14. Из них около пятисот савиров помещались на каком-то возвышенном пункте, далеко отстоящем от остального войска. Когда Максенций и Феодор хорошо разведали, что они, отложив оружие, находятся в беззаботном состоянии, то тотчас послали против них триста всадников. Окружив незаметно стены (они были не очень высоки, так что можно было видеть лицо стоящего внутри всадника), подойдя, как я сказал, к стенам со всех сторон, они стали поражать варваров метательными копьями, камнями, стрелами и всем, что попадалось под руку. Те, вообразив, что врагов больше, чем было на деле, пораженные неожиданностью, даже не думали о защите. Не было возможности и для бегства, так как они находились внутри стен. Итак, все находящиеся там были быстро перебиты. Только сорок человек чудесным образом, при помощи рук и ног взобравшись на стены, бросились в разные стороны и скрылись в ближайшем дремучем лесу. Но римляне и там не прекращали их преследования. Как только об этом были извещены персы, тотчас они послали отряд всадников в две тысячи человек в безукоризненном боевом порядке. Римляне же, уступая им в численности и как бы удовлетворенные совершившимся, поспешно отступили и оказались в безопасности в укреплении, из которого вышли, гордясь славным деянием и скорбя только о Максенции, так как он был весьма тяжело ранен каким-то варваром, скрывшимся в лесу. Положенный на носилки, он был спасен сверх ожидания. Тотчас же после ранения спутники, подняв его, быстро унесли оттуда, прежде чем враги нагрянули массой. Когда же те явились и напали, тогда римляне убежали по какому-то другому пути, увлекая за собой преследователей, и дали [другим римлянам] возможность, хотя с трудом, доставить его до укрепления.
15. Между тем Юстин, сын Германа, послал одного из своих таксиархов, гунна по происхождению, по имени Эльминзура из Острова в Родополь с двумя тысячами всадников. Этот Родополь был городком колхов, а в то время занят был персами. Взят он был гораздо раньше Мермероем, который поместил в нем персидский гарнизон. Я обхожу молчанием, каким образом это произошло, так как это ясно описано Прокопием. Когда Эльминзур туда явился, ему помогла счастливая судьба. Персидский гарнизон в то время случайно находился вне города; большинство же жителей рассыпалось по разным местам. Войдя в него без всякого труда и подчинив город своей власти, он произвел разведку окружающей местности и истребил до одного всех встретившихся персидских солдат. Что же касается местных уроженцев и обывателей, то, так как он знал, что они скорее благодаря внешнему давлению, чем по собственному вероломству перешли на сторону персов, то он позволил им жить в отечественном городе, ради большей гарантии взяв заложников, и урегулировал там все должным образом. Так, Родополь был возвращен в прежнее состояние, вернулся к отечественным правам и подчинился римскому императору. Этим летом не произошло больше ничего, достойного упоминания. Когда наступила зима, персы, тотчас же снявшись с лагерей, отступили снова в Котаисий и Иверию с целью там зимовать, отказавшись тем самым на длительное время от помощи мисимиянам. Ибо отечественными установлениями и нравами у них не допускается предпринимать зимой продолжительные и трудные заграничные военные походы. Римляне же, освободившись от преграждающих путь персов, продолжали свой поход в сторону мисимиян. Когда они дошли до так называемого укрепления Тибелия, отделяющего страну мисимиян от апсилийцев, прибыл Мартин, чтобы принять команду и руководить всем войском. Но некая приключившаяся с ним там тяжелая болезнь помешала осуществлению его намерения. Поэтому он остался там, чтобы немного позднее возвратиться в страну колхов и в ее крепости. Войско же тем временем продолжало продвигаться вперед, руководимое прежними командирами. Прежде всего оно решило еще раз испытать настроение мисимиян, не возвратятся ли они добровольно к более благоразумным намерениям, признав своих прежних правителей, не раскаются ли они в совершенных ими преступлениях, сдавшись римлянам без боя и возвратив все деньги, похищенные у Сотериха. Итак, отобрав, насколько это было возможно, самых разумных людей из апсилийцев, [римские начальники] посылают их в качестве послов. Мисимияне же были далеки от того, чтобы отказаться от своего упорства и новыми деяниями загладить безрассудство старых. Мало того, эти преступные люди, обремененные злодеяниями, находящиеся во власти злого демона, заслуживающие всякого бранного наименования, которое им могло присвоить справедливое негодование, отбросив и нарушив общечеловеческие законы, немедленно убили послов, хотя они были апсилийцами, их соседями, близкими им по образу жизни, хотя они и не знали и не принимали участия в том, в чем те обвиняли одинаково римлян и Сотериха, но желали только сделать дружеский без всякого упрека совет, могущий принести им выгоду.
