Ворота Арама выходили не на дорогу, а на аллею, идущую между таверной и садом финиковых пальм. Конан резко подергал веревку, свисавшую от колокольчика рядом с фонарем, а затем добавил шуму, заколотив по обитым железом воротам из тикового дерева рукояткой своего меча. Смотровое окошко в воротах открылось и черное лицо стало всматриваться сквозь него.

– Открывай, чтоб ты сгорел, – потребовал Конан. – Я постоялец. Я заплатил Араму за комнату и я эту комнату получу, клянусь Кромом!

Негр вытянул свою шею, осматривая в звездном свете дорогу за Конаном; но он без комментариев открыл ворота и затем снова закрыл за киммерийцем, закрыв их на замок и на засов. Стена была необычно высокой; но в Замбуле было много воров и дом на краю пустыни должен быть хорошо защищен от ночных набегов бродяг. Конан зашагал сквозь сад, где большие бледные цветы покачивались в звездном свете, и зашел в столовую комнату, в которой за столом сидел стигиец с бритой головой студента, над чем-то размышляющий, и какие-то неразборчивые фигуры спорили за игрой в кости в углу.

Арам Бакш вышел вперед мягкой походкой. Это был дородный мужчина с черной бородой, доходившей до груди, выступающим крючковатым носом и маленькими черными глазками, которые беспрестанно бегали по сторонам.

– Вы хотите поесть? – спросил он. – Выпить?

– Я съел кусок говядины и буханку хлеба в саке, – ответил Конан. – Принеси мне кружку газанского вина. У меня найдется чем заплатить за нее.

– Он бросил медную монету на заляпанный вином прилавок.

– Вы выиграли за игорным столом?

– Как я мог, начиная с одной горстью серебра? Я заплатил тебе за комнату этим утром, так как знал, что скорее всего проиграю. Я хотел быть уверенным, что этой ночью у меня будет крыша над головой. Я заметил, что в Замбуле никто не спит на улицах. Все нищие выискивают убежища, которые они баррикадируют перед темнотой. В городе должно быть полно очень кровожадных разбойников.

Он жадно выпил дешевое вино с приятным привкусом и пошел вслед за Арамом из столовой. Игроки остановили свою игру и посмотрели ему вслед таинственным задумчивым взглядом. Они ничего не сказали, но стигиец засмеялся страшным смехом, полным нечеловеческого цинизма и насмешки. Другие беспокойно потупили свои глаза, избегая взглядов друг друга. Если изучаешь искусство, которым овладевал стигийский студент, необязательно испытывать обыкновенные человеческие чувства.

Конан пошел за Арамом по коридору, освещенному медными лампами, и ему не понравилась бесшумная походка хозяина. Ноги Арама были обуты в мягкие комнатные туфли, а коридор был застелен толстыми туранскими коврами; в вороватой походке замбульца было что-то отталкивающее.

В конце извилистого коридора Арам остановился у двери, поперек которой на крепких металлических скобах был установлен тяжелый железный засов. Арам поднял его и показал киммерийцу хорошо обставленную комнату. Конан мгновенно заметил, что ее окна были маленькими и заделаны железными прутьями, со вкусом позолоченными. На полу были ковры и кушетка в восточном стиле и табуретки с вырезанным на них орнаментом. Это была комната намного более удобная чем та, за которую Конан мог бы заполучить за эту же цену ближе к центру города… факт, который прежде всего волновал его в то утро, когда он обнаружил, как сильно похудел его кошелек за несколько дней безумного разгула. Он приехал в Замбулу из пустыни всего неделю тому назад.

Арам зажег бронзовую лампу и обратил внимание Конана на две двери. Обе были оборудованы тяжелыми засовами.

– Сегодня ночью ты будешь спать в полной безопасности, киммериец, – сказал Арам, мигая глазами над своей пышной бородой из внутреннего дверного проема.

Конан хмыкнул и бросил свой обнаженный палаш на кушетку.

– У тебя крепкие засовы и прутья; но я всегда сплю с обнаженным оружием.

