— Дайте мне позвонить, — чуть не плача попросил Женя.

— Дам, — так же ласково ответил капитан, — дам, только сначала подпиши, что ты убил Желтухина. Молчи. Я понимаю, ты убивать не хотел. Вошел в квартиру, взломал тайник. Кстати, где ценности? — Капитан посмотрел на Звонкова.

— Хорошо, — продолжал он, — об этом потом. Ты вошел, взломал тайник, тут и старичок появился. Ты испугался и ударил его. Мы понимаем, ты убивать не хотел. Запомни, если ты признаешься, то суд поймет, что ты убил случайно, в состоянии аффекта. От страха…

— Нет!.. — Звонков вскочил.

Один из молодых оперов толкнул его в грудь. Женя с грохотом упал на стул. В дверь заглянул дежурный.

— Не колется?

— Расколется, — усмехнулся молодой, — куда ему деваться.

— Звонков, — капитан закурил, протянул сигареты Жене, — Звонков, поймите, мы вам не враги. Наоборот, мы вчетвером должны найти выход из этих страшных обстоятельств. Мы опытнее вас. Наш долг не только наказывать, но и помогать людям.

Свет лампы слепил Звонкова. Он сидел, вжавшись в стену, словно пытаясь проломить ее и очутиться на ночной улице вдали от этого кошмара. Голос капитана звучал мягко и вкрадчиво, но глаза цепко следили за Жениным лицом. Холодные глаза человека, привыкшего лгать.

— Значит, молчать будешь! — не выдержав, вскочил зашедшийся криком капитан. — Ну смотри, сволочь, смотри!

Капитан сорвал со стола материю.

— Твоя гантеля. Звонков кивнул.

— Ты не кивай здесь! Говори, твоя или нет!

— Моя.

— Значит, ты гантелю в пластиковую сумку положил. Правильно. Неудобно с гантелей по улице ходить. Ты, Звонков, когда старичка-то тюкнул гантелей по голове, растерялся, это правильно. Ты не убийца, ты жадный просто. Очень жадный человек. Ты испугался, конечно, и забыл не только гантелю, но и сумку. А в ней газета была «Московская правда» с твоим адресом. Это, Звонков, второе. А вон сумка с вещами, в которой, кстати, две сберкнижки Желтухина. Это, Звонков, у тебя при обыске нашли. Значит, это и есть третье. То, что ты убил, мы знаем. Но с тобой еще кто-то был. Так ведь? Кто был с тобой?

— Разрешите мне позвонить.

— Когда сознаешься, и позвонить разрешим и кофе дадим. Кто с тобой был?

Капитан наклонился к Звонкову. И Жене показалось, что глаза его стали огромными, как абажуры настольных ламп, они надвигались на него. И некуда ему было спрятаться от них. Глаза капитана давили на него, вжимали в стену.

— Так кто с тобой был?

— Дайте мне позвонить? — Звонков вскочил и словно сбросил г себя гипноз страха этого вечера и глаз капитана.

— Сидеть!

Молодой опер опять толкнул Звонкова.

А за окном уже начало светать, и погасили лампочки. В кабинете был утренний полумрак, светлеющий с каждой минутой.

Капитан снял китель и галстук, сидел в одной рубашке с черными пятнами пота на спине.

Все курили.

— Значит, не дадите позвонить? — спросил Звонков.

— Нет, — капитан затянулся глубоко и закрыл глаза.

— Тогда пишите адрес сообщника.

Опера словно проснулись. Движения их стали расчетливо-быстрыми.

— Ну раз начал, Звонков, колись. Не останавливайся на полпути.

Женя взял сигарету, закурил.

— Пишите. Улица Островского, дом 6, кв. 29. Зовут его Игорь. Больше ничего не знаю.

Корнеева разбудил звонок в дверь. Длинный и требовательный.

Еще не проснувшись, он автоматически натянул тренировочные брюки и пошел открывать.

А звонок бесчинствовал в квартире.

Корнеев распахнул дверь.

— Сдурели.

В прихожую ворвались двое в штатском и двое в форме.

— Уголовный розыск! — крикнул один. — Стоять!

— А я и так стою, — усмехнулся Корнеев.

— Ты Игорь? — молоденький опер повел стволом пистолета, матово блеснувшим в темноте коридора.

— Убери ствол, — Корнеев нащупал выключатель, зажег свет. Теперь он видел всех четверых. Возбужденных, с жадным охотничьим азартом в глазах.

