– Вот как! Недавно мы с ним встретились на одном банкете и разговорились о вас. Неужели, говорит, ты был сёсэем у Кусями-куна? Я тоже когда-то ел с Кусями-куном из одного котла, мы тогда жили при храме Коиси-кава. Пойдешь к нему, передавай привет, я тоже на днях забегу.

– Говорят, он недавно перебрался в Токио.

– Да. Раньше он работал на шахтах на Кюсю, а теперь его перевели в Токио. Прекрасный человек. Даже с такими, как я, словно с друзьями разговаривает… Сэнсэй, как вы думаете, сколько он получает?

– А мне-то что.

– Двести пятьдесят йен в месяц, а в конце года, на праздник Бон [129], ему выплачивают дивиденды, и худо-бедно в среднем йен четыреста-пятьсот получается. В то время, когда он огребает такие деньжищи, сэнсэй, знаток английского языка, должен десять лет носить одну и ту же лисью шубу. Ерунда получается.

– И впрямь ерунда.

Даже такой человек, как хозяин, жизненный принцип которого – стоять выше всего, смотрит на деньги так же, как все другие. Нет, наверное он жаждет денег больше, чем кто-либо, поскольку очень нуждается в них. Татара-кун достаточно красноречиво расписал те выгоды, которые сулит положение коммерсанта, и продолжать разговор на эту тему было бесполезно. Поэтому он обратился к хозяйке с таким вопросом:

– Хозяюшка, у вас бывает человек по имени Мидзусима Кангэцу?

– Да, и довольно часто.

– Что он собой представляет?

– Говорят, страшно способный.

– Красавец?

– Хо-хо-хо, примерно такой же, как и Татара-сан.

– Вот как. Неужели такой, как я? – спросил Татара-кун, и, представьте, совершенно серьезно.

– Где ты слышал о Кангэцу? – вступил в разговор хозяин.

– Недавно один человек попросил меня узнать, что он собой представляет. Он действительно стоит того? – Еще не услыхав ничего о Кангэцу, Татара-кун уже считал себя выше его.

– Гораздо умнее тебя.

– Вон оно что. Умнее меня, значит, – сказал Татара-кун таким неопределенным тоном, что было невозможно понять – рассердился он или нет. Смирение было отличительной чертой Татара-куна.

– Он скоро станет доктором?

– Пишет диссертацию, говорят.

– И все-таки он дурак. Подумать только – докторскую диссертацию пишет, а я-то думал, он толковый малый.

– А вы по-прежнему необыкновенно самоуверенны, – смеясь, сказала хозяйка.

– Мне тот человек сказал: «Интересно, если Кангэцу станет доктором, женится он тогда на дочери кое-кого или нет?» – «Где вы еще видели такого дурака: хочет стать доктором для того, чтобы жениться. Гораздо лучше отдать ее за меня, чем за такого человека», – ответил я ему.

– Кому «ему»?

– Тому самому, который просил меня разузнать о Мидзусима.

– Не Судзуки ли?

– Э, нет. Ему я не могу сказать такого. Уж очень крупная он фигура.

– Татара-кун, однако, хвастунишка. Когда к нам приходит, – задирает нос, а перед такими, как Судзуки-кун, наверное, ниже травы, тише воды.

– А вы как думали? С ними рискованно держаться иначе.

Хозяин неожиданно пригласил Татара-куна прогуляться. Ему было холодно в одном авасэ, и он уже несколько минут прикидывал, не пройтись ли немного для того, чтобы согреться; результатом этих раздумий явилось выдвинутое им беспрецедентное предложение. Татара-кун, которому было решительно все равно что делать, разумеется не стал колебаться.

– Пойдемте, пойдемте. Куда, в Уэно? Или сходим поесть лепешек на улицу Имодзака? Сэнсэй, вы когда-нибудь ели там лепешки? Хозяюшка, сходите разок, попробуйте. Такие нежные и дешевые к тому же. Сакэ там тоже подают.

Пока он, как всегда, без умолку тараторил, хозяин успел надеть шапку и выйти в переднюю.

