Похохотав, Тьерри без перехода захрапел. Спали конвойные, мирно паслись мулы и кони. Винифрид вышел из кустов и по указанию Гермольда обшарил Красавчика, ища у него ключ от клетки.

— Нашел? На шнурке от креста? Слава богу, не придется ломать клетку. Спеши, сынок, да постарайся, чтобы собака не лаяла. Хотя могу ручаться, эти лаонские скоты до полудня теперь глаз не разомкнут — состав проверенный!

Винифрид отомкнул клетку. Азарика будто ждала этого, выбралась наружу. Следом выскочила собака.

— Не смей! — ударила девушка Винифрида, который хотел ее поддержать. — Уходи!

Обескураженный Винифрид пробормотал, что в седельных сумах Байона целы ее вещи, какая-то одежда, он ничего не трогал. Азарика молча выдернула из его руки повод, и гнедой, почуяв хозяйку, встрепенулся. Не одеваясь, не оборачиваясь, она вскочила в седло и пустила коня вскачь. Собака бесшумно исчезла за ней в лесу.

— Опять умчалась, как тогда, — сказал Винифрид Гермольду.

— Ее надо понять, — вздохнул старец. — Нам с тобой тоже надо отсюда драпать. Клетку замкнул? Ключ повесь назад этому ироду. Жаль, что остался без коня, но даже мула тронуть нам нельзя. Пусть думают, что ведьма сквозь прутья с туманом просочилась, иначе здешние сеньоры все леса обрыскают с собаками.

Они побрели, спотыкаясь, потому что деревянная нога Гермольда натерла ему кожу, и Квизский замок предстал перед ними только на восходе солнца. И когда уж показались их быки и Альда, изнывающая от беспокойства, Винифрид спросил:

— Дядюшка Гермольд, а все-таки она чародейка?

— Хм! Если б было так, не пришлось бы нам ее дважды выручать. Мерлин, говорят, в соломинку нырял от тюремщиков, Добрых две недели они колесили по дорогам Валезии, чтобы сбить со следа возможную погоню. Альда не пилила сына за потерю Байона — конь был воинский, дело мужчины им распорядиться. Но сердце изныло от мыслей об оставленных детях, и она еле дождалась, когда кончились их плутания и они решились приблизиться к дому.

Предчувствия ее не обманули — землянка была пуста! Валялись расшвырянные вещи детей, платок Агаты… Недоенная корова мычала в хлеву, брыкались голодные овцы. Странно, грабители не тронули скота!

Кинулись к оврагу, но там шалаши пришлых людей стояли опустошенные таким же образом. Альда кусала себе руки и выла, сомкнув рот: в лесу, полном неизвестности, кричать в голос было опасно. И как могла она решиться оставить все на подростка Ральфа и старика Евгерия!

Кое-как переночевали, а утром Гермольд, у которого, как у всех слепцов, слух был необыкновенно остр, сообщил, что слышит в глубине леса скрежет лопат и скрип осей.

— Это в том направлении… — соображала Альда. — Там холм, который зовется Барсучий Горб.

Не успели они решить, что делать дальше, как послышался шорох травы под копытами, и на поляну въехал вооруженный всадник. Это был — о ужас! — все тот же Красавчик Тьерри!

— Га! — закричал он, играя петлей аркана. — Бог вас все-таки ко мне привел! Ты, ломавший клетку в Квизе, и ты, опоивший нас по дороге! Или вы — раздвоившийся дьявол?

Аркан он, однако, убрал, так как Винифрид взял его на прицел своего лука. Простоволосая Альда, похожая на фурию, схватила топор, и даже слепец Гермольд выдернул из-за пояса клинок. Тьерри несколько раз их перекрестил, почесал в затылке и решил глубокомысленно:

— Нет, вы все-таки люди, не бесы — не расточились. А ведьму, ясно, нечистый унес… И что мне вечно такое невезенье? Ну, вот что, мужик, воевать мне с тобой не с руки. Отвечай-ка по правде, твоя ли это нора? Слушай — его милость граф Каталаунский этот лес пожаловал мне в лен. Так что, шустрый лучник, ты будешь платить мне оброк — мы договоримся! Либо, еще лучше, ты пойдешь ко мне в стрелки. А детей твоих и домочадцев я пока взял в залог.

Альда заломила руки, дав волю своему отчаянию. Тьерри выпятил нижнюю губу.

