— Если вы чувствуете в себе силы, можете воспользоваться душем, добавил врач, — это был самый скоротечный курс лечения похудением, который я в последнее время наблюдал. Вы похудели на четыре с половиной килограмма, как и полковник Андерсон.
Следующие два часа ушли у Трэйнера на подготовку доклада. То же самое делал в соседнем помещении Андерсон. Когда Трэйнер закончил, ему вдруг показалось, что он великий обманщик. Он говорил о состоянии корабля, экипаже, Холмсене, себе и ходе сеанса, но в разделе «выводы» оставил только аргументы в пользу развития психотронных методов сообщения с кораблями на расстояниях, превышающих возможности радио. Выводы были сформулированы убедительно. Это могло иметь значение при представлении к более высокой должности. Но за профессиональной сдержанностью Трэйнер с трудом скрывал обуревавшие его мысли.
— Знаешь, почему Холмсен хотел жить? — спросил он в середине проходившего в молчании обеда и, не дожидаясь ответа от Андерсена, продолжал: — К жизни его могла тянуть какая-нибудь привязанность, потребность продолжить экспедицию, желание завершить Миссию… Но не это было причиной.
— Не это, — подтвердил Андерсон.
— Уже на протяжении по крайней мере семи лет он знал то, что нам известно сейчас, — продолжал Трэйнер, — он знал, что с ним произойдет, когда он будет находиться в той части коридора. Знал задолго до того, как это должно было произойти.
Андерсон, удивленный, вздрогнул.
— У меня точно такое же ощущение, но почему он смирился с этим?
— Я думаю, что это было не смирение, — Трэйнер отодвинул тарелку и вытер губы.
— Не понимаю…
— А тебе не кажется, что этого вообще не должно было произойти? Шестьдесят устройств подобного типа, семнадцать километров коридоров, из которых три километра примыкают к точно таким же местам, как и те, что находились в районе взрыва. И он один. Это была та самая загадка, с которой все мы сталкивались при анализе.
— Что ты имеешь в виду?
— Я полагаю, что он гораздо раньше нас уяснил, чго никакое совершенство не остается и не может остаться безнаказанным. Может быть, это звучит иррационально, но сейчас у меня уже нет прежних сомнений. Эта Миссия — оскорбление Самой Высшей Гармонии Природы. Каждый успешный шаг в Космос это нарушение закона Хаоса. Каждая удачная попытка захватить плацдарм для продвижения цивилизации — это Вызов. Потому-то в истории действует закон чередования войны и мира. Расцвета и застоя; вслед за эпохой расцвета культурных цивилизаций их постигает упадок. Объяснение этого описательными законами разрешало бы проблему на уровне механизма протекания кризисов. Известно, как и когда, но не известно, почему. Никто никогда не отдавал себе отчета в том, что знает уже наше поколение благодаря менталистике. Здесь вступает в силу самый непонятный для человека закон — закон энтропии и упорядочивания. И неважно, назвали ли мы его в категориях религии борьбой добра со злом. Тенденцией к развитию и стагнации — в категориях экономического обоснования войны и мира. Удачной или скверной полосой в жизни отдельных людей. Целым поколениям было известно, что, если человеку долго везет, нужно ожидать наступления какой-нибудь драмы. Явление, известное под именем злополучного жребия и вызывающее инстинктивный страх. Особенно сильный, если человек явно и беспечно радовался везению. Но тем поколениям было известно об этом из их опыта. Ответа на вопрос: почему? не было. И эта экспедиция, упрощенно говоря, стала продолжением такой вот «радостной полосы успехов». Корабль практически нельзя уничтожить. Благодаря менталистике и психосоциальным методикам экипаж как механизм тоже не имел возможностей «испортиться», поддаться энтропии и уничтожению. Это как раз и было нарушением Закона, что случайность как проводник Хаоса на «Европе II» был выключен практически на тридцать лет. Шансы избежать аварии, с точки зрения энтропии, в этот период стали равняться нулю. Какая-то катастрофа должна была произойти.
