Но рассудок подсказывал, что это пустые мечты. Контракт есть контракт. Если я не убью клиента, то окончательно потеряю доверие шефа, который дал мне это задание, чтобы испытать меня. Нельзя упускать такую возможность восстановить свое доброе имя. Я-то знал, что я невиновен, но мои начальники этого не знали. Я должен был доказать, что на меня можно положиться.

Киношник сказал: «Ну, поехали!» – и двинулся к машине в сопровождении четырех человек, актрисы в том числе. Я понял, что пора действовать, и шагнул к нему.

Он увидел меня и остановился, явно ожидая, что я всучу ему дилетантский сценарий или попрошу автограф. Я полез в карман за оружием, но тут вдруг девушка заслонила его собой и крикнула: «Осторожно!» Я замер на месте.

– Что это на тебя нашло, Луиза? – удивился режиссер.

– Что вам надо, месье? – с ужасом спросила меня девушка.

Мое сердце заныло и бешено заколотилось – так было, когда в спальню влетела ласточка. Я чувствовал прижатый к сердцу дневник малышки, который засунул под куртку – словно защитился бронежилетом.

Я вынул руку из кармана, где лежал револьвер, и положил ее на выпрыгивающее из груди сердце.

– Прекрати, Луиза. Посмотри, как ты его напугала. Успокойтесь, месье. Что вы хотели сказать?

Непримиримый взгляд актрисы удерживал меня на почтительном расстоянии. Я понял, что не выполню задания.

– Я восхищаюсь вами, – пробормотал я. – И мечтаю с вами работать.

– Так вот в чем дело, – сказал режиссер, решив, что я обращаюсь к нему.

– Правда, у меня нет никакой квалификации, – добавил я, в то время как Луиза своим хрупким телом продолжала заслонять режиссера. – Но я согласен на любую работу: подавать кофе, мыть полы.

Мы с девушкой смотрели друг другу прямо в глаза.

– У вас есть водительские права?

– Да, на вождение мотоцикла, – ответил я, показывая на свое транспортное средство, припаркованное неподалеку. – Я курьер.

– Это хорошо, – вмешался какой-то тип из окружения режиссера. – Курьеры всегда нужны.

– Как тебя зовут? – спросил режиссер.

Обращение на «ты» означало, по всей видимости, что я принят.

Я подумал, что с Урбаном пора завязывать. И выбрал себе другого папу римского:

– Иннокентий.

– Иннокентий? Невинный?[4] Что, серьезно? – переспросил режиссер.

– Серьезно, – подтвердил я.

– Гениально. А я уже отчаялся встретить хоть одного невинного.

Луиза наконец-то расслабилась. Я вздохнул с облегчением. Тип, который перед этим вмешался в наш разговор, на клочке бумаги записал адрес киностудии и велел мне явиться завтра утром.

– Что, серьезно? – спросил я в свою очередь.

– Так же серьезно, как то, что тебя зовут Иннокентий. Тебе повезло, у нас сегодня хорошее настроение.

– У всех, кроме Луизы, – заметил режиссер, усаживаясь в машину.

Перед тем, как последовать за ним, девушка в последний раз бросила на меня подозрительный взгляд. Ясно, что она имела в виду: «Знай, я не спускаю с тебя глаз». Догадывалась ли она о том, как была права?

Машина уехала. А я оторопело смотрел ей вслед.

Иннокентий… Невинный… По-моему, это единственное имя, которое несет в себе отрицание. Быть может, именно по этой причине почти никто не называет так своих детей: «Мой сын? Его зовут Он-не-сделал-ничего-дурного».

Но я окрестил так не свое потомство, а самого себя. Имя вырвалось у меня внезапно, я и задуматься не успел, а это неспроста. Если наемный убийца решает вдруг назваться Невинным, он не просто меняет имя, он меняет сущность.

Урбаном я тоже назвался, не раздумывая, – это имя отлично подходило бесчувственному городскому убийце, которому ничего не стоит пристрелить незнакомца посреди улицы. Однако после роковой поездки на природу его сущность дала трещину, а тут еще эта ласточка, и сущность совсем развалилась, но достаточно было встретиться с парой красивых глаз – и возникла новая.

