В соответствии с другой точкой зрения, ведьмы преследовались как некий фантомный «внутренний враг» наравне с другими изгоями, прежде всего евреями и прокаженными. Действительно, еще в XI веке появляются первые гетто для евреев в Германии и начинаются их массовые убийства в Испании. В 1179 году во Франции издается закон против прокаженных и гомосексуалистов. В конце XII века из Франции изгоняются евреи. И, наконец, в XIV веке в этой же стране происходят массовые убийства прокаженных. Но такие сопоставительные ретроспекции не проясняют причин массовой охоты на ведьм, развернувшейся многим позже перечисленных событий.

Существует и психоаналитическая интерпретация ведовских процессов, согласно которой они представляли собой массовую мисогонию – войну мужчин против женщин. Эту версию выдвинул французский историк Жюль Мишле, опубликовавший в 1929 году книгу «Ведьма и женщина». Эта оригинальная интерпретация и поныне вдохновляет идеологов феминистского движения. Но утверждать, что ведовские процессы были «женским холокостом», мешают два исторических факта – среди осужденных в колдовстве было около трети мужчин (а в Нормандии и Скандинавии даже подавляющее их большинство), а обвинителями очень часто выступали именно женщины.

По самой курьезной из версий, охота на ведьм была следствием массового психоза, вызванного стрессами, эпидемиями, войнами, голодом, а также более конкретными причинами, в числе которых наиболее часто упоминается отравление спорыньей (плесенью, появляющейся на ржи в дождливые годы) или атропинами (белладонной и другими растительными и животными ядами). Однако принять эту версию мешает длительность эпохи преследования ведьм и очевидная бюрократичность, даже рутинность процессов. Кроме того, тогда придется признать, что расстройством сознания страдали не измученные голодом и стрессами крестьяне, а ученые демонологи и судьи: историки доказали, что рассказы о полетах на шабаш и других невероятных вещах, якобы вызванные галлюцинациями, были не фантазией обвиняемых, а всего лишь ответами на прямые вопросы следователей, добивавшихся с помощью пыток подтверждения своих собственных представлений о том, что и как должны делать ведьмы.

Наконец, согласно одному из самых убедительных объяснений, распространению ведовской истерии способствовало появление демонологических ученых трактатов – инструкций по поиску и искоренению ведьм. Они базировались на авторитете Ветхого завета: «Ворожеи не оставляй в живых», – гласит книга Исхода (22:18). Одно из самых влиятельных руководств такого рода – знаменитый «Молот ведьм» монахов-доминиканцев Якоба Шпренгера и Генриха Инститориса – было издано в 1487 году по поручению папы Иннокентия VIII. В последующие 200 лет этот трактат выдержал 29 изданий и использовался для формализации судебных допросов. В XVI – начале XVII века появляется много изданий такого рода – «Демономания» Жана Бодена, «Демонология» короля Якова I Стюарта, «Демонолатрия» Николя Реми. Тон этих сочинений выдает глубокое внутреннее напряжение, которое находило выражение в конструировании кошмарной вселенной, где свирепствуют и предаются разгулу дьявольские силы. Из трактатов ученых демонологов в сердца и умы читающей публики постепенно проникал образ дьявольской служанки – ведьмы.

При слове «ведьма» обычно представляют безобразную старуху (которая, впрочем, способна представляться прекрасной женщиной) с нечесаными волосами, редкими зубами и пронзительным взглядом, окруженную кошками и другой мелкой живностью. С помощью нечистой силы она вредит своим соседям, насылает болезни и смерть на людей, отбирает молоко у коров, вызывает непогоду, засуху и моровые поветрия, варит зелья, оборачивается разными животными и предметами, по ночам летает на метле или козле на ведовской шабаш – сатанинские оргии. Этот образ восходит отчасти к европейскому фольклору, отчасти – к творчеству демонологов начала нового времени. На многих картинах и гравюрах XVI—XVIII веков (от Питера Брейгеля-старшего и Альбрехта Дюрера до Франсиско Гойи) изображен один и тот же сюжет: обнаженные женщины, молодые и старые, в окружении магических книг, черепов, змей и жаб варят в котлах свое отвратительное зелье либо на козлах, собаках и ухватах летят на ночное сборище.

