Эх, пескари, пескари! Ну где же вы, мои милые, добрые спутники, где ты, мое детство, которое так хотелось встретить хотя бы еще раз?.. Эх, пескари, пескари!

А вы ведь действительно были в той речушке, под Ржевом, откуда шли и шли ко мне добрые, внимательные письма Михаила Александровича… И я уже был там, под Ржевом, и вместе со своим светлым проводником шел росной тропкой к песчаному перекату…

Это будет необыкновенный перекат, спрятанный от постороннего глаза мягко зеленеющим ивняком. Мы будем осторожно раздвигать этот ивовый частокол, под ногами в упругом песке будут похрустывать осколки раковин, вынесенных сюда весенней водой. Это будут старые, поседевшие мелом домики-створки перловиц и беззубок.

А потом мы увидим воду. Еще несколько шагов, и легкая волна переката преданно выплеснется к твоим ногам. Здравствуйте, быстрые, чистые и честные струи! Я встану на колени перед этой незамутненной водой, рожденной родниками, и осторожно возьму в пригоршню эту воду. Здравствуй, родниковая свежесть и родниковая чистота русской земли!

А потом будет солнце. Конец удилища, опущенный в воду, поднимет легкую муть, и эти струйки поднятого со дна песка устремятся вниз по течению. Это будет сигналом пескарям. И вот они уже рядом и легонько пощипывают твои босые ноги.

Ах, какой это будет день в золоте и голубизне березового июля!.. А потом, распаренные, разморенные на полуденном солнце, поднимемся мы от воды в соседнюю рощицу и, осторожно опустившись на землю рядом с белоснежными ромашками и рубиновым клевером, прямо тут же, около себя, в траве будем собирать крупные, горячие от летнего солнечного дня ягоды земляники. Ах, какой это будет день!..

Домой мы вернемся поздно, когда вечерний туман поднимется от реки и станет переливаться через ивовые кусты на луг. И мы пойдем по луговой тропке, пойдем вместе с туманом к деревне и явимся пред светлые очи хозяйки дома туманорожденными витязями.

А потом и прожитый день, и туманный вечер отступят немного назад, отступят от самоварного блеска и редкого звона чайной посуды, отступят и останутся за окном, за белыми занавесками…

А ночью ко мне снова явятся пескари, «упругие, верткие, с висячими, как у запорожцев, усами», и обязательно золотоглазые, как в этой чудесной книжке, подаренной мне добрым человеком…

Увы, тот мой чудный день под Ржевом на сказочной реке так и не родился. Мой старший друг без меня сторожил все те туманные зори, которые мы должны были встречать вместе… Я так и не увидел этих зорь. Я только слышал о них потом от него, я только догадывался, что они должны были быть именно такими, какими рисовало их мне мое воображение.

Нет, мы обязательно поедем туда, поедем на следующее лето. И обязательно будут и июль, и горячие от июля красные ягоды земляники… Но следующего лета на реке у него уже не было…

Эх, пескари, пескари. Они так и не дождались нас обоих.

На другое лето, помня о наших пескарях, помня данное друг другу слово, я долго бродил по самым разным речкам с удочкой в руках. Но наших пескарей так и не нашел. И уже под осень на небольшой подмосковной речушке разглядел среди быстрых струй светлый пятачок песка.

Мне показалось, что здесь, возле песка, все время происходит какое-то движение. Нет, это не было движение воды. Нет, я не мог ошибиться – это были точно такие же рыбки, какие встретились мне в раннем детстве и остались со мной на всю жизнь. Их было много. Их, наверное, можно было ловить. У меня было с собой все необходимое для такой охоты. Но я отложил удочку и присел у самой воды.

Пескари настойчивыми стайками сопротивлялись течению. Течение сносило одну стайку за другой, но на их месте появлялись все новые и новые… Чем-то это упрямое стремление рыбок навстречу потоку напоминало мне перекат на Москве-реке, где когда-то я расставался со своей юностью.

Да, и теперь тоже была осень, только не было около воды осенних кленов – рядом от самого берега широко и вольно стелилось хлебное поле. Хлеб уже убрали, и вместо неприступной стены зрелой ржи по полю оставалась теперь торчать лишь щетина побелевшей стерни. Это было осеннее, отжившее еще один свой урожайный год русское поле под сине-голубым уже холодноватым небом…

Домой я возвращался поздно вечером. Удочку я так и не достал из чехла. Пескарей я так и не ловил. Они остались там, в реке, остались и дальше бороться с течением за свой песчаный пятачок. Они остались другому человеку, который, может быть, пойдет следом за мной и у которого еще только-только начинается босоногое детство…

И вот я дома за письменным столом. И, как очень дорогую память, держу в руках эту небольшую книжечку, открытую сейчас на десятой странице:

«Существует два вида пескарей: черныш и синец. Первый крупнее, темнее по окраске и более боек. Второй светлее, прозрачнее и чаще всего мелок до жалости. И вообще-то пескарь невелик. Ничтожество! Правда, слышал я, что много лет назад в Москве-реке был пойман пескарь, вызвавший среди столичных рыболовов целый переполох. Гигант – он весил четыреста граммов и своим весом вошел в историю…»

А войдем ли в историю мы, влюбленные в свое белобрысое вольное детство, влюбленные в ту землю, которая одарила нас своим ласковым солнцем, чистым небом, легкими облаками и быстрыми струями родниковых рек?..