Возвращаюсь к своему рассказу. Тихо подвигались мы вперед, вдруг послышался конской топот. Во всякое другое время топот скачущего коня не обратил бы на себя никакого внимания; но в ту минуту, когда мы, со всевозможною осторожностию, с трудом, пробирались в полумраке по скользкой и неровной тропинке, шум скачущего во всю прыть всадника озадачил не только нас, но и туземных проводников наших. Из-за угла позади нас показалось белое пятно; оно мгновенно выросло, и чрез несколько секунд мимо нас с быстротою мысли промчался араб. Капюшон белого бурнуса его был наброшен на лицо; остальная одежда, того же цвета, составляла нечто целое с белым, как снег, конем его. В тот же миг каштановая собака капитана, спокойно сидевшая в одной из плоских корзин, привешенных к седлам провожатых наших, высунула голову и завыла протяжно, порываясь выскочить. «Что бы это значило? – воскликнул капитан, смотря вслед всаднику. – Надобно быть диаволом, чтобы скакать над этою пропастью и не сломить себе шеи». И действительно, не успели мы сделать нескольких шагов, как лошадь сэра Вильяма вдруг остановилась и, подняв уши, начала фыркать; в полушаге пред ним тропинка исчезла совершенно – и оставалось выбрать между отвесною скалою, грозно поднимавшеюся справа, или броситься с 700-футовой высоты в Шиффу, омывавшую левую сторону тропинки. Всякая мыслящая тварь призадумалась бы, по крайней мере в подобном случае, но сэр Вильям почел эту меру совершенно излишнею и полез на утес. Почуя острые шпоры, конь его взвился, как свеча, помахал передними ногами в воздухе и медленно стал падать на сторону. Минута была ужасна. Мы мысленно прощались с верным спутником нашим; но по какому-то непостижимому случаю сэр Вильям удержался над пропастью, а бедный конь его стремглав полетел в бездну, которая, расступившись, приняла жертву, и потом все утихло!.. Мы соскочили с лошадей, подняли сэра Вильяма, он отделался легким ушибом и встал, приятно улыбаясь. Подвигаться вперед не было никакой возможности, и мы пешком пошли в обратный путь. Вскоре новый шум послышался невдалеке; на этот раз не топот скачущего коня поразил слух наш, но стук копыт нескольких лошадей, шедших шагом; то была партия африканских егерей под командою унтер-офицера.
Велика была досада капитана Вервье, когда он узнал от егерей, что фантастический всадник наш был не кто другой, как Абдаллах-Бен-Атаб, избегнувший и на этот раз неутомимого преследования французов.
«Так вот почему завыла собака моя, – кричал он во все горло, – и этого мошенника я мог бы схватить рукою, так близко был он от меня!» Но делать было нечего; всадника не стало. Всем нам крайне хотелось знать, кто был Абдаллах. Пока егеря искали обхода, капитан хотя пристрастно, но рассказал нам историю Абдаллаха, которую и не замедлю изложить со всеми подробностями; собака же не могла не узнать ни беглеца, ни верного коня его, потому чта когда-то принадлежала Абдаллаху.
Чрез полчаса мы выбрались на хорошую дорогу и час спустя начали подниматься на бесконечную гору, на которой красуется нелепо построенный город Медея.
Город Медея сохранил еще свой первобытный вид, и, за исключением одной небольшой площади, застроенной двухэтажными домами европейской постройки, остальная часть его носит разительную печать африканских городов. Узкие до крайности и грязные улицы разделяют низкие и кривые дома без крыш. В подвалах, мрачных, как тюрьма, при свете ночника сидят, поджав ноги, арабы и в молчании курят из длинных трубок. В день приезда нашего был праздник, и во многих местах между сидевшими и курившими двигались какие-то фигуры, переваливаясь с одной голой ноги на другую; это значило, что туземцы танцевали при звуках литавр и медных кастаньет; все это вместе производило самое неприятное впечатление. Выбирать было не из чего и надлежало довольствоваться грязною гостиницей, жесткою сальною постелью и скверным ужином. Я с Дюпеном поместился в одной комнате, обращенной окнами в сад. В полночь товарищ мой с криком соскочил с постели, уверяя, что что-то шевелится под ним. Мы зажгли свечу и позвали одного из трактирных слуг; между простыней и одеялом оказалось прежирное животное, которое просто называется скорпионом. Слуга объявил нам, что они наползают из сада и что это дело очень обыкновенное в Медее. Он схватил его чем-то за спину и вынес вон, а мы провели всю остальную часть ночи не ложась, что также должно быть делом очень обыкновенным в гостинице города Медеи.
