Чуткий и вдумчивый художник, хорошо знавший жизнь простого крестьянина, Левитов отразил в своем творчестве и такие процессы, происходившие в деревне после отмены крепостного права, как капитализация ее, усиление власти кулака. Далекий от идеализации крестьянской общины, «мира», которая была так характерна позднее для писателей-народников, Левитов уже в рассказах 1862–1863 годов («Расправа», «Соседи» и др.) показывает, что община всецело направляется сельскими «мироедами». «С сильным не борись, с богатым не тягайся» — вот принцип, которым руководствуется община в своих приговорах. Галерея кулаков, купцов, кабатчиков, выгнанных со своих мест прощелыг-приказных, пришедших в деревню вместе с «цивилизацией» и грабящих ее, воссоздана во многих произведениях Левитова (зять Теокритова в «Степной дороге днем», владелец постоялого двора в «Бесприютном», Липатка и его сын в «Ночи накануне Христова дня» и др.).
Однако, создавая яркие картины невообразимой нищеты русской деревни, заливающей «кормилицу-землю потом своим трудовым», Левитов, как и Слепцов, Н. Успенский, Решетников, изображает мужика в соответствии с исторической правдой «диким, невежественным, не умеющим оценить своих интересов, неспособным бороться за них…» (М. Горький).
Именно суровое и требовательное изображение не только тягот и бедствий жизни народа, но и его слабостей, недостатков, порожденных веками рабства, «правду без всяких прикрас» о народе, стремление поднять его общественное самосознание приветствовал Н. Г. Чернышевский в статье со знаменательным заглавием «Не начало ли перемены?» (1861), посвященной очеркам и рассказам Н. Успенского.
Удручающе невежество крестьян. В рассказе Левитова «Газета в селе» почти неправдоподобным кажется суеверный страх и трепет их перед газетой. Но как же может мужик не быть диким и неграмотным, как бы говорит Левитов своим рассказом, если «просвещение» насаждается невежественными дьячками, поощряемыми московскими «синаторами», а страх и невежество мужиков используют и «разбитные», приобщившиеся к «культуре» солдаты, и сам «наставник» при училище в селе, местный дьячок. Горький опыт научил жителей села видеть в официальной бумаге только известие о новых штрафах, новом наборе.
Однако суровая правда об «идиотизме деревенской жизни», о «собственническом свинстве» ее («Насупротив!»), суевериях («Степная дорога ночью», «Деревенский случай» и др.) в произведениях Левитова, горячо желавшего, чтобы «степнина» рассталась со «своею дурью неисходною» («Новый колокол»), сочетается с пристальным вниманием к тем чертам русского национального характера, которые питали его глубокую веру в лучшее будущее народа. В отличие, например, от Н. Успенского, который «останавливался больше на печальных явлениях», на изображении «развивающегося в крестьянстве индивидуализма» (Г. Плеханов), Левитов стремится раскрыть внутренний мир крестьянина, показать изуродованную веками нищеты и рабства, но все же свойственную ему способность глубоко чувствовать, мечтать о прекрасном, героическом, свободном, показать его талантливость, его правдивость и благородство. В отличие от бар, которые «постоянно по заграницам шатались, от природы полученные способности по части биения баклуш изнуряли» («Моя фамилия»), народ у Левитова является носителем творческих начал, за ним будущее.
Понимая, что бедность и дикость исковеркала не одну человеческую судьбу, Левитов даже у тех, кто «давно уж… весь от жизни измызган и заброшен за забор, как бабий истоптанный башмак», умел увидеть, «как светлячок» светящуюся «на глуби», человеческую душу, правдиво и любовно рассказать о ней («Бесприютный», «Бабушка Маслиха», «Выселки», «Соседи», «Целовальничиха» и др.). По мере знакомства с «обтрепанным старикашкой», «запивохой» Федором Васильевым все отчетливее вырисовывается характер человека незаурядного, жизнелюбивого, свободного от рабской психологии, стремящегося хоть чем-нибудь скрасить убогое существование мужиков, горячо любящего детей. Ощущение того, что окружающая его жизнь — «паскудство», неумение определить, в чем счастье, как должен жить человек, заставляют его странствовать в поисках «хороших людей», метаться по белу свету. Не умеют найти выхода, не знают, что нужно сделать для того, чтобы изменить абсолютно неприемлемую действительность, и другие положительные герои Левитова, представители трудового народа (Петр Крутой в «Выселках», бабушка Маслиха и др.).