— Ну чего орешь? Я же не людоед какой-нибудь. Они работают у меня на холме. Мы с графом Каталаунским хотим до холодов здесь замок построить, чтобы закрепить наше право. Ведь еще от принцессы Аделаиды как бы не пришлось обороняться! И вы ступайте-ка работать. Клянусь честью, как только стены возведем, всех отпущу.

За его спиной показались еще всадники.

— Эй, молодчики! — махнул им Тьерри. — Быков ихних гоните к холму да прихватите корову из хлева, на ней тоже можно камень возить. А ты, лучник, сунь стрелу в колчан и не бунтуй, не то я велю своим вассалам — видишь, у меня теперь есть и вассалы! — щекотать твою женку, пока ты сам хохотать не примешься.

— Озрик, чума тебя разрази! Откуда ты взялся, дружище?

Роберт стиснул плечи Азарики, радостно ее разглядывая.

— Ты совсем не изменился! Тот же сагум, та же стеганка, которую я тебе когда-то выбрал. Но худой, почерневший весь… Ты что, болел? Протей наш как-то ездил в Андегавы, отец Фортунат сказал ему, что ты уехал на родину… Я так опечалился! Душу ведь некому открыть, а тут со мной такое приключилось!

Азарика тоже была рада увидеть его открытое, обветренное лицо, да и всех товарищей, всех школяров рада была увидеть.

В ту ночь, когда Винифрид освободил ее из клетки, она мчалась, не разбирая зарослей и оврагов, пока изнемогший Байон не остановился и впереди в лучах восхода не заблистали башни и колокольни Парижа. Тогда она оделась в то, что нашла в сумах, и собралась с силами. Как же дальше быть?

«Мы, Робертины, навеки твои друзья…» Нет, невозможно быть во враждебном мире одному! Пусть Эд страшен, зато с ним не страшно ничего. Если даже Фульк явится и ткнет в нее пальцем, он не выдаст… Но и казнь если уж принять, то от него!

К Эду попасть теперь было нелегко. В просторном помещении Сторожевой башни, носившем название «Зал караулов», он творил суд и расправу, вершил дела. Роли близких были распределены: кому быть по правую руку графа, кому стоять за его креслом.

— Я с этими церемониями не считаюсь! — сказал Роберт, проводя Азарику сквозь плотный ряд вассалов.

Откинулся полог, и Эд вышел в Зал караулов, отвечая на поклоны. У Азарики внутри похолодело — как-то он ее встретит.

Рядом с графом вертелся Кочерыжка, бывший аббат, который, по-видимому, что-то докладывал ему.

— Ха! — прервал его Эд. — Можешь не продолжать. Остальное я предвижу заранее. Ведьма, посланная Фульком, — это очередной обман, россказни, мыльный пузырь. Предлог, чтобы меня же и обвинить, что я не выслал караул — встречать ведьму. Вот если в клетке мне привезут самого Фулька, будь он хоть трижды канцлер, клянусь святым Эрибертом, я назначу ему усиленный караул!

У Азарики потемнело в глазах, ноги подкосились. Ее держали только плечи вассалов, и Роберт ободряюще сжимал ее локоть.

— Граф! — обратил он внимание брата. — А вот и наш Озрик.

Но Азарика уж не смотрела на Эда. Со страхом ловила она теперь взгляд Кочерыжки. А тот подобострастно внимал словам графа о том, что ему нужны ученые люди и главное — преданные люди, что Озрик всегда найдет привет и защиту при его дворе… И бывший аббат одним из первых поздоровался со вновь прибывшим, причем в самых пылких выражениях.

Так началась жизнь при графском дворе. Роберт отвел друга к кастеллану, и тот выделил ему комнату, стойло для Байона. Выдал чешуйчатый панцирь, пояс с серебряной насечкой, кованую каску с петушьим гребнем, такую новенькую, что в нее можно было смотреться, как в зеркало. Так были обмундированы все палатины — «дворцовые», — личная охрана графа.

— Ну, что же тут с тобой приключилось? — спросила она Роберта, который не отходил ни на шаг, всем видом своим показывая, что переполнен какой-то необыкновенной тайной.

— Да уж и не знаю, как сказать… — Юноша рассматривал свои ногти. Кстати, по ногтям-то и была заметна перемена, происшедшая с ним: прежде грязные и кривые, теперь они розовели ювелирной отделкой. — Уж и не знаю, как сказать… Я и каялся, и молился…

— Рассказывай толком или уж совсем молчи.