Cегодня и духовные лидеры западной цивилизации отдают себе отчет в том, что постулат о природном индивидуализме человека — миф. Ведь говорил в 1984 г. Фридрих фон Хайек, духовный отец наших либералов, что для нормальной работы рыночной экономики "люди должны изжить некоторые естественные инстинкты, прежде всего, инстинкт сострадания и солидарности". Он считал эти инстинкты естественными. Иными словами, в идеале человек рыночный есть новый биологический вид, отличающийся от "нерыночного" не культурой, а отсутствием некоторых биологически присущих тормозов (инстинктов). В осознании этого "конечного" утверждения истоки глубокого духовного кризиса Запада.
И вот, в конце ХХ века русская интеллигенция отказывается от Кропоткина, от Толстого и Достоевского — ради Фридмана и фон Хайека!
Отношение к наживе и богатству. Согласно пpотестантской этике, опpеделяющей "дух капитализма", стpемление к наживе является pелигиозно освященным. Накопительство — движущий мотив рыночной экономики. Вебеp пpиводит слова одного из основателей методизма Джона Уэсли: "Мы обязаны пpизывать хpистиан к тому, чтобы они наживали столько, сколько можно, и сбеpегали все, что можно, то есть стpемились к богатству". Вся культурная подоплека перестройки основана на этой идее (это и называется "вернуться к нормальной экономике").60
Отношение к наживе резко различается в разных культурах. Каково же оно у большинства наших людей? Множество исследований показало, что в массе сохранился жесткий стереотип: "от трудов праведных не наживешь палат каменных", то есть в общем большое богатство (а вовсе не зажиточность) вызывает предубеждение. Это — кардинально иная установка, чем та, на которой базируется дух капитализма (дух, распространенный и среди рабочих!). Соответственно, экономическая модель, исходящая из предположения о наличии духа капитализма в российском обществе, изначально ложна.
Это отношение к большому богатству не является продуктом советской идеологии и не исчезнет с ликвидацией КПСС. Его надо рассматривать как фундаментальный параметр реальности. И это — даже при благополучной ситуации. Речь же идет о кризисе, когда указанный параметр стал остро действующим. Одно дело — мириться или осуждать быстро приобретенное богатство в тот момент, когда сам ты живешь зажиточной жизнью (как было в период "застоя"), другое — когда сам ты быстро беднеешь (как в 1990 году), третье — когда тебя и твоих детей отбрасывают на грань биологического выживания (1992 г.). Обогащение в момент народного бедствия воспринимается как преступное.
А ведь и сами либералы сознают, что негативное отношение к богатству — не наносный продукт идеологии. Экономист А.Изюмов пишет в журнале "Столица": "Ненависть к богатым поддерживалась и религиозными особенностями. В отличие от распространенного на Западе протестантства православие никогда не приветствовало упорный труд, направленный на умножение достатка, но возводило в добродетель аскетизм и умеренность… После революции "большие богачи" были уничтожены, а традиционная ненависть крестьян обратилась на более работящих, а потому зажиточных соседей… Ярче всего эта особенность русского характера проявляется в отношении к кооператорам… Класс богачей, рожденных перестройкой, состоит в основном из предприимчивых кооператоров, фермеров, менеджеров совместных предприятий и квалифицированных специалистов, получивших возможность зарабатывать пропорционально своим талантам. Лучше других символизирует этот "класс" Артем Тарасов… Страна не доросла еще до понимания того, что наличие богатых людей — необходимый и неизбежный компонент здоровой экономики". Не будем спорить с Изюмовым по мелочам (например, насчет того, что причина неприятия богатства — присущая русскому характеру зависть и лень или что богачами стали квалифицированные специалисты). Главное, он согласен с тем, что неприятие богатства — черта укорененная и что страна не доросла. Что в таком случае следует делать: вести незрелую страну к нежеланному счастью "железной рукой" — или скорректировать модель, как это сделала Япония, страны Юго-Восточной Азии, католическая Испания? Режим выбрал первый путь — "железной руки", — и интеллигенция его поддержала.
