Я поняла, чем вызван этот гнев, и заулыбалась. Мне захотелось подразнить принца.
– Не понимаю, – сказала я, – почему это я обязана вас предупреждать. Я свободная женщина и могу уйти тогда, когда мне пожелается.
– Черт побери, это просто возмутительно! Вы что, считаете меня идиотом? Я вчера вам сделал предложение, вы помните хотя бы это? Помните ваш ответ?
Меня забавляло то, что он воспринимает все это всерьез. Я подошла ближе, мягко зажала ему рот рукой. Потом, не давая ему прерывать меня, рассказала, как было дело в Турине. Рассказала о письме короля Виктора Амедея III, выставлявшего меня из страны. Потом нежно откинула со лба принца спутанные черные волосы, ласково поцеловала в губы.
– Успокойтесь, Шарль. Турин имел место сто лет назад. Мое слово теперь – крепче алмаза. Я никуда не убегу, с этой минуты вы обречены быть рядом со мной. Но в девять утра обычно просыпается Жан, и я должна быть рядом. Мне нужно на берег. И потом… прежде чем переехать к вам в Эдинбург, я должна вернуться в Сент-Элуа и кое-что там уладить.
Если предыдущие мои слова, как вода, потушили гнев графа, то последние подействовали просто ошеломляюще.
– Вы сказали, что хотите сначала вернуться? – переспросил он недоверчиво.
– Да. Это необходимо.
– Это чушь. Я не желаю об этом даже слышать! – сказал он надменно.
Ко мне тоже вернулась твердость.
– Вы можете не слушать, монсеньор, но я все равно уеду. Я не могу вот так, сразу, отправиться в Шотландию.
– А, по-видимому, в Бретани вы зарыли сокровища и не можете их бросить!
– Мне не нравятся ваши насмешки. Что бы вы ни говорили, я не могу уехать сразу.
– Почему сразу? Вы останетесь со мной на Йе. Я намереваюсь пробыть здесь два месяца, а если дела с Шареттом пойдут хорошо, то и дольше.
– И этого я не могу сделать. Я должна уехать в Сент-Элуа. Если вам угодно, мы можем договориться о следующей встрече.
Он пришел в ярость.
– Ловкий маневр, моя прелесть! Вы пытаетесь набить себе цену, не желаете сдаваться так легко, хотите, чтобы я упрашивал вас?! Уж не ошибся ли я в вас, моя дорогая?
Я возмутилась.
– Это вам судить о ваших ошибках, сударь. Хочу лишь напомнить вам, что я пока ни о чем вас не просила. Мне надо уехать в Сент-Элуа, но я обещаю вернуться, как только все улажу, – вам этого мало?
– Что вы уладите? Какие там могут быть дела?
– Сейчас как раз уборка урожая, если только вам известно, что это такое! – воскликнула я гневно. – Земля оставлена на попечение слуг. Я должна вернуться, чтобы за всем проследить. Потом урожай надо продать. Я не намерена терять или бросать то, ради чего трудилась восемь месяцев.
– Вы лжете! Ни за что не поверю, что какой-то там урожай или еще что-то не позволяют вам побыть со мной на острове! Может быть, вы еще скажете, что ваши овощи заставляют вас уехать именно сегодня утром?!
– Овощи – еще не главная причина.
Он так пристал ко мне с расспросами, что я, собравшись с духом, решила сразу все выложить. Мне плевать, как он к этому отнесется! Зачем откладывать, если ему все равно суждено обо всем узнать?
– В Сент-Элуа у меня две дочери, две маленькие девочки, которым нет еще и года. Я не могу расставаться с ними надолго. И тем более не могу бросить, сразу уехав с вами в Шотландию!
Он смотрел на меня так, словно я говорила какие-то совершенно ужасные вещи. Потом отступил на шаг и, так ничего и не ответив, взялся за шнурок звонка.
– Мне надо подумать, – сказал он резко.
На зов принца явился камердинер, который обычно помогал ему одеваться. Граф д'Артуа приказал подать кофе в спальню. Я, оставив его наедине с лакеем, вышла на палубу. Было совсем рано, но туман, клубившийся всю ночь, уже начинал рассеиваться. Море успокоилось и казалось почти гладким. Солнца не было видно, но мне показалось, что день будет теплее и яснее, чем предыдущий.
Был как раз тот утренний час, когда все вокруг только просыпается. Воздух еще удивительно свеж, не наполнен обычными дневными запахами, которые только начинают оживать. Ветер, прохладный, но приятный, ласково шевелил мои распущенные волосы. Наклонясь над бортом, я смотрела на серо-стальную воду, плескавшуюся внизу. О чем мне было думать? Ночь, проведенная на «Звезде морей», была прекрасна, и это утешило бы меня, если бы граф д'Артуа, узнав о моих дочках, решил отказаться от своего предложения.
