– Ты чем меня напоил, скотина?! – уперся Аркаша.
– Потом! Потом объясню! Поехали!
– Ну уж нет! – Аркаша безуспешно пытался оторвать его цепкую лапу от своего рукава. – Я домой пойду!
Мартын неприятно оскалил крупные зубы.
– Дурак! Пешком не уйдешь! Порвут!
Где-то позади уже слышался дробный топот погони.
– А, ч-черт… – Аркаша с трудом перевалился через борт «Хаммера» и, больно ударившись коленом, упал на дно кузова. Рядом мягко приземлился Мартын. «Хаммер» урчал на повышенных оборотах, но не двигался с места.
– Трогай, трогай! – прошипел Аркаша, потирая колено. – Чего ждем?!
Но водитель сидел, будто неживой. Двое друганов спокойно перекладывали на сидении какие-то металлические коробки.
– Сейчас, сейчас, – успокаивал Мартын, – без команды нельзя…
– Без какой команды? – не понял Аркаша. – Ты же сам говорил – порвут…
И тут один из сидевших в кабине, не оборачиваясь, громко произнес:
– Мухтар! Голос!
Мухтар?!
Аркаша изумленно уставился на Мартына. Мать честная! А ведь точно! Никакой он не Мартын! Мухтаром его зовут! Помнилось же, что собачья кличка! И морда совершенно псиная! Как можно было перепутать?
Мухтар снова оскалился, вывалил плоский слюнявый язык, но вместо того, чтобы подать голос, вдруг впился зубами в плечо Аркаши, так что тот заорал от боли.
– Ты что, сдурел?! Отцепись!
Свободной рукой он неловко, без замаха, бил Мухтара по голове, по шее, по носу, но тот лишь жмурился, хрипло рыча, и ничуть не ослаблял хватки.
Дверь клуба распахнулась, и на крыльце появились несколько растрепанных девиц.
– Вот ты где! – истерически завопила одна из них. – Андрюшенька мой!
Сейчас же из ангара посыпалась все пребывающая толпа.
– Пора, – спокойно сказал один из друганов… нет, один из хозяев Мухтара. – Трогай!
«Хаммер» рванул с места и, постепенно ускоряясь, покатил по дворам. Толпа девушек бежала за ним, быстро разрастаясь, теряя каблуки и сумочки, срывая тесную одежду, подминая и топча упавших. Аркаша плакал от боли и страха, глядя в эти безумные глаза. Он пытался вырваться, но Мухтар крепко держал его зубами, порой же нарочно нажимал еще сильнее, чтобы Аркаша кричал и бился в кузове. Толпа тогда сразу густела и ускоряла бег.
Жилой квартал кончился, «Хаммер» вырулил в поле и запрыгал по кочкам. Он походил на комету с огромным хвостом. Двое молчаливых в кабине поднялись во весь рост, откинув крышку люка, будто хотели полюбоваться погоней. Аркаша, наконец, смог рассмотреть их лица. Он закричал в ужасе, визгливо и протяжно, как поросенок, назначенный на стол, но железо в руках Охотников выплюнуло в толпу первый залп, и вопли его стали не слышны…
* * *
«…При малом числе охотников наиболее добычлива охота с флажками. Осторожный зверь, подгоняемый криками облавы, не решается уйти за флажки и выходит прямо на номера, расставленные распорядителем охоты в разрывах линии флажков…»
(Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
Мы шли вниз по многолюдной Тверской, вглядываясь в озаренные теплым светом лица встречных девушек. Отблески разноцветной рекламы добавляли в макияж карнавальных оттенков, отчего девушки казались красивыми. Было очень холодно, люди за стеклами кафе грели руки, обхватив чашечки с огненным кофе. Нам, обитателям тротуара, при взгляде на них становилось совсем зябко.
– Может, зайдем, жахнем по наперстку? – предложил я.
– А смысл? – Вовка с отвращением бросил окурок под копыта прогулочной лошади, всем своим унылым видом зазывавшей гостей столицы покататься на ней, кто сколько может.
– Холодно, – пожаловался я. – Жрать охота.
Лошадь вздохнула с пониманием.
– Ну а я тебя куда веду?! – Вовка глянул на меня, как на последнего приезжего, хотя я жил в Москве уже месяца три. – Не здесь же сидеть, бурдой давиться! Потерпи до Охотного! Там ростикс-шмостикс – хрустящая курочка, крошка-картошка, клинское, туборг – нормальная еда. А тут что? За пятьсот кровных получишь только суши да от мертвого осла уши!