— Было две аварии, упомянутых в последнем радиосообщении, которое ты вчера просмотрел. Хотя с матемагической стороны вероятность их была практически нулевой, — сказал Андерсон.
— Вот именно, — подхватил Трэйнер, — во время транса я увидел, что других аварий в последующие семь лет не было. Просто были усилены внешние и внутренние системы предохранения.
Он остановился и долго молчал.
— Уже семь лет назад экипаж ощущал беспокойство, которое предваряет несчастные случаи. Мы называем его предчувствием, которое, может быть, является признаком реакции в каком-нибудь высшем смысле на Энтропию. Но там они не дали возможности исполниться этому предчувствию. Отсюда и встревоженность — как раз после удачных мер по предотвращению напряженности между людьми и технических аварий.
Он снова остановился, словно не решаясь закончить.
— Я думаю, что Холмсен бросил самый большой вызов природе, на который до сих пор решался человек. Он знал, что должен сам симулировать разрядку. Симулировать, поскольку намеревался пережить свою смерть. Знал, что каноны Законов Природы нельзя обойти напрямик, так как, быть может, в этой ситуации в какой-то момент «Европа II» без видимой причины внезапно развалилась бы. А мы признали бы за этим событием бесконечно малую вероятность и чувствовали бы себя свободными от обязанности разгадывать загадки. Холмсен бросил вызов Энтропии. Сразу же по завершении Сеанса передачи биоэнергии, еще находясь в трансе, я заглянул в систему предохранения. Это устройство энергоснабжения исследовательской капсулы, которое и стало виновником аварии, имело семь предохранительных контуров, тогда как все остальные — восемь. Один был снят за двенадцать часов до происшествия, а как тебе известно из теории предохранения, математически полную безопасность в подобного типа устройствах дает трехконтурная система. Система двойного дублирования. Остальные пять были установлены после двух описанных в сообщении аварий. Рой Холмсен знал, что Энтропия воспользуется этим шансом!
— Осторожно, Вильям, еще немного, и ты ее персонифицируешь. Ведь это всего лишь Закон Природы.
— Я сказал это в переносном смысле, хотя он и похож на прямой. Тем не менее мне неизвестно, почему в медитациях Неведомое не имеет признаков сухих законов, Почему вся история мецталистики и человечества в паранормальных условиях познания выдвигает не динамические формулы и зависимости, пространственно-временные и логические характеристики материи, а понятия добра и зла, любви и безразличия. И описывает ими мир, создавая виды деятельности, которыми мы занимаемся, помимо материальной.
— Я думаю, что Рой Холмсен снял одну блокаду и только ее, словно давая этим единственным контуром пощечину всемогуществу Природы. Точно так же он лишь впервые побывал в этом месте. Когда во время транса мы попали туда же, оказалось, что его желудок был пуст уже два дня. И не содержал никакой питательной субстанции, которая при нарушениях такого рода могла бы ускорить смерть. Почему? Как ты это объяснишь?
— Нам неизвестно и то, зачем приехал к нам ДжидДУ, — продолжал Трэйнер. — Как ты сам говорил, он знал обо всем до того, как его попросили о помощи. А ведь он никогда и никуда не ездит.
— Ты думаешь… — начал Андерсон и остановился.
— Я думаю, что Рой спровоцировал несчастный случай намеренно. Я уверен и в том, что Холмсен рассчитывал на нашу помощь — именно ту, какую мы ему и оказали. Он включил эту помощь в расчет. Думаю, что он пошел на это не ради того, чтобы отвести неизбежность. Разумеется, в моем изложении дело выглядит упрощенно. Не знаю только, почему? Мне это кажется наиболее близкой к покеру комбинацией, какую я в состоянии представить. И, говоря откровенно, мне становится не по себе, когда я начинаю осознавать последствия удавшейся акции Холмсена.
— Не потому ли, что он принял помощь с Земли, а не от членов экипажа, который был рядом? — спросил Андерсон.
— Да, — Трэйнер произнес эти слова очень тихо, — только у Земли нет многоконтурных систем предохранения.