– Как тебе удалось окончить юридический колледж? – поинтересовалась я, когда принесли кофе.

– Полагаю, случайно. Мой отец был пьяница и дебошир, настоящее дерьмо. Часто и меня поколачивал. Скорее просто как предмет мебели, случайно оказавшийся у него на пути. Матери тоже нередко доставалось.

– Не очень-то способствует самоуважению, – позволила я себе заметить.

Чарли только пожал плечами:

– В общем, это мне даже в чем-то помогло. Сделало более собранным. А также позволило осознать, что рассчитывать придется только на самого себя, – неплохой урок для десятилетнего пацана. И я позаботился о себе.

– Ты подрабатывал, когда учился в школе?

– Для меня был дорог каждый цент. Я писал за лентяев их работы, просиживал на всевозможных тестах, отвечал за них на вопросы по системе "Си-минус", так что никто ничего не заподозрил. Ты удивишься, как легко прослыть гением, ответив лишь на несколько вопросов. Конечно, у меня была и постоянная работа, но, узнав, что чуть не половина моих однокашников подались учиться на юристов, я решил и сам попробовать.

– А чем занимался твой отец в перерывах между выпивками?

– Был строителем, пока позволяло здоровье. В конце концов он умер от рака, бедняга. Но я к нему нормально относился, и он это знал. Старик долго болел, и я ухаживал за ним, – произнес он, мотнув головой. – Спустя четыре месяца умерла и мать. Сначала мне думалось, что ей станет легче после его смерти. Но оказалось, ей не хватало привычных побоев и оскорблений.

– А почему ты взялся именно за имущественные дела? По-моему, это не совсем в твоем духе. Казалось бы, тебе больше к лицу занятие криминальными делами или чем-нибудь в этом роде.

– Послушай, мой отец проматывал все, что зарабатывал. В результате я начал с абсолютного нуля. Мне понадобилось несколько лет, чтобы только расплатиться по его больничным счетам и по траханным долгам. Надо было платить и за похороны матери, благослови Господь ее душу, которая по крайней мере недолго мучилась. Поэтому сейчас я и помогаю людям перехитрить правительство, даже после их смерти. Многие из моих клиентов уже покойники, но мы с ними успели неплохо поработать, обеспечив алчным наследникам возможность получить значительно больше, чем они того заслуживают. Кроме того, если уж тебя назначили распорядителем чьего-либо имущества, то рано или поздно ты получишь приличное вознаграждение, о котором никто не узнает.

– Звучит недурно, – заметила я.

– Совсем недурно, – подтвердил он.

– Ты был когда-нибудь женат?

– Нет. У меня всегда не хватало на это времени. Я непрерывно работаю, меня только это интересует. И вовсе не прельщает перспектива предоставлять кому-то право выдвигать ко мне претензии. В обмен на что, спрашивается?

Мне оставалось только расхохотаться, потому что он в точности изложил мою позицию. В его голосе звучала откровенная ирония, а брошенный на меня взгляд был весьма плотояден и полон холодного мужского желания, словно деньги, власть и секс связаны для него воедино, как бы питая друг друга. В его натуре не было ничего открытого, доступного или непринужденного, как бы он ни хотел казаться искренним. Но я понимала, что именно эта непроницаемость и привлекала меня к нему. Любопытно, а догадывался ли он, что вызывает мой интерес?

Своих личных чувств он практически ничем не выражал.

Когда мы допили кофе, он молча сделал знак официанту и оплатил счет. Наша беседа понемногу затухла, и я не стала ее возобновлять, возвратившись в прежнее спокойное и созерцательное состояние с оттенком настороженности. Мы шли через зал ресторана почти вплотную друг к другу, но наше вежливое и обходительное поведение не могло вызывать ни у кого даже малейшего нарекания. Он придержав передо мной открытую дверь, и я вышла на улицу. Он не сделал в мою сторону ни единого жеста, не обмолвился ни единым словом, так что я даже расстроилась. Под его влиянием во мне что-то щелкнуло, но чувство мое, судя по всему, оказалось неразделенным.

