Однажды вечером в Нью-Йорке во время их медиатурне Ранди позвал Касс в свой номер отеля – якобы для обсуждения плана на завтра. Было довольно поздно, и она вполне могла отказаться, но не стала. Когда вошла, свет в его номере был притушен, Патси Клайн пела через айпод Ранди «Три сигареты», из ведерка со льдом выглядывало – и довольно, гм, многозначительно – бутылочное горлышко с этикеткой «Дом Периньон».

Ранди сидел на краю кровати в дорогом шелковом кимоно.

– Надеюсь, вы не заставите одноногого инвалида гоняться за вами по комнате? – улыбнулся он.

Касс предвидела нечто подобное. Были кое-какие признаки. Несколько ужинов с глазу на глаз. Как бы случайные прикосновения ногой – не деревянной, конечно, – к ее ноге под столом. Ее отношение к этому необычному человеку было сложным. Но он умел ее рассмешить. Занудой уж точно не был. И отнюдь не урод. И богат. И холост. И, судя по всему, метит в президенты.

Несколькими днями раньше она спросила его:

– Почему вы хотите стать президентом?

Он рассказал ей о своем кислотном откровении.

– И вот из-за этого-то трипа вы нацелились на президентскую должность?

– А чем не причина? Вы когда-нибудь пробовали ЛСД?

– Нет, – ответила Касс. – Моя жизнь и без того похожа на кислотный трип. Когда дойдет до заявления на всю страну, об откровении под кайфом лучше промолчим, хорошо?

– Почему?

– Вряд ли страна готова проголосовать за кандидата, который говорит, что идея стать президентом возникла у него благодаря взгляду под тройной дозой ЛСД на фото Кеннеди. Может, конечно, я и ошибаюсь.

– Я думаю, страна придет в восторг.

– Это можно будет проверить. Если ваш расчет неверен, все кончится очень быстро. Примерно к полудню первых суток.

Ранди задумался.

– Наверно, вы правы. И очень жаль. Мне кажется, люди изголодались по правде. Вот почему мы зашли так далеко с этой вашей безумной идеей. Потому что это свежая идея.

– У вас интересный выбор местоимений. Бессознательный, скорее всего. Если это «смелая идея» – то наша. Если «безумная» – то «ваша».

– Нацистка от грамматики. Но послушайте. Не достаточно ли будет заявить: я хочу быть президентом, чтобы…

– Я вся внимание.

– Я собирался продолжить: «чтобы принести пользу стране», но это слишком патетически звучит. Вот главное, к чему все сводится: власть мне нужна только на пять минут. Навести порядок с расходами-доходами. Вытащить нас из долговой ямы. С друзьями вести себя по-дружески, врагам сказать, чтоб отвалили. Очистить воздух и воду. Отправить корпоративное жулье за решетку. Вернуть правительству достоинство. Наладить все мало-мальски. Что еще?.. Нельзя, конечно, позволять арабам взрывать наши здания, но теперь мне ясно, что посылать войска направо и налево тоже нельзя. Помимо прочего, это дорого…

– Прошу прощения, вы долго говорили? Я заснула после «расходов-доходов».

– Да бросьте, это было не настолько занудно. Что я должен был сказать? «Перевяжем раны страны с мягкосердечием ко всем, без враждебности к кому бы то ни было»?

– Я думаю, нам надо будет поработать над текстом.

– Evidemment,[62] – вздохнул Ранди.

– Пожалуйста, без французского.

– Хорошо. Muchas gracias. Qué bonito es este burrito.[63]

Теперь она была с ним наедине в номере отеля, декорированном для секса. Причин, чтобы отказаться лечь с ним в постель, она уже не находила. Поглядев на него, сидящего на кровати, сказала:

– Я подустала за день. Не думаю, что у меня есть силы бегать от тебя.

– Очень рад слышать. Будь добра, передай мне эту бутылку «Дом Периньон». С доставкой в номер штуковина стоит здесь триста пятнадцать долларов. Самое время ее распить.

Касс принесла бутылку и подсела к нему на кровать.