Арам не ответил; какое-то мгновение он стоял, теребя свою бороду и глядя на зловещее оружие. Затем молча ушел, закрыв за собой дверь. Конан установил засов на место, пересек комнату, открыл противоположную дверь и выглянул наружу. Комната была на той стороне дома, что выходила на дорогу, бегущую на запад из города. Дверь выходила в маленький дворик, окруженный своей собственной стеной. Стены, которые отделяли его от остальной части таверны, были высокие и без дверей; но стена, выходившая на дорогу, была низкой и на ее воротах не было никакого замка.

Конан стоял некоторое время в двери. За ним мерцала бронзовая лампа. Он посмотрел на дорогу туда, где она исчезала среди пальм. Их листья слабо шелестели на легком ветерке; за ними лежала голая пустыня. Далеко вверх по улице, с другой стороны до него слабо доходил свет и шум города. Здесь же был только звездный свет, шепот пальмовых листьев, а за низкой стеной – дорожная пыль да покинутые хижины, выставившие свои плоские крыши низким звездам. Где-то за пальмовой рощей послышался звук барабана.

Ему вспомнились предупреждения зуагирца. Сейчас они казались ему менее фантастическими, чем тогда, на заполненных толпой, освещенных солнцем улицах. Конан снова задумался над загадкой этих пустых хижин. Почему нищие их избегали? Он вернулся обратно в комнату, закрыл за собой дверь и запер ее на засов.

Свет начал мерцать. Конан склонился над лампой и выругался, обнаружив, что пальмового масла в ней почти не осталось. Он собрался было позвать Арама, но затем пожал плечами и задул свет. В мягкой темноте он растянулся одетый на кушетке, его мускулистая рука инстинктивно нашла и придвинула ближе рукоятку палаша. Глядя лениво на звезды через зарешеченное окно, слушая шорох ветерка в пальмовой роще, он погрузился в сон, смутно осознавая приглушенный барабанный бой из пустыни – низкий бой обтянутого кожей барабана, возникающий от мягких, ритмичных ударов широкой черной руки…

Киммерийца разбудила открываемая тихонько дверь. Он просыпался не так, как цивилизованные люди, тупые, сонные, напичканные наркотиками. Он проснулся мгновенно, с ясным рассудком, распознавая звук, который оборвал его сон. Напряженно лежа в темноте он увидел, как наружная дверь медленно открывается. В освещенном звездами расширяющемся проеме он увидел большую черную массу, широкие, ссутулившиеся плечи и искаженной формы голову, закрывавшую звезды.

Конан почувствовал, как по спине между лопатками побежали мурашки. Как можно было открыть дверь без вмешательства потусторонних сил? И как человек мог обладать головой похожей на ту, что маячила на фоне звезд? Все истории о дьяволах и гоблинах, что он слышал в зуагирских палатках, припомнились ему и капельки липкого пота побежали по его телу. В этот момент монстр пригнувшись и с неуклюжей походкой бесшумно проскользнул в комнату; знакомый запах защекотал ноздри киммерийца, но не разубедил его, так как в зуагирских легендах говорилось, что именно так пахнут дьяволы.

Конан бесшумно поджал свои ноги; его обнаженный меч был в правой руке и когда он ударил, это было так неожиданно и убийственно, словно тигр бросился в атаку в темноте. Даже демон не смог бы избежать этого взрывного натиска. Его меч прошел сквозь плоть и кости и что-то тяжело упало на пол с придушенным криком. Конан приник в темноте над ним, занеся свой меч. Дьявол ли, животное или человек, но это создание на полу было мертвым. Он почувствовал смерть, как ее чувствует любая дикая тварь. Он посмотрел сквозь полуоткрытую дверь в освещенный звездами дворик. Ворота были открытыми, но во дворе было пусто.

Конан закрыл дверь, но не стал запирать ее на засов. Двигаясь ощупью в темноте, он нашел лампу и зажег ее. В ней было достаточно масла, чтобы посветить около минуты. Спустя мгновение он склонился над фигурой, которая растянулась на полу в луже крови.

Это был гигантский черный мужчина, одетый только в набедренную повязку. Одна рука все еще сжимала дубинку с сучковатым концом. Его курчавая шевелюра образовывала похожие на рога веретена от застрявших там палочек и высохшей грязи. Эта варварская прическа и искажала форму головы, когда та возникла на фоне звезд. Обнаружив ключ к разгадке, Конан оттопырил толстые красные губы и проворчал, когда увидел подпиленные кончики зубов.