— Товарищ майор, — внезапно сказал один из оперативников, — Игорь Дмитриевич…

— А это ты, Афанасьев? Кто это тебя научил по утрам в квартиры вламываться?

— Так на вас показали.

— Кто?

— Звонков.

— Какой Звонков?

— Да Евгений Николаевич. Тот, что Желтухина из Козицкого, дом четыре, заделал.

— Подожди, Афанасьев, толком расскажи…

Корнеев вошел в комнату, где под охраной сержанта сидел Звонков.

— В интересное дело ты меня втравливаешь, Женя. Не больше не меньше, как соучастие в убийстве.

— У меня не было выхода, Игорь, иначе они бы меня сломали. Я боялся сознаться в том, чего не делал.

— Женя, времени мало. Давай по порядку. Гантеля?

— Два дня назад я вернулся домой, ее не было.

— Ты заявил в милицию?

— Да.

— Так чего же ты молчишь?

— А я говорил им, но они хотели слушать только то, что хотели.

— Где ты был вчера, между 15 и 18?

— У кинотеатра «Новороссийск» ждал девушку.

— Три часа?

— Да. Она сказала, что может опоздать, и просила меня подождать ее. Сказала, что придет обязательно.

— Она так тебе понравилась?

— Да.

— Кто-нибудь тебя видел у кинотеатра?

— Я не видел никого.

— Ты давал кому-нибудь ключи?

— Ты же знаешь.

— Знаю, но бывает всякое.

— Исключено.

— Ты пошел на свидание с работы?

— Да.

— Где мне найти эту девушку?

— Не знаю.

— То есть?

— Знаю только, что ее зовут Лена, она очень красивая и живет на улице Чаплыгина.

— Ну, это тоже кое-что. Дом какой?

— Четыре, второй подъезд.

— Женя, вспомни, кто тебя видел у «Новороссийска».

Звонков грустно покачал головой.

— Так, — сказал Борис Логунов и встал из-за стола, — значит вы, Тохадзе, продолжаете утверждать, что лично получили эту телеграмму?

— Зачем обижаешь? — Гурам Тохадзе даже головой затряс возбужденно. Мол, до чего недоверчивые люди бывают.

— Тогда, пожалуйста, распишись здесь. Борис подвинул Тохадзе лист протокола.

— Здесь? — Тохадзе медленно начал читать.

— Неразборчиво?

— Нормально, — Гурам расписался.

— Прекрасно. Теперь, Тохадзе, ответьте на такой вопрос. Как вы одновременно могли жить в Москве, вот справка из гостиницы «Минск», и получать телеграмму в Батуми?

— Я на два дня улетел домой.

Тохадзе ответил быстро, словно ожидал этого вопроса.

— Вот справка Аэрофлота, — Логунов вынул из папки бумагу, — в ней говорится, что за последний месяц ни ваша фамилия, ни ваши паспортные данные не были зарегистрированы в аэропортах Москвы.

— Мне друг продал билет. Я по его фамилии летел.

— По какой?

— Слушай, Давид его зовут, а фамилию не помню. Логунов сел, взял ручку, записал.

— Значит вы, Тохадзе, утверждаете, что ваш знакомый по имени Давид уступил вам свой билет?

— Утверждаю.

— Распишитесь.

— Здесь?

— Да. Продолжим. Вы приехали в Батуми и получили телеграмму.

— Конечно, получил, — Тохадзе вскочил, — какое ему дело, когда я куда ехал. Я свободный человек! Понимаешь!

— Пока.

— Что пока?

— Свободный пока.

— Ты что, угрожаешь мне?

— Вы садитесь, Тохадзе. Спокойно садитесь и прочитайте показания проводника поезда «Батуми — Москва» Чачава. В них она показывает, что получила эту телеграмму от вашей сестры и передала ее вам в Москве.

— Слушай! Кому веришь? Проводнику? Они все продажные. Они что хочешь скажут.

— Хорошо. Я устрою вам очную ставку.

— Зачем? Слушай, чего тебе надо?

— Вот что, Тохадзе, разговор по делу. Мне надо, чтобы вы обвинялись по двум статьям — 130 и 181.

Тохадзе задумался на минуту.

— Что-то я не помню таких статей.

— Вполне естественно. Вы ранее дважды привлекались по 146 статье. За разбой. Не так ли?

— У вас учет.

— Пока не жалуемся. Разъясняю смысл статей: 130 — клевета; 181 — дача заведомо ложных показаний. Так будем говорить серьезно?

Лифтерша, разговаривая, прижимала к груди роман Пикуля «Слово и дело», словно боялась, что Корнеев его отнимет.