– Нет. Если забеременею, ребенка оставлю. И снова тишина обволакивает их.
Без какого-либо перехода Поль очнулся в кровати в новой своей квартире. И здесь Изабелла была рядом с ним. Она щеголяла в каком-то новомодном шуршащем халате. Лицо у нее было веселое.
– Тебе что-то снилось? – спросила она.– Ты разговаривал во сне.
Поль уставился на нее:
– А что я говорил?
Она прижалась к нему, и тихо произнесла:
– Ты говорил: «Изабелла, я тебя люблю». И тут же отстранилась.
– Надеюсь, ты не притворялся спящим, чтобы меня одурачить?
– Нет, я правда спал. А куда девался Венсан? Изабелла с сожалением покачала головой.
– Ты прекрасно знаешь, его Жинесте увезли с собой на воскресенье.
Поль сделал вид, что вспомнил.
– Ах да! Память совсем дырявая!
– Прими «меморил»,– засмеялась Изабелла.
– И то правда. А то даже забыл, какое сегодня число.
– Число… Восемнадцатое декабря.
– Шестьдесят первый год?
– Ну хоть год помнишь.
Провалы памяти,– озабоченно проговорил Поль.
– Какие провалы? – вскинула брови Изабелла.
– Я пошутил.
– Шутник! Всем бы такую память, как у тебя.
Конечно же, это было 18 декабря 1961 года. Поль вернулся назад, в ту же клетку, или, вернее, в предыдущую. Но, сам того не желая, сначала сделал крюк в пятьдесят шестой. Это значит, что теперь у него только один вариант жизни, тот, в котором Венсан и Альбер.
– Альбер! – закричал он.
Из передней выскочила огромная черная собака и прыгнула на кровать. Лизнула Поля в щеку.
– Мне хочется поскорее увидеть Венсана,– сказал Поль. Счастливая улыбка озарила ее лицо. Поль поднялся.
– Приму-ка я душ. А потом приду и сделаю тебе одну гадость.
– Радость, ты хотел сказать,– крикнула Изабелла вдогонку мужу, уже закрывавшему дверь ванной.
В ванной радостное возбуждение Поля спало. Из этой жизни, в которую он вернулся, Поль знал лишь один эпизод, который произойдет через два дня, еще один – через год, а третий – через семь лет. Причем последним особенно гордиться не приходилось.
Но была еще одна закавыка. Во всех этих эпизодах речь шла лишь о «меморил е». Хотя во время своего самого дальнего путешествия, в шестьдесят восьмой год, он и попал – правда, против воли – во вторую свою жизнь после того, как напряжением мысли покинул первую, Полю никак не удавалось выбраться из этой самой второй жизни, потому что он не успевал воспользоваться своими новыми знаниями и неминуемо оказывался в 1977 году.
Теперь все изменилось. У него осталась только одна жизнь. А ведь теперь он знал формулы и мог синтезировать и «мемо-3», и «мемо-4». Он сгорал от желания дознаться, могут ли эти соединения появиться в мире, где Венсан имеет право на жизнь. Само собой разумеется, он поступит так, чтобы из-за них не лишиться сына.
Усилия Поля быстро увенчались успехом: как и в то время, когда его действиями руководил призрак Изабеллы, надобности долго размышлять не было. Но в отличие от того, что было тогда, Поль и сам знал, что делать.
В эти дни, занятый утомительной работой, он осознал что в повседневной жизни обыкновенный человек кушается в счастье, даже если его одолевает масса проблем. По крайней мере, он может твердо стоять на ногах.
Поль должен был признать, что отныне постоянное присутствие сына было для него как бальзам на душу. Венсан уже не представлялся ему ужасным созданием, на которое он взирал с отвращением. Это был ребенок, его ребенок, и Поль уже привязался к нему. Период «отцовства вприглядку» кончился. Это стало для него необходимым, так как, выпав из податливого мира 1984 года, он собирался подтвердить сам факт появления на свет своего сына, не меняя направления работ. Но вмешалось бессознательное, насмеявшись над его решением, помутив разум и заставив предпочесть жизнь более сложную.
Впервые Поль оказался в состоянии по своей воле совершить путешествие во времени по той жизни – а с некоторых пор Она стала для него единственно возможной, в которой принимался в расчет и Венсан.