А до Урбана как меня звали? Мое прежнее имя, оно тоже отражало выдуманную сущность? Несомненно. Даже если его выбрали для меня родители, это все равно выдумка, а раз так, рано или поздно человек, которого выдумали, неизбежно задастся вопросом: обязан ли он подчиняться выдумщикам? Чаще всего это происходит в раннем детстве, когда Шарль приноравливается к Шарлю, Оливье сомневается, что свыкнется с Оливье, Поль недоволен Полем, а Венсан удивляется, с какой стати его окрестили Венсаном.

Одарив себя именем Урбан, я познал ни с чем не сравнимое упоение. Самое удивительное в новом имени, что оно существовало и до нас. Знаешь, что такое есть, оно тебе где-то встречалось. И вдруг выуживаешь его из глубин памяти и произносишь простенькое заклинание: «Меня зовут Урбан». И тебе верят. Это самая магическая из формул, ключ к новой личности, чистый лист.

Теперь я стал Иннокентием. И обживал свое новое имя, оказавшееся весьма просторным. Я прогуливался по нему, любовался большими пустыми комнатами, ловил на себе озадаченные взгляды незнакомых соседей. Я наслаждался этой самоинаугурацией.

Когда приобретаешь новый костюм, не терпится показаться в нем на людях. На сумасшедшей скорости я катал Иннокентия по городу. «Вы видели? – восхищались воображаемые зеваки. – Его зовут Иннокентий!» И мой мотоцикл приплясывал от восторга.

Однако я не забыл свой план: съездить к себе, забрать самое необходимое и навсегда исчезнуть – похоронить Урбана.

По лестнице я поднимался, не испытывая никакой ностальгии. Дверь в мою квартиру была открыта. Внутри все было перевернуто вверх дном, содержимое ящиков и шкафов валялось на полу. Чего и следовало ожидать. Вот зачем шеф дал мне срочное задание и отправил меня на другой конец Парижа, приказав приехать туда пораньше. Интересно, нашли эти мерзавцы пропавший документ?

На зеркале в ванной Юрий – я узнал его почерк – написал зубной пастой: «До скорого». Коротко и ясно. Надо срочно смываться.

Что же мне взять с собой? Без чего я не могу обойтись? Мое имущество было разбросано по полу, так что выбрать было нетрудно, но я вдруг понял, что все это мне не нужно. Сунул в рюкзак только смену белья и туалетные принадлежности. С новой личностью лучше путешествовать налегке. Попробуй чувствовать себя Невинным, волоча чемоданы.

Самое важное примостилось под курткой, у сердца – дневник Ласточки.

Квартиру Урбана я покинул, ни разу не оглянувшись.

Ночевать мне было негде, но я начинал новую жизнь, и от перевозбуждения все равно не смог бы заснуть. В баре я заказал виски, и крещение Иннокентия состоялось. Каждому встречному я сообщал, что меня зовут Иннокентий. После чего радостно хохотал. Кто-то думал, что меня только что оправдали в суде. И все были уверены, что я пьян. Новое имя! От этого, знаете ли, кружится голова.

«До скорого», – написал Юрий на зеркале, в котором я никогда больше не увижу заспанную физиономию Урбана. Они, видимо, так и не нашли свой документ.

И тут вдруг меня осенило: а что, если они ищут дневник девушки? Нет, конечно, я просто пьян, и мне лезет в голову всякая чушь.

Эта тетрадь может быть интересна только тем, кто знал Ласточку. Я могу понять, зачем дневник понадобился министру, но русские бандиты наверняка даже не подозревают о его существовании.

А что же они тогда ищут, если не этот дневник? От этой мысли мне стало тревожно.

Я был слишком пьян, чтобы вести мотоцикл, и подогнал его к месту своей завтрашней, вернее, уже сегодняшней встречи. Прикорнув на седле, я задремал.

Проснулся я внезапно и, открыв глаза, увидел перед собой двух типов, которые странно смотрели на меня.

– Я приехал поступать к вам на работу, курьером, – промямлил я.

– Ну да. Следуйте за нами.

Должно быть, их успели предупредить. Мне это понравилось. Мы миновали целый ряд зданий. Киностудия, как я понял, занимала огромную территорию.

Сквозь окна я видел, что в помещениях полно произведений искусства. Я не мог определить, насколько они хороши, но стоили наверняка очень дорого.