Интересна попытка создания обобщенного образа, олицетворяющего богатырскую свободолюбивую душу народа, в одном из лучших очерков Левитова — «Степная дорога днем». Это одно из наиболее многоплановых произведений писателя. Здесь и исполненное глубокого трагизма повествование о судьбе рвущегося к счастью интеллигентного разночинца (в образах рассказчика и Теокритова воплощаются как бы начало и конец «тернистого, до кровавого пота трудного пути плебея»), и мрачная картина нищеты и тяжкого труда пореформенной деревни, и характерная для нее фигура «язвы» — содержателя постоялого двора «забулдыжного приказного», и рассказ о загубленной им «девичьей душе». Характерно, что именно в этом произведении — лирическом размышлении «о скорбевших некогда и скорбящих теперь» на этой дороге простых людях нарисован образ удачливого и талантливого молодца, крестьянина Михаила Кочетова. В повествовании о его необычайной судьбе, написанном как бы в форме народного сказа, нетрудно видеть перекличку с произведениями народного творчества о богатырях, в которых еще Добролюбов видел мечты крестьянина о чрезвычайных «подвигах силы и мужества».
Поэт, лирик по самой природе таланта своего, Левитов говорил Златовратскому: «Без поэзии… нет жизни… и не понять без нее жизни». Именно поэтому так внимателен писатель к народному творчеству, позволяющему глубже заглянуть в душу народа, понять его чаяния, раскрыть особенности его характера. Лирические песни, причитания, сказки очень часто используются хорошо знавшим их Левитовым в его произведениях. «В общем гуле степной улицы так хорошо нельзя расслушать подробности о житейских нуждах и душевных печалях степных людей, — пишет он в одной из своих повестей, — как можно обо всем этом услышать в песне, широко разлетающейся вечерним временем по степному раздолью» («Выселки»).
Глубокая вера в творческие возможности народа, понимание того, сколько сил, талантов загублено «беднотой и дикостью» и в городе и в деревне, звучит и в таких очерках Левитова, как «Московские „комнаты снебилью“», «Погибшее, но милое создание», «Беспечальный народ» и т. д., - произведениях, посвященных обитателям городских «нор и трущоб» — мелким ремесленникам, домашней прислуге, представителям «дна», людям, с которыми писатель прожил большую часть своей жизни, деля с ними и горе их, и их радости.
Известное признание творчества Левитова (при жизни его вышли два издания трехтомника «Степные очерки», двухтомника «Московские норы и трущобы», в первом издании которого печатались произведения и другого писателя-шестидесятника М. А. Воронова, сборник «Горе сел, дорог и городов») не принесло ему необходимого материального достатка. Писатель, для которого литература была основным его делом, всегда оставался бедняком, бесправным и обездоленным, не раз попадавшим в лапы «господина Алкоголя». Последние десять лет Левитов провел в непрерывных поисках заработка, переезжая из Москвы в Петербург, из Петербурга в Москву, Козлов и т. д., работая то учителем, то помощником начальника станции, то в редакции журнала «Сияние». Немногие известные нам письма его к Некрасову, Пыпину, Коршу, Стасюлевичу, Урусову полны ходатайств и просьб о денежной помощи, жалобами на «крайне стесненное положение», «головную боль от ходьбы и голода и неимение квартиры, где бы… мог отдохнуть и поработать» и т. д.
Умер Левитов в январе 1877 года, сорока двух лет, от воспаления давно пораженных туберкулезом легких. В репортерском отчете одной из московских газет сообщалось: «Хоронили Левитова… на деньги, собранные по подписке… церковь… была переполнена публикою… вокруг гроба виднелись незнакомые лица… это все были студенты, пришедшие отдать последний долг писателю, честно служившему своему делу… студенты донесли гроб покойного на своих руках до самого кладбища. В этом похоронном шествии не участвовали ни духовенство, ни факельщики… и тем не менее эта толпа молодежи, с пением несущая гроб, на крышке которого скромно красовался лавровый венок, представляла собою нечто весьма отрадное и не лишенное некоторой назидательности…»