Эту жизнь он в конце концов создал сам путем последовательных приближений, превозмогая слабое сопротивление судьбы. Или это «мемо» ослабил волю провидения, и потому Поль смог сшить воедино отдельные лоскуты своей жизни?
И породить этот мир…
В то самое мгновение, когда Поль принимал «мемо-4», он со всей ясностью вдруг осознал, что влекла его не любовь к науке, не стремление к знанию. Его толкало любопытство, тревога.
Ему пришла в голову мысль, что республика ученых в конечном итоге стала бы управляться людьми, кое-кто из которых по прошествии стольких-то лет дал бы волю своему властолюбию; и по продажности они ничем бы не отличались от развращенных политиканов, выискивающих любую возможность заполучить грозное оружие.
Можно ли предотвратить подобное положение иначе, чем создав железные перила? Предохранительные перила. Делают же парапеты на мостах и поручни на сходнях. И никто не протестует против парапетов и перил, не жалуется, что они стесняют нашу свободу и не дают свалиться с десятиметровой высоты.
Не таят ли в себе сложные роботы еще большую потенциальную угрозу, чем эти самые перила? Может, и таят. Но человек человеку угрожает еще больше.
Тут Полю подумалось, что кто-то уже этот вопрос задавал и предлагал решение. Кто же им был? Сознание покинуло его раньше, чем он смог вспомнить имя этого человека.
Поль приходит в себя в своей старой квартире, квартире пятьдесят шестого года. Он знает, однако, что какой-то своей частью он в семьдесят втором. И тут глубокая подавленность овладевает им. Потому что Поль чувствует в себе признаки разрушения, одиночества и гибели.
Тот Поль из 1968 года, которому на мгновение нанес визит его бездетный двойник, ни капельки не изменился. Он расценил вторжение как временное раздвоение личности, выныривание на поверхность сознания его недавнего «я». Смутное чувство, что он выдал самого себя, принудило его загнать вглубь воспоминание об этом тревожащем душу случае. И во всеуслышание отстаивать только те убеждения, которые согласовывались с его положением в обществе.
Венсан избрал путь прямо противоположный. Почувствовав в себе революционную жилку уже в двенадцать лет, будучи рано приобщен к политике старшими товарищами, он с каждым годом все более ожесточался против отца, да и к матери при этом не испытывал ничего, кроме презрения.
Менее года назад он сбежал из дома. Отправился на юг и погиб в дорожной аварии вместе с водителем, взявшимся его подбросить. Поль и Изабелла были просто убиты горем. Но несчастье, вместо того чтобы сблизить, внезапно резко отдалило их друг от друга.
Поль отрекся от самого себя и теперь вдруг осознал свое отречение, пагубные последствия, которые оно оказывало на его отношения с сыном, осознал свою вину в смерти Венсана.
Он прямо так и сказал, вернее, прокричал Изабелле. Обвинил ее в том, что и она последовала за ним по гибельному пути или даже свернула на него первой, а затем повлекла и его. Она не вынесла его обвинений. И ушла от Поля. Теперь она живет с Дармоном. Они присвоили себе весь доход от «меморила».
У Поля не осталось ничего: ни состояния, ни жены, ни ребенка. Ребенка, которого он, по существу, и не знал, которого зачал лишь затем, чтобы убить. Жены, которой он больше не увидит, которую любит, любит по-прежнему и без которой не может обойтись.
Он подумывает о самоубийстве.
Полю очень хотелось пообедать и провести ночь в деревенской гостинице. Поэтому Изабелла доверила Венсана своей матери, и они уселись в «студебеккер».
Проехали на запад двадцать километров по автостраде, потом свернули на извилистое, запруженное машинами шоссе. Поль вел автомобиль молча, не обращая внимания на радио, из которого доносились звуки твиста двух– или трехлетней давности. Изабелла, сама того не замечая, постукивала себя по колену в такт музыке.
У Поля появилось искушение разбить машину о грузовик: будущее представлялось таким мрачным, что он не прочь был бы разом с ним покончить. По он не признавал за собой права распоряжаться жизнью Изабеллы, даже если судьба предначертала ей через некоторое время уйти от Поля.