Что делали хозяин и Татара-кун в парке Уэно, сколько порций лепешек съели они на Имодзака – я не знаю, да и не испытывал потребности узнавать, к тому же я не чувствовал себя достаточно храбрым, чтобы устраивать слежку. Поэтому я значительно сокращу свое повествование и использую это время для отдыха. Все живое имеет право на отдых. Все обитатели нашей земли, на которых возложена обязанность жить для того, чтобы выполнить эту обязанность, должны иметь возможность отдыхать. Если бы бог сказал мне: «Ты родился для того, чтобы работать, а не для того, чтобы спать», – я бы возразил ему: «Вы совершенно правы, я родился для того, чтобы работать, я и прошу отдыха, чтобы работать». Ведь даже такие бесчувственные люди, как мой хозяин, которые, кажется, только для того и созданы, чтобы ворчать, иногда устраивают себе отдых в будничные дни. И само собой разумеется, что мне — хотя я всего-навсего простой кот – нужно отдыхать больше, чем хозяину, ибо я все чувствую очень остро и мои нервы круглые сутки напряжены до предела. Вот только меня сильно огорчило, что Татара-кун ругал меня, говорил, что я не приношу никакой пользы и целыми днями только сплю. Нет ничего хуже жалких людишек, которые целиком находятся во власти предметов: они руководствуются исключительно своими чувствами и даже о других судят по внешнему виду. Если у тебя не засучены рукава и ты не обливаешься потом, – значит, по их мнению, ты не работаешь. Говорят, что йог по имени Дхарма так долго сидел в одной позе, что у него начали гнить ноги, но если бы даже в помещение, где он сидел, пробрался плющ и обвил голову этого святого человека, закрыв ему глаза и рот, он не двинулся бы с места. Он находился в состоянии, которое нельзя назвать ни сном, ни смертью. В голове у него все время шла напряженная работа, он был погружен в обдумывание оригинального утверждения о том, что сокровенные принципы дзэн всеобъемлющи и они в равной мере применимы ко всему – святому и обыденному. Говорят, что конфуцианцы тоже прибегают к так называемому неподвижному сидению. Но не думайте, что они подражают безногому калеке, который целые дни сидит сложа руки дома и никуда не выходит. Их мысль работает в это время гораздо интенсивнее, чем у обыкновенных людей. Внешне же это зрелище – воплощение спокойствия и величия, а поэтому непосвященные люди во всем мире смотрят на этих столпов мудрости как на самых обыкновенных людей, впавших в летаргический сон или обморок, и начинают возводить на них поклеп: дармоеды! бездельники! От рождения все профаны страдают дефектом зрения, который заключается в том, что они видят только форму вещей, но не видят их сущности… люди, подобные Татара Сампэй-куну, из тех, кто не видит содержания, а видит только форму, поэтому этот Сампэй-кун вправе смотреть на меня так же, как он смотрит на скребок с засохшим на нем навозом. Но меня обидело, что даже хозяин – человек, который хотя бы изредка читает книги и до какой-то степени разбирается в истинном положении вещей, сразу согласился с поверхностным суждением Сампэй-куна и не выступил против тушеной кошатины. Однако можно согласиться с тем, что их пренебрежение ко мне не лишено оснований. С давних времен существует поговорка: «Благородные слова не для ушей черни, не всякому дано петь возвышенные гимны». Заставлять человека, который не видит деятельности вне формы, взглянуть на сияние души, – это все равно что принуждать бонз носить длинные волосы, или просить рыбу произнести речь, или требовать от трамвая сойти с рельсов, или советовать хозяину уйти в отставку, или уговаривать Сампэя не думать о деньгах. Это желание просто несбыточно. Однако мы, кошки, животные общественные. А поскольку мы общественные животные, то как бы высоко мы себя ни ставили, должны до некоторой степени прислушиваться к мнению общества. Жаль, конечно, что хозяин и его жена, а также служанка, Сампэй и все остальные не ценят меня соответственно моим достоинствам, но тут уж я ничего не могу поделать, и если они, исходя неизвестно из каких побуждений, задумают содрать с меня шкуру и продать ее, а мясо отдадут на жаркое Татара-куну, для меня это безрассудство будет иметь серьезные последствия. Я единственный в мире кот, которого судьба наделила умом, а поэтому и тело мое имеет особую ценность. Есть пословица: «Береженого и бог бережет», – а поэтому без нужды подвергать себя опасности лишь для того, чтобы доказать свое превосходство, значит не только причинить себе горе, но и нарушить волю небес. Гордый тигр в зоопарке спокойно живет рядом с грязной свиньей, а дикие гуси и лебеди, попав живьем в руки торговцев птицей, умирают на той же кухонной доске, что и обыкновенные цыплята и куры. Если ты оказался среди заурядных людей, то ничего не останется как смириться и стать заурядным котом. А если ты стал заурядным котом, то надо ловить мышей… Итак, я начинаю ловить мышей.