Моррис знал, как Динни любит Олфа и как для Олфа дорог Динни. Дороже всего на свете, пожалуй, после жены и ребенка. Если бы не они, Олф никогда не пошел бы против Динни и старых товарищей.

— Я не осуждаю Олфа, — сказал в заключение Моррис. — И я поступил бы так же, окажись я на его месте.

— Слава богу, что не оказался, — отрезала Салли. — Для твоего дела будет больше пользы, если ты останешься в хороших отношениях со старателями. А я просто не выношу несправедливости. Я буду помогать старателям всем, чем сумею, имей это в виду, Моррис.

Спорить с Салли было бесполезно, когда она говорила таким тоном. Моррис и не пытался, но за Олфа он все же не мог не вступиться.

— Не так уж трудно понять Олфа, — говорил Моррис. — Посмотри, на что он стал похож после болезни, а ведь уже почти год прошел с тех пор. Прежние силы не вернутся к нему, как видно, никогда. Разве может он взять опять в руки кайло и лопату? Погоня за счастьем и поиски золота теперь уже не для него. Ему нужна постоянная работа и твердый заработок.

Олф сам говорил Моррису, что ему опостылели прииски, что он мечтает уехать на юг, купить ферму или фруктовый сад и пожить на покое. Все годы, что он работал на приисках, он никогда не был уверен в завтрашнем дне, если не считать тех двух-трех месяцев после открытия Леди Лоры. Тогда он жил, как в блаженном сне, ни минуты не сомневаясь, что с каждым годом благополучие его будет расти.

Его вера в себя и в свою звезду не раз подвергалась тяжким испытаниям. Когда Леди Лору пришлось прикрыть, Олф оказался на мели и снова ушел в разведку с Динни. Порой ему приходилось туго, и тогда он не брезговал никакой работой на рудниках. Мало-помалу, работая сначала на одном руднике, потом на другом, он достиг должности управляющего и снова занял привилегированное положение на прииске. Но рудники постоянно переходили из рук в руки. Новые хозяева брали себе новых управляющих. Олф чувствовал, что почва уплывает у него из-под ног; он никогда не знал, кому будет служить завтра и не откажутся ли от его услуг.

Спекулируя на акциях, он наживал и терял деньги, беспрестанно стремясь достигнуть такого уровня материальной обеспеченности, который позволил бы ему расстаться с приисками, отряхнуть их прах от ног своих и в покое и довольстве доживать остаток дней. Ему так и не удалось этого достигнуть. Видение спокойной, обеспеченной жизни маячило перед ним подобно миражу, то приближаясь, то уплывая в неведомую даль. Олф клял превратности судьбы, капризы промышленности и рынка. Он вечно чувствовал себя словно на горячих угольях. В конце концов он бросил биржу; его последней ставкой была работа на рудниках Мидас. Она давала ему твердый заработок, с помощью которого он надеялся осуществить то, к чему стремился всю жизнь.

Старость и нищета пугали его. Глядя, как многие старожилы прииска бродят по городу, выклянчивая работу, или ищут крупицы золота на чужих участках, он с ужасом думал, что в будущем и он превратится в такого же бездомного бродягу.

А что будет с Лорой и с Эми? О чем бы Олф ни думал, он всегда возвращался к этой мысли. Ради жены и дочери он цеплялся за работу на руднике и не позволил себе принять участия в борьбе на стороне старателей. Олф решил, как видно, говорил Моррис, показать своим хозяевам, какого надежного управляющего и преданного слугу имеют они в лице мистера Брайрли.

— Вот как! — отвечала Салли. — А почему это Олф считает, что он и его жена должны жить лучше, чем все другие старатели? И если ради этого он готов поступать бесчестно и сам это признает, как можно его оправдывать? Он знает, что старатели правы, однако решил действовать против них из страха потерять свое положение и лишиться каких-то удобств! Это отвратительно!

Салли относилась к Олфу совершенно так же, как Динни и другие старатели, но при случайных встречах с ним все же заставляла себя пробормотать «добрый день» или «добрый вечер». Лора навещала ее по-прежнему.