Образ ведьмы в трудах теологов XV—XVII веков формировался на основе древнего наследия – в образе злокозненной распутницы угадываются черты ветхозаветной Лилит, античной богини Дианы, Цирцеи, превратившей в свиней спутников Одиссея, Медеи и женских персонажей поэм Вергилия и Горация. Добавлением к этому образу стало новое истолкование необычных способностей ведьмы. Идея о том, что некоторые люди обладают сверхъестественными способностями, универсальна для всех народов Земли. Но в Европе позднего Cредневековья эти способности стали ассоциироваться с дьяволом – считалось, что ведьма приобретала свои умения в обмен на бессмертную душу. В результате на теле ведьмы якобы появлялась «дьявольская отметина» – неприметное пятнышко, нечувствительное к боли. Поиск этого пятнышка стал одним из стандартных следственных действий во время ведовского процесса. Другим «тестом» было испытание водой – предполагалось, что ведьма даже со связанными руками не тонет, потому что ей помогают ее домашние демоны и сам патрон. Стойкость на допросах, нежелание признаваться в злодеяниях тоже считались показателями ее нечеловеческой природы.

В глазах же европейских крестьян образ ведьмы был несколько иным – это не обязательно была женщина, главным был не пол, а внешность и поведение человека. Люди с физическими недостатками, одинокие, нелюдимые, злые и сварливые, пренебрегающие нравственными нормами или внезапно разбогатевшие, – вот кто рисковал приобрести репутацию ведьмы или колдуна. С ними уживались и даже старались обходиться как можно более вежливо, чтобы не навлечь на себя их гнев. Но как только что-нибудь случалось – ведьме угрожали, заставляли забрать назад порчу, даже били и царапали до крови (считалось, что это может снять заклятие). Не связь с дьяволом, не ночные полеты, а именно вредоносные действия ведьмы, колдовская порча – так называемая maleficia – пугали крестьян.

Вопреки распространенному стереотипу образ ведьмы как тайного врага, опасного для всего общества, более характерен не для католических, а для протестантских общин с их борьбой за идеологическую чистоту и категорическим отвержением всего, хоть отдаленно напоминающего магию. Католическая церковь более спокойно относилась к деревенским знахарям, она мирилась с существованием дьявола и его слуг, адаптируя таким образом дохристианские представления. В самом католичестве было много магии, клир и монастыри предлагали прихожанам и паломникам разные средства для чудесных исцелений и защиты от ведьм. Реформация отменила и эти средства, и мир в отношении всех инакомыслящих, будь то паписты или ведьмы. Инквизиция приговаривала ведьм к сожжению не за магию, а за ересь – договор с дьяволом и службу ему, протестанты же были гораздо более радикальны.

Было ли что-либо подобное в православии? Американская исследовательница Валери Кивельсон полагает, что ведовская истерия не коснулась России во многом из-за особого отношения к человеческому телу в восточном христианстве в отличие от католичества и тем более протестантизма. Хотя православие унаследовало иудео-христианское представление о женщине как сосуде греха, оно не приняло идеи падения Адама и первородного греха как основы христианского учения. Последствия были огромны: если для католицизма грехи плоти – основной порок и причина падения мужчины, а протестантизм относится к плоти как к косному «носителю» души, то в православии плоть воспринимается не как неизбежное зло, а скорее как благо, освященное воплощением Спасителя. Восточные теологи были меньше поглощены идеей греховности плоти, чем их западные коллеги, и, соответственно, женщина как телесное существо беспокоила и пугала православных христиан меньше. В России не было теологической теории колдовства, и оно не было окрашено в сексуальные тона. В ходе русских колдовских процессов о дьяволе, этом патроне западных ведьм, речь заходила очень редко.