И уже здесь — неразрешимое противоречие. Рыночная система — особая культура. Отличие ее от плана в том, что это система либеральная, которая в принципе может действовать только если все участники соглашаются с основными правилами игры. Они все принимают на себя роль собственника, который свободно обменивает свою собственность по устанавливаемой рынком цене. Заставить действовать по этим правилам людей, которые не понимают и тем более не принимают культурных норм рынка, невозможно.
Вот жалобы мадам Пияшевой: "Я социализм рассматриваю просто как архаику, как недоразвитость общества, нецивилизованность общества, неразвитость, если в высших категориях там личности, человека. Неразвитый человек, несамостоятельный, неответственный — не берет и не хочет. Ему нужно коллективно, ему нужно, чтобы был над ним царь, либо генсек. Это очень довлеет над сознанием людей, которые здесь живут. И поэтому он ищет как бы, все это называют "третьим" путем, на самом деле никаких третьих путей нет. И социалистического пути, как пути, тоже нет, и ХХ век это доказал… Какой вариант наиболее реален? На мой взгляд, самый реальный вариант — это попытка стабилизации, т.е. это возврат к принципам социалистического управления экономикой".
В чем смысл этого лепета "доктора экономических наук", оставшейся в момент интервью без подмоги своего хвата-мужа Пинскера? В том, что антропологическая модель, на которой стали строить "новую экономику" ясины да чубайсы, ложна. Русскому человеку, несмотря на все их потуги, как и раньше, "нужно коллективно". И потому он не берет и не хочет вашей священной частной собственности. И потому, по разумению умницы Пияшевой, хотя "социализма нет", единственным реальным выходом из кризиса она видит "возврат к социализму".
Подавляющее большинство населения России, независимо от идеологических установок, не принимает и даже ненавидит культурные принципы рынка. Антирыночные, "советские" установки к концу 1994 г. были выражены сильнее, чем в 1989 г., при перестроечном энтузиазме. Осенью 1994 г. твердых сторонников советского прошлого было 54%, а сознательных рыночников осталось 10% (еще 14% соглашаются с рыночной реформой, т.к. не верят в возможность возврата к старому).61
Приватизация. Приватизация — лишь элемент процесса изменения отношений собственности, а именно, наделение правом частной собственности на приватизируемое предприятие. Но государственные предприятия находятся в общественной собственности — они национализированы. Государство выступает лишь как распорядитель, управляющий этой собственностью. Чтобы иметь возможность ее приватизировать, необходимо сначала осуществить денационализацию. Это — первый важнейший этап, и он означает изъятие собственности у ее владельца (нации). А это, совершенно очевидно, никак не сводится к экономическим отношениям (так же, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты некоторой части собственности). Однако и в законах о приватизации, и в прессе проблема изъятия собственности замалчивались. Слово "денационализация" не встречается ни разу, оно стало табу и заменено неологизмом "разгосударствление". Очевидно, что именно изъятие собственности, экспроприация чревата острыми коллизиями — даже если экономическая компенсация собственнику вполне справедлива. У нас же о компенсации и речи нет.
Лукавые "архитекторы" запустили в сознание мифологему "общественная собственность — ничья" и назойливо утверждали, что трудящиеся потеряли чувство хозяина. Ура! Их можно ограбить незаметно. Интеллигенция в это поверила и стала рьяным пропагандистом приватизации. На деле чувство хозяина лишь "дремало", пока с собственностью было все в порядке. Именно национализированная собственность обеспечивала ту "уравниловку", при которой люди покупали хлеб по 18 коп. и ездили на метро за 5 коп. Вчитайтесь в слова Г.Попова (в книге "Иного не дано"): "Социализм, сделав всех совладельцами общественной собственности, дал каждому право на труд и его оплату… Надо точнее разграничить то, что работник получает в результате права на труд как трудящийся собственник, и то, что он получает по результатам своего труда. Сегодня первая часть составляет большую долю заработка". Г.Попов признает, что большая часть заработка каждого советского человека — это его дивиденды как частичного собственника национального достояния. Сейчас мы видим, как граждане теряют именно эту компоненту своего заработка, а приватизаторы начинают получать доход как собственники, но уже не трудящиеся собственники — это и есть "реформа". Но можно ли всерьез надеяться, что этого экспроприированные собственники не заметят и не поймут? Значит, расчет на подавление силой. При помощи русской интеллигенции!
