Несмотря на то, что Карл не одобрял посещений Сомерсетхаус особенно теми, кому он оказывал явное предпочтение, он был очень удивлен, когда снова стал постоянно встречать этих людей в Уайтхолле и напрямую спросил, означает ли это, что Прекрасная Стюарт уехала к себе в Кобхем. Услышав в ответ, что Фрэнсис заболела оспой, он ужаснулся. Его успокоили, сказав, что ее жизни ничто не угрожает, но лицо сильно обезображено. Он не мог узнать никаких подробностей, потому что, боясь заразиться, люди не рисковали появляться в Сомерсетхаус, но все говорили о том, как преданно Леннокс ухаживает за ней. Говорили и о том, что, наверное, следы оспы навсегда останутся на ее лице…

Карл был в ужасе, такое же потрясение испытала и королева, когда он рассказал ей о болезни Фрэнсис, и он без всякого нажима с ее стороны написал Фрэнсис о том, что прощает их обоих – и ее, и Леннокса.

Фрэнсис, которая мужественно переносила все страдания, связанные с болезнью, получив это письмо, разрыдалась.

– Все-таки у него доброе сердце, несмотря ни на что, – сказала она. – И даже если теперь я навсегда останусь уродом, может быть, это и не такая высокая плата за то, что Карл вернул нам свое расположение.

– Я предпочел бы навсегда остаться в немилости, – ответил Леннокс, – чем видеть, как вы страдаете. Нам надо было остаться в Кобхеме, там эта болезнь большая редкость… Если пострадает ваше прекрасное лицо…

– Не пугайте ее, – резко перебила его миссис Стюарт. – Вы прекрасно знаете, что Фрэнсис проявила необыкновенную выдержку и не прикасалась к болячкам…

– Это заслуга моего супруга, maman, – сказала Фрэнсис. – Он ходил от одного аптекаря к другому в поисках глазных капель и разных лосьонов для кожи, которые у них бывают очень редко. Но он слышал, что благодаря этим лосьонам не остается никаких пятен на лице. Они действительно сильно снимают зуд и уменьшают боль, так что если болезнь не изуродует меня, то только благодаря ему.

Миссис Стюарт не могла не согласиться с дочерью, хотя была очень измучена и взвинчена после многих бессонных ночей, которые она провела, ухаживая за ней. Леннокс был подавлен, и на него у миссис Стюарт уже не хватало терпения. И вот теперь, когда врачи сказали, что состояние Фрэнсис больше не вызывает тревоги и она не заразна, эти два человека – мать и муж, которые выхаживали ее день за днем во время болезни, больше не могли сдерживать себя и дали выход взаимному раздражению.

Фрэнсис была еще слишком слаба, чтобы играть роль миротворца, но она не могла не поддержать миссис Стюарт, когда та сказала зятю:

– Фрэнсис больше, чем кто бы то ни было другой, нуждается сейчас в отдыхе. Но поскольку король наконец отменил свой запрет, почему бы вам не появиться при Дворе и не успокоить тех, кто, без сомнения, интересуется вашей женой и беспокоится о ней? Ни в коем случае вы не должны позволить им даже подумать о том, что болезнь изуродовала Фрэнсис.

Наконец им общими усилиями удалось убедить Леннокса, а Фрэнсис уговорила мать уйти к себе и немного отдохнуть.

Оставшись одна, она начала искать зеркало, которое спрятали от нее. До этого времени она сама не хотела видеть себя, но сейчас решила, что достаточно окрепла и у нее хватит сил посмотреть на себя. Правда, когда она вернулась к постели, прижимая зеркало к груди, она молилась о том, чтобы ее лицо не оказалось слишком страшным.

Сначала Фрэнсис ничего не видела из-за слез, но она вытерла их и принялась внимательно разглядывать свое отражение. Она выглядела совсем не так страшно, как можно было бы предположить: отвратительные болячки бесследно исчезли, но на коже все еще оставались пятна, лицо было отечным, а глаза запали и потускнели. Она подумала о том, что, наверное, после выздоровления к ней вернется ее прекрасный цвет лица, и глаза не навсегда останутся такими тусклыми и невыразительными.

В этот момент она увидела, как поворачивается дверная ручка, и Фрэнсис уже приготовилась объясняться с матерью, которая, как ей казалось, должна была отдыхать в своей комнате.

