— Скажу, что это отличный способ закончить по-настоящему паршивый день.

Силла подумала, что очень быстро приходит в себя. Она хорошо спала ночью — возможно, не без помощи двух бокалов вина, двух таблеток ибупрофена и еще одной тарелки знаменитого куриного супа Пенни. В семь часов ей удалось выбраться из постели, не разбудив Форда. Еще один сеанс в ванне с гидромассажем, осторожная зарядка, две таблетки обезболивающего и горячий душ, от которого перехватывает дыхание, — после всего этого Силла почувствовала себя почти здоровой.

За чашкой кофе она размышляла, зачем ей нужен врачебный осмотр. Она и без него знала, что ушибы еще несколько дней поболят.

Однако она сомневалась, что Форд с ней согласится.

Но разве это не здорово? Рядом есть человек, которому не все равно и который проявляет настойчивость в том, что касается ее здоровья. Придется ей научиться проявлять гибкость.

Кроме того, все худшее позади. Хеннесси в тюрьме и не сможет больше причинить вред ни ей, ни ее собственности. Она спокойно закончит реконструкцию дома. А потом примется за следующий.

Но мысли Силлы все время сбивались на Форда. Что это значит, когда тебя любит такой человек, что это значит — быть влюбленной, если она правильно понимает это слово, в такого человека, как Форд?

Они могут, не торопясь, строить свои отношения, правда? Перестраивать, менять цвета и отделку. Могут внимательно изучить фундамент, оценить риски. Потому что в ее собственном фундаменте очень много трещин, но, может, их удастся заделать и укрепить.

Только после этого появится шанс выстроить все здание. Сделать его прочным и долговечным.

Она написала записку и прислонила к кофеварке.

Чувствую себя хорошо. Пошла работать.

Силла.

Откровенно говоря, она чувствовала себя просто не так паршиво, как вчера, но посчитала, что слово «хорошо» лучше подействует на Форда.

Она наполнила термос кофе и направилась к двери.

Открыв дверь, она в испуге отпрянула. По ту сторону порога стояла миссис Хеннесси, подняв руку, как будто собиралась постучать.

— Миссис Хеннесси.

— Мисс Макгоуэн, я надеялась вас застать. Мне нужно с вами поговорить.

— Не думаю, что это хорошая идея, учитывая обстоятельства.

— Пожалуйста. Пожалуйста, — миссис Хеннесси сделала шаг навстречу, так что Силла была вынуждена посторониться. — Я знаю, что вы должны быть расстроены. Я знаю, что у вас есть на то причины, но…

— Расстроена? Да, для этого у меня есть все основания. Ваш муж пытался меня убить.

— Нет. Нет. Он вышел из себя, и это отчасти моя вина. Он был не прав, что так поступил, но вы должны понять, что он не понимал, что делает.

— А когда он это понимал? Когда он сначала поехал сюда или когда несколько раз протаранил меня, пока не столкнул с дороги? Или когда толкнул меня? Или когда занес надо мной кулак?

Глаза миссис Хеннесси блестели — в них были страх, боль, признание вины.

— Его поступкам нет оправдания. Я это знаю. Я пришла сюда молить вас о жалости, о сострадании. Открыть свое сердце и понять его боль.

— Вы пережили трагедию больше тридцати лет назад. А он обвиняет в ней меня сейчас. И что я должна понять?

— Тридцать лет или тридцать минут — для него нет разницы. В ту ночь наш сын, наш единственный ребенок, лишился будущего. Мы могли иметь только одного ребенка. У меня были проблемы со здоровьем. Но Джим сказал мне, что это не имеет значения. У нас было все. У нас был Джимми. Он любил мальчика больше всего на свете. Может, слишком сильно любил. Разве это грех? Разве это неправильно? Посмотрите, посмотрите.

Она достала из сумочки фотографию в рамке и протянула ее Силле.

— Это Джимми. Наш мальчик. Посмотрите на него.

— Миссис Хеннесси…

— Точная копия отца, — быстро и настойчиво заговорила она. — Все так говорили, с самого его рождения. Он был таким хорошим мальчиком. Веселым, милым, забавным. Он собирался поступить в колледж, а потом на медицинский факультет. Он хотел стать врачом. Ни я, ни Джим не оканчивали колледжа. Но мы экономили, копили деньги, чтобы Джимми мог учиться. Мы так гордились им.