На следующее утро в 7 часов общество наше, увеличенное тремя офицерами из спаисов и несколькими волонтерами, отправилось в путь по направлению от Мильяны к трибуне Хаджи, откуда должна была начаться охота.
Отъехав две мили, присоединились мы к ожидавшему нас отряду арабов, предводительствуемых каидом, который, получив приказание капитана, вытянул арабов своих в одну линию и повел их к месту, капитаном же показанному. Пред нами живописно расстилалась долина Аррах, сомкнутая со всех сторон невысокими холмами, покрытыми частым кустарником. Арабы въехали на первый холм и остановились, соблюдая между собою равные интервалы, а мы приняли вправо и в таком же порядке заняли места у самой подошвы; вправе от нас была долина, влеве – холмы и кустарник. Капитан подал знак к началу, и в тот же миг арабы с диким криком бросились в кусты. Слушая этот неистовый крик, которого, не слыхав, представить себе невозможно, я почувствовал какую-то боль в сердце. Дыханье занималось, глаза искали тигра, но увы! пока одни черные куры пронеслись мимо нас, и хотя крик продолжался и мы подвигались вперед, но ни одно дикое животное не выбегало в долину. Но вот... сучья вдали затрещали и стали раздвигаться. Капитан прилег на шею лошади; от его привычных глаз не скрылось странное, но правильное наклонение кустов. Невидимый враг тайком прокладывал дорожку, впереди перед ним перемычка, и горы и рвы, но вправе от перемычки капитан. Ружье его приподнялось, курок два раза щелкнул, приклад поднесен к смуглой щеке, дуло следит за движением кустов; на этот раз сердце мое перестало биться. Все остановили коней. Сэр Вильям сполз с седла на землю, привязал наскоро лошадь и побежал вправо; он миновал капитана, но с каким намерением – неизвестно. Но вот у самой опушки густой куст медленно двоился, сучья затрещали, и все утихло на миг... В то же время один за другим раздались два выстрела, и кабан с перебитой ногой ринулся в горы. Капитан чуть не бросил ружье, ему казалось, что трех кабаньих ног было слишком достаточно, чтобы унести 18 пудов свиного мяса далеко от него. Может быть, и кабан был того же мнения; но кому же придет в голову, что сэр Вильям все расчел наперед, все предвидел, – и вот, взгляните сами, как неподвижно стоит он с опущенным ружьем своим и как хладнокровно смотрит в кровавые глаза чудовища, бегущего к нему в прямом, в совершенно прямом направлении. Еще 20 шагов, и сэр Вильям отскочит в сторону, ежели не захочет нанизать себя на белые, футовые клыки кабана. Остается только 10 шагов, только 5 – Выстрел! чудовище заревело и бросилось в сторону: оно вспахало землю клыком и полило ее кровью; другой выстрел, и оно, мертвое, ринулось через голову. Сэр Вильям опустил ружье, вынул два патрона и стал заряжать. Мы с рукоплесканиями подскакали к нему, поздравляли с победою, крича что-то в одно время, и та же вечно бессмысленная улыбка сэра была ответом на наши приветствия. Кабана взяли несколько арабов, взвалили на плеча и отнесли назад, а мы продолжали путь в прежнем порядке. В непродолжительном времени арабы напали на целое стадо диких свиней; долина значительно расширилась, свиньи рассыпались по густой и высокой траве, общий порядок нарушился, и все общество разделилось и рассеялось по всем направлениям. Сэр Вильям поразил нас новыми доказательствами своего искусства, убив на большом расстоянии и на всем бегу двух свинок. Предаваясь вполне удовольствиям охоты, мы едва заметили, что в нескольких шагах от нас, а именно между военными, происходила какая-то тревога. Офицеры собрались в кружок; посреди их стоял капитан; он кричал, махал руками и бил собаку свою, потом поднимал ее на воздух, передавал офицерам, которые в свою очередь делали то же. Когда же к этому кружку подскакал один из егерей, встреченных нами накануне, в один миг вся охота приняла новый вид и совершенно другой характер. Капитан ревел во все горло: «Он здесь, он здесь!» – «Что все это значит?» – спросил я у одного из офицеров. Между тем приказания отдавались, арабов собирали, выстроивали во фронт, солдаты отвязывали ружья от седел; одним словом, все приготовлялись к чему-то чрезвычайному!