– Было ли еще такое в истории, чтобы бутылку «Дом Периньон» назвали «штуковиной»

– Я же простой бостонский парень, – сказал Ранди, выдергивая пробку с ловкостью винного официанта из дорогого ресторана. – Помнишь пиво, которое мы пили в Боснии перед тем, как я устроил нам один взрыв на двоих?

– Которое пил ты. Я была при исполнении.

– Оно было не такое уж плохое. Но этот напиток должен быть лучше. Наверняка – за такую-то цену.

– Что, богатые тоже вечно жалуются на цены?

– Еще бы. Потому-то они и богатые.

Он налил шампанское в бокалы. От крохотных пузырьков чуть покалывало нёбо.

Он положил подбородок ей на плечо.

– Хочешь посмотреть порнофильм?

– Хочу, конечно, но боюсь, что послезавтра на шестой странице «Пост» появится заметка о том, как в гостиничный счет одного сенатора была включена плата за «Латексных дамочек – три».

– Предусмотрительно мыслишь, Девайн. Ты классная помощница. – Он подался вперед и поцеловал ее в губы. – Хочешь в мой мозговой трест?

– Не знаю. – Касс поцеловала его в ответ. – Что мне с этого обломится?

– Дорогим французским шампанским не соблазнишься? Для начала можно взять тебя в секретарши. Печатаешь быстро?

Деловые, многого добившиеся мужчины по натуре нетерпеливы, и хотя Фрэнку Коуэну приятно было слушать, как Бакки Трамбл распространяется насчет высокой президентской оценки его усилий по привлечению новых крупных жертвователей – Филинов, он думал: Нельзя ли поскорей перейти к разговору о «важной» посольской должности? Вместо этого Бакки кашлянул и сказал:

– Фрэнк, мне надо с вами кое о чем поговорить. По секрету.

– Слушаю вас.

– Это касается Кассандры Девайн.

У Фрэнка напряглись мышцы живота.

– Да-да?

Бакки еще раз кашлянул.

– Насколько я знаю, вы с ней…

– В родстве. Да. Она моя дочь.

– Точно. – Неловкая пауза. – Вот и у нас такие сведения.

– Мы не общаемся уже много лет.

– Наверно, поэтому вы ничего нам не говорили.

– О чем мне было говорить? Я же сказал, мы не общаемся, последняя встреча у нас была… черт, в прошлом тысячелетии.

Новая пауза.

– То, что я хочу вам сообщить, носит очень щекотливый характер.

– Мы тут умеем хранить секреты, Бакки.

– Вы, конечно, знаете, что она была под арестом по очень серьезному обвинению.

– Это было на обложке «Тайм», и она все-таки моя дочь, так что – да, разумеется.

– Правительство… я хотел сказать, генеральный прокурор решил не доводить дело до суда на тех абсолютно законных основаниях, что доказать ее вину, по всей вероятности, было бы очень трудно.

– Понимаю. – Куда он, черт возьми, гнет?

– Так что она вышла на свободу. И только после этого мы обратили внимание – в смысле, мы с президентом – на то, что она дочь одного из крупнейших жертвователей в казну нашей партии.

– Повторяю еще и еще раз, Бак: мы не виделись уже…

– Не в этом дело. – Многозначительное молчание. – Хотя для вас это, может быть, существенно.

– Для меня – да.

– Дайте я вам скажу, как мы на это смотрим. Можно?

– Говорите.

– Со всей ясностью и определенностью хочу вам заявить, что Белый дом на решение генерального прокурора никак не влиял. Но генпрокурор входит в состав кабинета. Поэтому СМИ могут интерпретировать ситуацию так, что… правительство решило не привлекать к ответственности дочь крупного спонсора партии.

– Я не просил вас ни о каких поблажках для нее.

– Да, это так. Не просили. Президент и я высоко ценим вашу сдержанность. Очень высоко. Тем не менее, Фрэнк, было бы лучше, если бы вы тогда сигнал нам, что ли, какой-нибудь дали, что эта радиоактивная молодая особа – ваша дочь.

Чтобы кто-либо критиковал Фрэнка даже в мягкой форме – такого не случалось очень давно (исключение – жена, на всю катушку осуществлявшая свое супружеское право на критику). Его подмывало сказать Бакки Трамблу, что если он так думает, то может вернуть пожертвованные Фрэнком полмиллиона.