Лора цвела и хорошела как ни в чем не бывало. Ей очень нравилось быть женой управляющего, дружить с женами других управляющих, встречаться с различными заезжими знаменитостями, появляться на званых обедах и принимать у себя. Миссис Элфред Брайрли посещала все балы, принимала участие во всех светских развлечениях и всюду пользовалась успехом. Она выступала на концертах — пела или аккомпанировала другим исполнителям.

Когда Олф был занят или находился в отъезде по делам мидасовской компании, что случалось не так уж редко, Лора выезжала в сопровождении мистера де Морфэ. Вообще у Лоры не было недостатка в поклонниках, и она была вполне довольна своей жизнью на прииске. Вращаясь в новом привилегированном обществе, которое так быстро возникло в Калгурли, она очень скоро усвоила все манеры и повадки людей этого круга.

Однако при встречах с Салли Лора снова становилась самой собой. Впрочем, эти встречи случались все реже теперь. Время от времени Лора все же забегала к Салли и приводила с собой Эми. Дети играли во дворе позади дома, где Салли усердно разводила огород и сажала фруктовые деревья.

Из камней и палок Дик с Томом возводили сложнейшие сооружения, которые должны были изображать рудники и железную дорогу. Эми была посвящена в тайны их игр. Но иногда эта озорница и сорвиголова вдруг разрушала все их хитроумные постройки, после чего непременно начиналась драка. В такие минуты мальчики ненавидели эту зазнайку в широкополой шляпке и нарядном платьице, которая набивалась играть с ними, а потом разоряла их шахты и дороги. Но когда Эми подросла, они простили ей эти шалости, потому что бегать она умела так же быстро, как они, и наподдавать ногой жестянку из-под консервов ничуть не менее ловко. Они даже забывали о том, что она девочка, ибо ей случалось превращаться в такого же растрепанного и грязного сорванца, как они сами.

Пока Салли с Лорой занимались шитьем и болтали, Ларри обычно лежал в колыбельке, которую Салли пододвигала к себе поближе. Лора была мила и добра, как всегда, хотя, быть может, чуточку бестактна и умела иной раз вывести человека из себя. Она с удивительной легкостью перенимала все привычки и замашки людей, с которыми общалась; словно мингари, который меняет окраску в зависимости от обстановки.

Ее слегка покровительственный тон раздражал Салли: Лора любила распушить перышки и поважничать, похвалиться своими успехами в обществе, рассказать о том, какой комплимент сделал ей мистер Зэбина Лейн, или мистер Модест Марианский, или мистер де Морфэ. Или о том, как один американец, управляющий рудником, воскликнул, когда впервые переступил порог ее дома, будучи приглашен на обед: «О-о, дорогая миссис Брайрли, кто бы подумал, что здесь на приисках можно найти такой прелестный, комфортабельный маленький домик!» А инженер-француз, который пришел вместе с ним, добавил: «И такую очаровательную хозяйку!»

— Ты должна больше выезжать, Салли, — говорила Лора. — Сейчас в Калгурли так много званых обедов и столько съехалось интересных людей — поистине живешь в каком-то вихре удовольствий.

— Да неужели? — спросила Салли.

— О, дорогая, если у тебя муж — гробовщик, — воскликнула Лора с самым серьезным видом, — это еще ничего не значит. Все знают, что ты и Моррис не уроните себя в любом обществе. Но ты совсем закисла здесь, среди своих старателей и рудокопов. Не отходишь от них ни на шаг.

Может быть, все это и отдалило их друг от друга, думала Салли. Особенно с тех пор, как началась борьба между старателями и промышленниками.

Салли уже давно жила и трудилась среди старателей и рудокопов; она была с ними на равной ноге, как женщина, которая своим трудом зарабатывает кусок хлеба; их жизнь, со всеми ее тяготами и невзгодами, была понятна и близка ей, и она, естественно, разделяла все их взгляды.

Глупая болтовня Лоры о том, что «рудокопы никогда не бывают довольны», «всегда требуют увеличения заработной платы и уменьшения рабочего дня», и о том, «как неблагоразумно поднимать такую шумиху вокруг старательских прав», просто поражала Салли.