Время от времени мой хозяин внезапно берет полотенце и мыло и куда-то уходит. Когда он возвращается минут через тридцать, его тусклая физиономия кажется немного порозовевшей и посвежевшей. Если нечто действует на такого унылого типа, как мой хозяин, то на меня и подавно должно подействовать. Я достаточно красив, и мне нет необходимости стремиться стать еще более интересным мужчиной, но было бы непростительной виной перед мировым творческим началом, если бы я не дай бог заболел и погиб, едва достигнув одного года. Я навел справки и узнал, что хозяин ходит в заведение, именуемое баней, которое люди тоже выдумали только для того, чтобы убивать время. Коль скоро баню выдумали люди, то, естественно, ничего хорошего ждать от нее не приходится, но поскольку у меня безвыходное положение, то придется попробовать. Я попробую и, если найду, что пользы она не приносит, немедленно откажусь от нее. Только вот достанет ли у людей великодушия впустить в баню, построенную для них самих, существо другого вида – кота? Сомнительно. Конечно, там, где принимают даже хозяина, отказывать в гостеприимстве мне нет никаких оснований, и все-таки не исключена возможность, что мне придется получить от ворот поворот. Лучше всего сначала пойти и поглядеть. Если я увижу, что можно, тогда схвачу в зубы полотенце и отправлюсь туда снова. Приняв такое решение, я поплелся к бане.

Свернув из переулка налево, я увидел в конце улицы на холме сооружение, похожее на сложенные друг на друга бамбуковые обручи. Из верхней части этого сооружения курился легкий дым. Это и была баня. Я прокрался с черного хода. Говорят, что прокрадываться с черного хода непристойно и стыдно, но так говорят из зависти те, кто нигде не может появляться иначе, как с парадного хода. Издавна известно, что умные люди всегда внезапно нападали именно с черного хода. Кажется, так написано на пятой странице первой главы второго тома «Джентльменского воспитания». А на следующей странице даже написано, что черный ход является вратами, через которые джентльмен обогащается благородством. Поскольку я кот двадцатого века, то уж такими-то знаниями обладаю. И нечего меня презирать. Итак, я прокрался с черного хода. Слева возвышалась гора сосновых поленьев по восемь вершков в длину. Рядом, словно холм, была навалена куча угля. Возможно, найдутся люди, которые спросят: почему груда дров имела форму горы, а куча угля имела вид холма. Глубокого смысла здесь искать не следует, Просто я употребил разные слова – сначала слово «гора», затем слово «холм». Жаль, однако, что люди, которые и так питались всякой гадостью – рисом, птицей, рыбой, зверями, – теперь опустились до того, что стали есть уголь. Прямо перед собой я увидел открытую дверь шириной примерно в два метра и заглянул в нее. Там царила звенящая тишина. Я прошел чуть подальше и услышал глухой рокот человеческих голосов. Я решил, что так называемая баня находится именно там, откуда доносятся голоса, пробрался через ущелье между дровами и углем, свернул влево и пустился вперед. Справа я заметил застекленное окно, а за ним громоздились треугольной пирамидой сложенные друг на друга деревянные кадки. В душе я посочувствовал кадкам. Им, круглым, должно быть очень неудобно складываться в форму треугольника. Кадки лежали на скамье шириной в несколько футов, и рядом с ними было свободное пространство, словно нарочно оставленное для меня. Скамья возвышалась над полом на метр, как будто специально для того, чтобы я мог легко вспрыгнуть на нее. Отлично, сказал я себе и прыгнул. И что же? Так называемая баня оказалась у кончика моего носа, под самыми глазами, перед самым лицом. Что самое интересное на свете? Попробовать то, чего никогда раньше не ел, увидеть то, чего никогда прежде не видел. Большего счастья быть не может. Если вы, подобно моему хозяину, проводите в заведении, именуемом баней, по тридцать-сорок минут три раза в неделю, то это еще ничего. Но если вам, как мне, никогда прежде не доводилось видеть бани, то немедленно сходите и посмотрите. Вы можете не присутствовать у смертного одра своих родителей, но баню посмотрите обязательно. Разнообразен мир, гласит поговорка, но другое такое причудливое зрелище в нем вряд ли найдется.