— Красивый юноша, — выдавила из себя Силла и вернула фотографию. — Мне очень жаль, что все это случилось. Я искренне вам сочувствую. Но я не виновата в этом.

— Конечно, не виноваты. Конечно, не виноваты, — она прижала снимок к сердцу, и глаза ее наполнились слезами. — Я каждый день скорблю о том, что случилось с моим мальчиком. После той ночи Джимми никогда не был прежним. И дело не в том, что он не мог ходить или двигать руками. В его глазах погас свет. Он перестал быть самим собой. В одну ночь я потеряла и сына, и мужа. Он много лет ухаживал за Джимми, не позволял этого делать мне. Это была его обязанность. Кормить его, переодевать, поднимать. Это поддерживало его. Это стало его целью.

Она вздохнула.

— Когда Джимми умер, я почувствовала какое-то облегчение — мне не стыдно в этом признаться. Как будто мой мальчик стал опять свободен, чтобы жить, ходить и смеяться. Но после его смерти у Джима ничего не осталось. Джимми заставлял его жить, даже если эта жизнь была горькой. Он просто не выдержал. Это его сломало. Умоляю вас, не отправляйте его в тюрьму. Ему нужна помощь. И время, чтобы оправиться. Не добивайте его. Я не знаю, что я буду делать без него.

Она закрыла лицо руками, и ее плечи вздрагивали от рыданий. Краем глаза Силла заметила движение на лестнице. Увидев Форда, она подняла руку, чтобы остановить его.

— Миссис Хеннесси, вы знаете, что он сделал вчера? Вы понимаете, что он сделал?

— Я знаю, что он вас ударил. Мне не следовало говорить ему, что вы приходили. Я была расстроена и набросилась на него, говорила, что он должен оставить вас в покое. А он кричал, почему я позволила вам прийти. А потом умчался. Если бы я не разозлила его…

— А в другие разы?

— Я ничего об этом не знаю, — она покачала головой. — Разве вы не видите, что ему нужна помощь? Разве вы не видите, что он болен — у него болит душа, болит сердце. Я люблю своего мужа. Я хочу, чтобы он вернулся. Он умрет, если попадет в тюрьму. Он там умрет. Вы молоды. У вас все впереди. А мы уже потеряли главное, что было у нас в жизни. Разве в вас не найдется хоть капля жалости, чтобы позволить нам попытаться обрести покой?

— И что, по-вашему, я должна сделать?

— Вы можете им сказать, что не хотите отправлять его в тюрьму, — она схватила Силлу за руки. — Адвокат говорит, что может потребовать психиатрической экспертизы и лечения в больнице. Они отправят Джима туда, где ему помогут. Его заставят туда поехать — разве это не наказание? Он должен будет это сделать, но они ему помогут.

— Я не…

— И я продам дом, — она еще сильнее сжала руки Силлы, и в ее голосе зазвучало настоящее отчаяние. — Хотите, поклянусь вам на Библии. Я продам дом, и мы уедем отсюда. Когда он поправится, мы уедем во Флориду. Моя сестра с мужем перебираются туда следующей осенью. Я подыщу там дом, и мы уедем. Он никогда вас больше не побеспокоит. Вы можете сказать им, что хотите, чтобы он отправился в психиатрическую лечебницу, пока ему не станет лучше. Вы пострадавшая, и вас послушают.

Я была знакома с вашей бабушкой, — продолжала она. — Я знаю, что она тоже любила своего мальчика. Я знаю, что она оплакивала его. Я чувствую это сердцем. Но Джим никогда не верил в это, винил во всем ее — каждый раз, когда смотрел на нашего мальчика в инвалидной коляске. Он не мог простить, и это сводило его с ума. А вы можете простить? Можете?

— Я поговорю с полицией, — медленно сказала Силла, — не могу вам ничего обещать. Я с ними поговорю. Это все, что я могу сделать.

— Господь вас благословит. Господь вас благословит за это. Я больше вас не побеспокою. И Джим тоже. Клянусь вам.

Устало прикрыв глаза, Силла заперла за ней дверь. Она подошла к лестнице и села на ступеньки. Форд сел рядом с ней, и она положила голову ему на плечо.

— Есть разные виды нападения, — тихо сказал он. — На тело, на разум и на сердце.