Я не спорил. Спорить с голодным Вовкой бесполезно, в такие моменты в нем просыпается инстинкт Сусанина – он начинает водить знакомых по каким-то экзотическим и, якобы, сказочно дешевым кабакам. За их счет. Лучше помалкивать и шагать, пока он мирно настроен на фастфуд.
Мы прибавили ходу, обгоняя сытых иностранцев в солдатских ушанках. Иностранцы никуда не спешили, за углом их наверняка ждал теплый автобус, поэтому они с удовольствием любовались разгорающимися впереди кремлевскими звездами.
По мере приближения к Охотному Ряду, толпа быстро густела. Мы уже не могли никого обогнать, двигались в плотной колонне людей, как на демонстрации. Мне даже показалось что впереди над толпой развеваются флаги.
– А, черт! – Вовка сплюнул. – Опять у них мероприятие! Перегородили все, хрен пролезешь!
Подземный переход, ведущий к цели нашего путешествия – универмагу «Охотный ряд» – был перечеркнут красно-белой милицейской лентой. За ней стояли угрюмые омоновцы с дубинками, под взглядом которых толпа сама собою сворачивала налево, к Госдуме, и попадала в узкий коридор между двумя рядами металлических оград, где ее живым галопом прогоняли в направлении Большого Театра. Общий поток втянул и нас.
– А куда мы идем-то? – спросил я на бегу. – Нам же в другую сторону!
– Да ладно, – запыхаясь, отмахнулся Вовка. – Перейдем у Большого и вернемся через Площадь Революции.
Но переход возле театра тоже оказался перегорожен пестрой лентой, как и поворот на Петровку. Колонна, не имея возможности свернуть ни влево, ни вправо, медленно поднималась к Лубянке.
– Нормально, – сказал Вовка, когда мы поравнялись с Детским Миром, – Кажись, загибаемся к Политехническому.
– Я так точно уже загибаюсь! Сколько можно бродить по морозу?!
– Не ной! – Вовка поднял воротник пальто. – Свернем на Никольскую и пойдем в ГУМ. Там, кстати, тоже фастфудовок немеряно, а народу меньше.
В конце Театрального проезда длинная шеренга конных милиционеров прегораживала путь колонне, заставляя ее поворачивать направо. Широкая змея, изогнувшись, текла в сторону Старой площади. Навзрыд плакал чей-то вконец вымотанный ребенок, пожилой мужчина остановился, держась за сердце, его толкнули в спину, и он заковылял дальше.
Я понял, что на Никольскую нам не свернуть – колонна упорно ползла вперед, ничуть не сужаясь и не разбиваясь на рукава. Никольская, как и все последующие переулки, была заперта красно-белой лентой.
– Да ну их в задницу! – не выдержал, наконец, Вовка. – Задрали со своими праздниками! Хоть вообще в центр не выезжай!
– Чего делать-то будем? – спросил я.
– А чего тут делать? Пошли в метро – и домой. Колбасы по пути купим. Водки.
Мы стали выбираться из колонны ко входу на «Лубянскую». Туда же сворачивали многие шедшие с нами. Перед входом толпа становилась гуще, и я не сразу заметил линейку милиционеров, пропускавших людей внутрь по одному и неохотно.
– Документики готовим, граждане! – зычно воззвал сержант. – Регистрацию в развернутом виде!
Вовка вдруг резко осадил и, пихаясь локтями, полез назад.
– Чего ты? – спросил я.
– Да просроченная у меня регистрация, – буркнул он. – Прицепятся – не отвяжешься. Лучше обойти…
Я вспомнил, что у меня-то и вовсе никакой регистрации нет, и полез сквозь толпу следом за Вовкой.
Мы медленно брели в гуще колонны мимо Политехнического музея. Какой-то дедок залез на водосточную трубу и, размахивая красным знаменем с надписью «Будьте готовы!» пытался затянуть «Родина слышит, Родина знает…», но его быстро сняли и увели.
– Кажется, я понял, – сказал Вовка. – На Васильевский спуск идем. Видишь, на Ильинку сворачиваем?
– Зачем нам на Васильевский спуск? – слабо отозвался я.
Ноги мои гудели от усталости, а уши нехорошо онемели от холода.
– Нам-то не надо, – согласился Вовка, – а весь народ туда валит. Не то на концерт, не то – на митинг.