Чарли подал мне руку и помог спуститься по узким ступенькам, но как только мы оказались на ровном тротуаре, он быстро отпустил мою руку. Мы подошли к моему автомобилю, он открыл дверцу, и я забралась внутрь. Каких-либо заигрывающих высказываний я избежала и была весьма рада этому обстоятельству, поскольку меня все-таки интересовали его личные намерения по отношению ко мне. Он казался очень сдержанным и таким недоступным.

По дороге в Санта-Терезу мы почти все время молчали. Я снова онемела; правда, особого неудобства при этом не ощущала, но чувствовала некоторую вялость. Когда мы уже подъезжали, он неожиданно коснулся моей руки. Мой левый бок словно пронзило слабым током. Держа левую руку на руле, правой он стал небрежно и как бы рассеянно массировать мне пальцы, даже не взглянув в мою сторону. Я старалась относиться к этому как к случайному жесту, судорожно пытаясь найти другие объяснения этим возбуждающим прикосновениям, от которых воздух между нами стал потрескивать от электрических разрядов, а во рту у меня пересохло. А что, если я ошибаюсь? Что, если брошусь на мужчину, словно собака на кость, а в результате окажется, что с его стороны это были обычные знаки дружеского внимания, а может, просто рассеянность? Ни о чем больше думать я не решалась, поскольку между нами сохранялось полное молчание и не было произнесено ни одного слова, на которое я могла бы как-то отреагировать или просто объяснить, – абсолютно никакой возможности ответных действий. От его поглаживаний у меня невольно перехватило дыхание. Создавалось ощущение, будто стеклянную палочку интенсивно трут о шелк. Краешком глаза я заметила, что он обернулся лицом ко мне. Я тоже взглянула на него.

– Эй, – нежно произнес он, – угадай, чем мы с тобой будем сейчас заниматься?

Чарли слегка передвинулся на сиденье и зажал мою ладонь у себя между ног. Меня словно пронзило электрическим разрядом, так что я невольно даже застонала. В ответ он разразился хриплым, возбужденным смехом и снова перевел взгляд на дорогу.

Заниматься с Чарли любовью было все равно что попасть в большую теплую машину. От меня совсем ничего не требовалось. И все происходило с необыкновенной легкостью и плавностью. Не было никаких неловких моментов. Никаких сдерживающих обстоятельств, стыдливости, сомнений или опасений. Было ощущение, что между нами установился открытый канал связи, и сексуальная энергия свободно перетекала взад и вперед. Мы кончили не единожды. В первый раз мы были слишком голодны и действовали чересчур энергично. Наши тела сомкнулись с такой силой, что о нежности пришлось на" время забыть. Мы накатывались друг на друга, словно волны на волнорез, и стихия наслаждения то достигала своего пика, то слегка отступала назад. Все чувственные образы свелись к непрерывным поступательным толчкам, ощущению гула в ушах, мощным импульсам и содроганию плоти, пока он наконец не взорвался внутри меня, перевернув все вверх дном и оставив после себя лишь горячий пепел и осколки. Потом, приподнявшись на одном локте, он одарил меня долгим и сладостным поцелуем, и все началось сначала. Только на этот раз он управлял нами обоими уже более сдержанно, на полускорости, и восхождение на пик радости скорее напоминало созревание восхитительного персика. Я ощутила себя розовым цветком, постепенно превратившимся в медовую мякоть зрелого плода, нежнейший сок которого пропитал меня словно волшебное успокаивающее. После этого мы оба лежали, смеясь, – потные и бездыханные, а потом он обнял меня во сне своими сильными и тяжелыми руками. Но чувствовала я себя совсем не в ловушке, а в уюте и безопасности, в полной уверенности, что никто мне не причинит вреда, пока я остаюсь рядом с этим мужчиной, в этом гостеприимном убежище из теплой могучей плоти, где я и пролежала до самого утра, ни разу не проснувшись.

В семь часов я почувствовала легкий поцелуй в лоб и затем услышала, как за ним мягко закрылась входная дверь.

Когда же я заставила себя проснуться, его уже не было.