16. Итак, начав по своему безумию с нечестивых дел, они продолжали упорствовать в прежних и даже еще более нечестивых преступлениях. Хотя они знали, что персы ушли и не придут, как было условлено, на помощь, но, полагаясь на трудно проходимые места и надеясь, что римляне их никогда не перейдут и не преодолеют, совершили еще более жестокие преступления. Есть в этой стране гора, привлекающая внимание, не слишком высокая и возвышающаяся не намного над местностью, но чрезвычайно крутая, перпендикулярно поднимающаяся вверх, со скалами, обрывающимися во все стороны. Посредине была тесная, плохо протоптанная дорога, трудно доступная даже для одного бесстрашного человека, так что если бы один человек, стоящий на вершине горы, препятствовал проходу, то враги, даже весьма многочисленные, легко вооруженные и такие же ловкие, как исавры, никогда не смогли бы пройти. Полагаясь на эту местность, они пришли к крайнему безумию. Римляне, когда им стало известно об ужасном злодеянии мисимиян, были охвачены бешеным негодованием. Когда варвары медлили и на горе не была еще установлена охрана, римляне, предупредив их, заняли вершину и, овладев ею без всякого сопротивления, рассыпались немедленно по более плоской и доступной для лошадей местности. Мисимияне же, лишившись этой надежды, тотчас сожгли многие ненужные им укрепления, так как не в состоянии были защищать их и все собрались в одном, которое казалось им наиболее укрепленным. С древних времен оно называется Тцахар; называют его железным за его неприступность и крепость. На маленькую кучку римлян и не больше чем сорок всадников, собравшихся вместе (они, однако, были не из рядовых, но отборные и принадлежали к начальникам), когда они продвигались вперед отдельно от остального войска, напало шестьсот мисимиян пеших и конных, полагая, что, окружив их, легко перебьют благодаря своей численности. Но те, имея опыт в военном деле и быстро заняв какой-то холм, показали доблестные дела. Завязался ожесточенный бой, шедший с переменным успехом. Они пытались окружить римлян. Римляне же то бросались на них сомкнутым строем, чтобы прорвать и привести в расстройство весь варварский строй, то отступали и возвращались в безопасное место. Между тем остальные римские войска внезапно показались на одной возвышающейся над местностью горе. Варвары, подозревая засаду и хитрость, тотчас обратились в поспешное бегство. Римское же войско (ибо все перемешались между собою) ожесточенно преследовало врагов, пока не истребило их множество, так что из всего количества врагов только восемьдесят человек остались невредимыми в этом железном укреплении. Я не сомневаюсь, что если бы римляне одним дружным натиском напали на это укрепление, то враги, потрясенные только что понесенным поражением, могли бы быть взяты с первого приступа и в тот же день война была бы закончена. Но так как римляне лишены были надлежащего вождя, который обладал бы властью и благоразумием, но были все между собою почти равны и, взаимно упрекая друг друга, отдавали противоречивые приказания, и каждый слушал только самого себя, то действия их остались незаконченными и не заслуживали одобрения. Так как они приходили к разным решениям и предлагали один одно, другой другое, то не делалось ничего из того, что они затевали. Каждый, негодуя, что его мнение не принято, приступал к делу небрежнее и нерадивее и больше радовался неудачному исходу, чтобы в дальнейшем хвалиться и говорить своим, что он не может указать никакой другой причины неудачи, кроме той, что не последовали его личному мнению.