Лакей с переброшенной через руку салфеткой подошел ко мне и поклонился.
– Монсеньор просит вас пожаловать в каюту, ваше сиятельство.
Итак, ожидалось продолжение разговора. Я вернулась в спальню. Граф д'Артуа, причесанный и надушенный, в халате из китайского шелка, перехваченном поясом, и домашних туфлях, уже сидел за столом, сервированным для завтрака. Взгляд, которым он окинул меня, был мрачен. Я села. Принц явно ждал, пока лакей нальет мне кофе и удалится.
– Вы меня поразили, моя милая, – сказал наконец граф д'Артуа с тяжелой усмешкой. – Вы это умеете. От кого же эти дети?
– От революции, – сказала я холодно, давно приготовившись к этому вопросу.
– Ну-с, и что это за любовник?
– Отвратительный, – проговорила я сквозь зубы.
Не мог же граф полагать, что я сейчас выложу все ему начистоту.
– Если отвратительный, что ж это вы так обожаете своих детей? Кстати, как я полагаю, это близнецы? Не можете оставить их и на неделю – Боже, как трогательно!
– Я их люблю, потому что они мои. И не могу оставить, в этом вы совершенно правы. Своего сына я слишком часто оставляла. Больше этой ошибки я не повторю.
Он раздраженно отбросил салфетку.
– Моя дорогая, иногда ваше упрямство выводит меня из себя. Вы что, склонны считать, что даже неделей не можете пожертвовать ради того, чтобы побыть со мной?
– Принц, – сказала я, – сейчас я сообщу вам нечто такое, чего никто во мне не сможет изменить. Для меня ни один любовник на свете не стоит моих детей. Никто с ними не сравнится. Я всем пожертвую ради детей, но не наоборот. Такова уж я, ваше высочество. Ваша воля – принимать меня такой или не принимать. Что угодно во мне может измениться, только не это.
– М-да… И вы решительно не намерены остаться?
– С детьми – останусь навсегда.
– Ну а кто же отец этих отпрысков, вы скажете?
– Никогда не скажу.
Он усмехнулся, глядя на меня.
– Вчера вы не высказали мне никаких условий. Что ж, как мне это ни неприятно, я согласен признать, что право на вашей стороне.
– Да, принц, ведь вы сами спрашивали меня об условиях.
– И стало быть, этот ваш временный отъезд и дети – условие.
Наклонившись через стол ко мне, он вполголоса произнес:
– Я принимаю его. Если… если только эти ваши дети не будут слишком мне докучать.
Я облегченно вздохнула. Как я ни старалась держаться холодно и равнодушно, минувшая ночь пробудила во мне массу воспоминаний. Что плохого, если я всегда буду жить в таком волшебном мире, снова попаду в сказку, почти равную версальской? Я уже и сама страстно хотела уехать в Шотландию. В Эдинбург, где у меня будет своя вилла. Слуги. Розы в саду. И вид с террасы на море.
– Когда вы сможете уладить эти ваши проклятые дела?
Я подумала и сказала, что, вероятно, к концу августа.
– Итак, именно на это время мы назначим встречу.
Я видела, что принц примирился с тем, что только что узнал. Гораздо труднее ему было примириться не с моими дочками, а с моим отъездом. Очевидно, он давно спланировал провести со мной много времени, а не какую-то жалкую ночь. Но, как говорила Нинон де Ланкло, [Нинон де Ланкло – знаменитая куртизанка XVII века. ] часы желаний не всегда бьют в одно и то же время.
Он изложил мне свой план. В конце августа он пришлет за мной человека – уже не отца Медара, а еще более надежного, который сможет в Карнакской бухте посадить меня на английский корабль. Этот человек ловок, отважен и находчив, граф доверяет ему, как никому другому. Эмиссар принца привезет мне также и денег, крупную сумму, которую сейчас собрать трудно; деньги будут предназначены для того, чтобы после моего отъезда дела в Сент-Элуа – родовом замке Жана – шли хорошо. На эти деньги можно будет даже его отстроить. Я оставлю соответствующие распоряжения, а потом вместе с детьми и прислугой, какую мне угодно будет взять с собой, сяду на корабль и уеду прямо в Шотландию. Уехать будет нетрудно, так как на море господствует Англия, покровительствующая графу д'Артуа. В начале сентября я буду уже в Эдинбурге.
