сынок? Мне столько яда вливают в вены, что я даже не могу глаза открытыми держать. Сплю целыми днями. Не беспокойся за меня, Джузеппе. Ступай. Ступай... Повеселись немного, твои годы молодые.

— Мама, ты уверена?

— Ступай... Ступай...

И он уехал. На пять дней. Только-только, чтобы съездить в Шарм-эль-Шейх к Джулии Са-валье и вернуться обратно.

Он познакомился с Джулией в университете, сейчас она работала аниматором в клубном отеле и позвала его в гости, а Беппе вообразил, что...

На третий день пребывания в "Корал-Бей [45]" Джулия объяснила ему, кем он для нее является.

Как она сказала? "Особенный. Не такой, как все. Замечательный друг"

В тот же день мама умерла. Умерла, не вложив руку в сыновние ладони. Наверное, она спрашивала себя, куда же он подевался, ведь они прожили бок о бок двадцать пять лет, ни на день не расставаясь. Умерла в одиночестве, как собака.

Беппе Трекка так себе этого и не простил.

Он закрылся в квартире матери в Аричче, подавленный и печальный, не желая никого видеть. Его планы стать социологом, подать документы на конкурс, чтобы стать научным сотрудником, пошли коту под хвост. Он прожил год, пичкая себя антидепрессантами и ходя в церковь — молился за душу матери. Единственное, что он сумел сделать за это время, помимо того что набрал десять кило, — получить диплом социального работника, не прочитав ни страницы учебника.

И когда кузина Луиза в двадцатый раз сказала ему, что в Варрано объявили конкурс на замещение должности социального работника, он, дойдя до ручки, подал заявление.

"За меня не беспокойся, Джузеппе. Ступай. Ступай..."

"Я оставил тебя умирать одну, как собаку. Прости меня. Я сбежал. И это было не из-за Джулии Савальи, а потому что я знал, что ты вот-вот уйдешь, и не нашел в себе сил быть рядом и смотреть, как ты уходишь".

Внезапно, как оглушенный боксер, которого окатили ведром воды, Беппе Трекка осознал чудовищность того, что творит.

Рыдая, он выскочил из машины, бросился к лежащему на прежнем месте африканцу, взял его за плечи и сказал:

— Спокойно. Сейчас я тебя отвезу в больницу.

Он поволок его к машине, но на полпути, задыхаясь, остановился и отпустил тело, чтобы перевести дух. Отступив на два шага назад, он во внезапном порыве ярости схватил африканца за ворот куртки и стал трясти.

— Ну почему ты губишь мою жизнь? Зачем ты появился на дороге? Чего ты от меня хочешь? Это несправедливо! Несправедливо. Я... я тебе ничего не сделал. — Он застыл, словно руки совсем обессилели. Лицо мертвеца маячило в нескольких сантиметрах от его носа.

Безмятежное. Словно ему снился хороший сон.

"Нет, я не могу. Хотел бы, но не могу".

От констатации того факта, что у него не хватало духу взять и отвезти этого человека в больницу, Беппе горько расплакался. Он раскрыл рот и, сотрясаемый рыданиями, обратился ко Всевышнему:

— Прошу Тебя, помоги мне. Что мне делать? Как быть? Скажи мне! Я сам не могу. Дай мне сил. Я не нарочно это сделал. Я не заметил... Умоляю Тебя, Господи, помоги мне. — Он заметался вокруг трупа, потом закрыл глаза ладонями и взмолился: — Все в Твоих силах, сделай это. Сделай чудо. Оживи его. Я не хотел его убивать. Это был несчастный случай. Клянусь Тебе, если Ты сохранишь ему жизнь, я откажусь от всего... Откажусь от единственного, что есть прекрасного в моей жизни... Если Ты спасешь его, я Тебе обещаю, что... — Он секунду поколебался. — Я откажусь от Иды. Больше никогда с ней не увижусь. Клянусь.