Он понимал, что это пустая угроза: Джефу и Маку не выстоять против десятка желтокожих, а Шрам с Бородой, похоже, смылись, затесавшись в толпу зрителей. Во всяком случае, он их больше не видел. Но сейчас до него дошло другое — свидетелей поединка прибавилось. В толпе, полукольцом сгрудившейся у палатки, было уже человек триста, и за спиной Марла Рилата поблескивали панцири десятка кантийских солдат, вооруженных короткими копьями и дротиками. Появились и другие — группа альбагов с гигантскими секирами и какие-то низкорослые поджарые воины в кожаных безрукавках и высоких сапогах со шпорами.

Странник перевел взгляд на Шкуру и усмехнулся прямо ему в лицо.

— Ты мой, туша. Ты этого еще не понял?

— Утоплю… в собачьем дерьме…

— Раньше утонешь в своем собственном.

— Вошь! Ич Блодам!

— Сейчас мы увидим, кто из нас недоумок.

Блейд внезапно упал на руки, прокатился огромным колесом мимо противника, чувствительно задел его каблуком по затылку, прогнулся — и через неуловимую долю секунды уже стоял на ногах. Теперь Джеф и Мак были за ним, а Шкура недоуменно вертел головой, пытаясь обнаружить исчезнувшего врага.

Прием был чрезвычайно зрелищным, и толпа взволнованно загудела. Блейд видел, как альбаг, стоявший впереди группы сородичей, в изумлении забрал в ладонь длинные пшеничные усы и начал что-то говорить своим людям. Они вступили в спор, размахивая руками как ветряные мельницы; солнце отражалось на полированных лезвиях их секир.

Шкура наконец-то обнаружил его и шагнул вперед. Всматриваясь в его широкую физиономию с обвисшими щеками, Блейд с удовлетворением отметил некие новые эмоции — страх и нерешительность. Вероятно, в отличие от Геторикса и Блудакса, у этого человека было слабое сердце. Природа одарила его сокрушительной силой, он полагался на свои могучие мышцы и был уверен в себе, пока не встретил достойного противодействия. Теперь хаст, кажется, начал понимать, что с ним играют.

Да, играют, ибо в подобном поединке от физической мощи зависело многое, но далеко не все. Сила являлась основой искусства побеждать, но столь же важными были скорость, мастерство и та особая концентрация, умение предвидеть реакцию противника, которые отличали настоящего бойца от груды мускулов и костей.

Пора прощупать его ребра, решил Блейд. В следующий миг, почти не задумываясь над своими действиями, он взвился в воздух и нанес сильный удар ступнями в левую часть груди гиганта. Шкура пошатнулся, взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие; его противник уже стоял на ногах — вне пределов досягаемости. Лоб хаста покрылся испариной, пот струйками стекал по щекам и жирной груди. В этом поединке ему приходилось двигаться гораздо больше, чем увертливому врагу, и он явно начал уставать.

Теперь странник подумал, что эта глыба плоти совсем не похожа на борцов сумо. Те были профессионалами, знавшими предел своих возможностей, и вдобавок они хорошо представляли, что такое карате. Очень хорошо! Вполне достаточно, чтобы не устраивать смертельных состязаний с теми, кто носит черные пояса.

Еще Блейд проанализировал результаты своей попытки. Как ни краток был миг прикосновения к телу врага, он почувствовал и оценил толщину барьера из плоти и мышц, защищавшего ребра; казалось, сквозь этот щит и подошву башмаков он уловил биение сердца хаста. Сердца! Сердце было его целью.

Он понял, что не сможет выполнить задуманное, пока Шкура стоит на ногах. Его ребра прикрывала подушка из плоти, смягчавшая удар; возможно, кости треснут или сломаются, но в предстоящей хирургической операции это был только первый шаг. С другой стороны, Блейд чувствовал, что пора кончать: он показал достаточно много необычного, и набежавшие из главного лагеря гости разнесут славу о непобедимом бойце по всему имперскому войску.

Чего он и добивался! Эта громоздкая туша перед ним, одаренная носорожьей силой, являлась только ступенькой на пути Ричарда Блейда к власти и могуществу; второй ступенькой; первой были кружки, раздавленные в деревенской таверне.