Причудливое? Настолько причудливое, что я даже стесняюсь рассказывать о нем. Все люди, которые, не переставая галдеть, копошились под этим окном, все до единого были совершенно нагие. Настоящие тайваньские дикари! Адамы двадцатого века! Рассмотрим историю одежды – впрочем, она так обширна, что уступим честь ее составления господину Тойфельсдрёку – и мы увидим, что человечество держится только на одежде. После того как в восемнадцатом веке в Великобритании на горячих источниках Бата были установлены строгие правила в отношении одежды, мужчины и женщины стали появляться в купальных костюмах, скрывавших не только плечи, но и пятки. Примерно шестьдесят лет назад, тоже в Англии, в одном из городов была учреждена школа живописи. В качестве учебных пособий школа закупила картины, изображающие обнаженные тела, и скульптуры, которые были развешаны и расставлены повсюду в классных комнатах. Но когда наступил день торжественного открытия школы, администрация и преподаватели оказались в крайне неловком положении. На церемонию открытия необходимо было пригласить городских дам. Но дамы того времени считали, что человек — это одетое животное. Они не желали рассматривать человека, как младшего брата обезьяны, одетого в собственную кожу. «Неодетый человек подобен слону без хобота, школе без учеников, солдату без доспехов. Он теряет свою сущность. А потеряв сущность, он перестает считаться человеком. Он становится животным. Пусть даже это учебные пособия – коль скоро они низводят человека до положения животного, это оскорбляет высокие чувства благородных дам. Поэтому мы отказываемся присутствовать на церемонии». «Вот дуры-то», – думали преподаватели, но ведь и на Востоке и на Западе женщина считается своего рода украшением. Она не может стать ни мельником, ни волонтером, зато она является совершенно необходимой деталью оформления церемонии открытия новой школы. Делать нечего, преподаватели отправились в магазин тканей, купили тридцать пять кусков черного полотна и прикрыли на картинах и скульптурах все то, что свидетельствует о звероподобии людей. Опасаясь нареканий, они прикрыли даже лица обнаженных фигур. Рассказывают, что церемония прошла гладко. Вот какое важное значение имеет для человека одежда. В последнее время появились господа, которые постоянно твердят об обнаженных натурах и настаивают на необходимости изображать нагое тело. Но они ошибаются. Они, несомненно, ошибаются, потому что я, например, с самого своего рождения ни разу не раздевался донага. Нагое тело вошло в моду в эпоху Возрождения, которая славилась распутством, унаследованным от древних греков и римлян. Греки и римляне постоянно видели голое тело, поэтому им никогда даже в голову не приходило, что это наносит ущерб нравам. Но ведь северная Европа – место прохладное. Даже в Японии говорят: «Голым на дорогу не выйдешь» [147]. А попробуйте выйти голым в Германии или Англии – сразу погибнете. Погибать никому не хочется, поэтому все одеваются. А одевшись, все сразу становятся одетыми животными. И тогда, увидев животное голым, человек уже не признает в нем человека. Естественно поэтому, что европейцы, особенно европейцы в северной части Европы, видят в обнаженных натурах только зверей. Можно еще добавить: зверей, которые по всем своим качествам уступают нам, кошкам. Вы считаете, что эти натуры красивы? Что ж, пусть красивы, тогда их следует рассматривать как красивых зверей. Тут меня могут спросить, видел ли я когда-либо вечерний туалет европейской женщины. Я – кот, и видеть европейский вечерний туалет мне не приходилось, но как я слышал, дамы в Европе обнажают грудь, плечи и руки, и это у них называется вечерним платьем. Бесстыдство. До четырнадцатого века их одежда не была столь смехотворной, тогда они одевались, как все нормальные люди. Почему они стали одеваться, как цирковые жонглеры, я рассказывать не буду, это слишком утомительно. Знающие да знают, а незнающие и так обойдутся. Оставим историю в покое, но вообще-то упомянутые дамы позволяют себе показываться в таких странных нарядах только по ночам, и есть в них, видимо, что-то человеческое, раз после восхода солнца они немедленно закутывают плечи, прячут грудь и прикрывают руки и не только скрывают от чужих глаз все тело, но за стыд почитают высунуть наружу хотя бы ноготок на ноге. Отсюда видно, что вечерний туалет возник как результат какой-то путаницы и сговора дураков. Вы обижаетесь? Тогда попробуйте оголить ваши плечи, грудь и руки среди бела дня. То же самое я скажу и нудистам. Раз вы так ратуете за наготу, разденьте догола свою дочь, разденьтесь сами и прогуляйтесь вместе по парку Уэно. Не можете? Неправда. Можете, только раз европейцы этого не делают, то и вы не делаете. А ведь входите же вы с гордым видом, облаченные в нелепейшую одежду, в гостиницу «Тэйкоку»! Почему? Да просто так. Европейцы так ходят, вот и мы так ходим. Европейцы сильны, вот вы и не можете не подражать им, даже если это бессмысленно и глупо. Силе покоряйся, под тяжестью сгибайся – так? Но ведь это никуда не годится. Вас можно простить, господа японцы, если вы скажете, что поступаете так по недомыслию, но уж тогда не считайте себя слишком способными и умелыми. Вот и в науке то же самое. Впрочем, вопросов одежды это уже не касается.