Но вместо миссис Стюарт на пороге своей комнаты Фрэнсис увидела короля и закричала от испуга.

– Моя бедная Фрэнсис! Мое бедное, дорогое дитя! – воскликнул он.

– Сэр!

Зеркало было отброшено в сторону, и Фрэнсис попыталась зарыться в одеяло, но Карл уже обнимал ее. Он поцеловал ее в лоб.

– Не надо, не надо! Вы не должны этого делать! – кричала Фрэнсис.

– Почему? Доктора сказали, что болезнь уже не опасна, а я так соскучился! Мне сказали, что вашего мужа видели по дороге в Уайтхолл, а я хотел сначала поговорить с вами наедине. Я взял лодку и спустился вниз по реке, но когда я причалил к берегу, оказалось, что калитка заперта, и мне пришлось перелезать через ограду.

– Как вы решились на это, Ваше Величество?!

– Почему бы и нет? Как только я оказался в саду, все мои волнения остались позади. Я знал, где ваша комната. В течение последних недель я много раз ходил под вашими окнами, даже ночами, в них всегда горел свет.

– Вы… вы так беспокоились обо мне? – спросила Фрэнсис, не скрывая своего удивления.

И неожиданно искренняя радость, которой так не хватало ему все то время, прорвалась наружу, и она расхохоталась.

– Перелезать через эту высокую ограду! Да еще с пиками наверху! Вы, король Англии! Карл, наверное, вы разорвали одежду, да?

– Я еще не так стар, чтобы не перебраться через стену, тем более что между кирпичами можно было вполне поставить ногу.

– Представьте себе только, что вас могли увидеть! Тот, кто не узнал бы вас, вполне смог бы принять вас за грабителя!

– Я совсем не думал об этом. Поблизости никого не было.

Мысли Фрэнсис вновь обратились к ней самой.

– Если бы я знала… Если бы вы предупредили меня… я постаралась бы выглядеть получше, – запинаясь, нерешительно сказала она, инстинктивно стараясь прикрыть лицо легким шарфом, – этим шарфом она в последнее время защищала глаза от слишком яркого света.

Фрэнсис была счастлива, что мать так хорошо ухаживает за ней, что она ежедневно меняет постельное белье, постоянно проветривает комнату и часто освежает воздух водой, пахнущей сиренью. На ней была шелковая рубашка, а кровать занавешена пологом из розового Дамаска. Если бы только он не смотрел на ее лицо!

Но Карл осторожным движением повернул к себе голову Фрэнсис, и губы ее дрогнули.

– Почти ничего не заметно, – мягко сказал он. – А ведь вы только начали поправляться. Вот посмотрите, через несколько недель вообще не останется никаких следов.

– Врачи говорят, что даже при самом благоприятном исходе, левое веко останется немного опущенным, – сказала Фрэнсис.

– Не верьте им. Вы будете так же прекрасны, как и раньше. Но у вас, Фрэнсис, есть не только красота. Гораздо важнее ваш веселый характер и беспечное сердце. Если бы вы только знали, как мне не хватало всего этого! Я много думал о себе в последние дни и вынужден был признать, что я заслужил эту потерю. Я сам виноват в том, что потерял вас.

– Нет. Я тоже виновата в этом, не только вы, – ответила Фрэнсис. – Я была тщеславна и глупа и обещала вам то, что не вправе была обещать, потому что в глубине души знала, что буду принадлежать только тому, кто станет моим супругом. Я не заслуживаю того, чтобы видеть вас сейчас здесь. Я не заслуживаю вашей доброты.

Когда она говорила это, ее голос дрожал, и Карл ответил:

– Я хотел бы быть с вами в самые тяжелые дни вашей болезни. Помните, в то время, когда королева была так тяжело больна, вы сказали мне, что если вам случится болеть, то хотели бы иметь такую же хорошую сиделку, какой оказался я?

Фрэнсис, конечно же, помнила это. Однако, представив себе, что было бы с ее матерью и мужем, вздумай король ухаживать за ней, она снова рассмеялась.

– Ну и шум поднялся бы тогда! Это сохранилось бы в истории и передавалось бы из поколения в поколение! Вряд ли это безумство пошло бы мне на пользу. Господи, как прекрасно снова смеяться! Моя бедная мама и мой несчастный муж так настрадались из-за меня, что теперь с трудом выносят друг друга.