Странник метнулся к хасту, и пальцы его правой руки, напряженные и твердые, как стальное лезвие, врезались, тому в горло, под самый складчатый подбородок. На миг он почувствовал давление гигантских ладоней, почти сомкнувшихся на его плечах, потом Шкура захрипел и повалился на спину. Его гортань не была перебита, но с полминуты, он не мог вздохнуть. Чудовищно долгий промежуток времени, особенно для подготовленного каратиста!

Подпрыгнув, Блейд с ювелирной точностью опустился на грудь поверженного титана, ощутив, как его кости трещат и ломаются под каблуком. Удар был страшен; сокрушив броню плоти, он раздробил два ребра, и одно из них пронзило сердце.

Блейд смахнул со лба капельки пота и сделал шаг назад. Огромная туша на земле не двигалась. Хаст умер мгновенно; никакой агонии, подергивания конечностей, хрипов и стонов. Только из уголка распяленного рта вытекла струйка густой багровой крови — очевидно, сломанное ребро задело легкое. Озирая эту картину, странник почувствовал удовлетворение — как всякий мастер при виде искусно выполненного дела.

— Ты все-таки прикончил его!

Блейд обернулся — сзади стоял Марл Рилат, и его глаза метали молнии. За спиной децина ровной шеренгой растянулись кантийские солдаты с копьями, ветерок шевелил черные плюмажи на их шлемах; с другой стороны подступал Пинок с желтокожими.

— Я сломал ему два ребра, в точности, как ты заказывал, — громко произнес Блейд, заметив в зрачках Пинка мгновенный просверк злобы. — Остальное — в руках Найлама, нашего Небесного Отца. Если он умер, значит, Корана позвала его в свое царство.

— Какой заказ? Какая Корана? Что ты болтаешь? — прошипел децин, побагровев от ярости.

— Я, Ич Блодам, человек недалекий и прямодушный, говорю все, как есть, — Блейд ухмыльнулся, глядя, как перекосилась физиономия Марла Рилата. — Ты нанял меня десятником и заплатил вперед за треть года — при условии, что этому парню — он ткнул мертвое тело носком башмака, — будут сломаны два ребра. Какие, ты не уточнил, положившись на случай и решение богов. Они и решили, — он снова пнул труп хаста. — Чем же ты недоволен, децин? Либо надо давать точные инструкции, либо полагаться на мозги Ича Блодама, — его улыбка стала еще шире.

— Значит, тебя подговорил этот краб? — Пинок кивнул на кантийца, и его темное лицо потемнело еще больше. Хасты из десятка покойного сгрудились за ним, злобно ворча, и сквозь толпу начали пробиваться на подмогу угхи. Кантийские солдаты опустили копья, направив их на гасильщиков; они действовали с уверенностью профессионалов, привыкших усмирять бунтарей.

— Меня никто не подговаривал, — Блейд с наигранной гордостью уставился на десятника угхов. — Мне дали задание, и я его выполнил. Готов вернуть деньги, если у него сломано больше двух ребер! — Он пнул мясистый бок Шкуры в третий раз и, покосившись, увидел Мака и Джефайю-финареота, занимавших позицию у него за спиной. Молотки и мачете были при них.

Марл Рилат, обычно спокойный, буквально трясся от ярости; похоже, его служба в рангаре гасильщиков, нехлопотная и прибыльная, стремительно подходила к концу.

— Ты пытаешься оболгать своего командира, и ты убил солдата из моей сотни, — заявил децин. — Правда, я готов засвидетельствовать, что он напал на тебя первым.

— Хорошо, — произнес Блейд. — Что дальше?

— А дальше я отдам тебя Стражам Порядка, — Рилат кивнул на воинов с черными плюмажами. — Я отдам тебя войсковым судьям, и они…

— Никому ты его не отдашь, децин! — раздался вдруг сильный уверенный голос, — Теперь это мой человек!

Через толпу, небрежно расталкивая гасильщиков, пробирался высокий альбаг в чешуйчатой броне, светловолосый, с длинными усами. За ним плотной сомкнутой колонной шли рослые воины с секирами в руках, и было их не меньше трех десятков. Этот отряд производил впечатление несокрушимой мощи, и разноплеменное воинство палачей раздавалось перед ним словно морские воды. Внешне эти люди напоминали Шрама, но в их лицах, замкнутых и суровых, не было и следа угрюмости; они казались гордыми, сознающими свою силу и значение.