– Вы сейчас же покажете мне, место, где нашли ежа! Еж – санитар нашего, советского леса.

– Это на опушке, Анжелика Семеновна, около сосны. – Спохватился Мишка. – Это все они. Я им говорил, не надо, а они...

– Предатель, -презрительно сплюнул Гоша. – Шестерка.

– Вы все виноваты, – тоном, не терпящим возражений, сказала учительница. -Так где вы его нашли, здесь?

– Да, вот норка, под корнями.

– Выпускайте. Осторожно, чтобы его не травмировать. Иди домой, ежик!

– Фас! – с радостным возбуждением выкрикнул Леха.

– Алексей, стыдись. Мы сию же минуту возвращаемся в школу, – холодно сообщила Анжелика Семеновна. – Из учительской вы позвоните родителям, и вызовите их к директору.

– Что ты еж такой колючий, – невпопад вспомнил Леха детсадовские утренники. – Это я на всякий случай. Знаешь, кто мои соседи? Коммунисты и медведи.

– Так, Алеша. Это уже чересчур. Признайся, где ты слышал такое стихотворение, в семье? На улице, в среде отщепенцев?

– Анжелика Семеновна, я спутал. Все напутал .

– Интересная история получается, Алексей. Неплохой ученик, из семьи советских трудящихся, является носителем чуждой нам в корне идеологии. И это в такое время. Все вы слышали о том, что империализм загнан в угол, огрызается и пытается совратить молодые души. В то время, как строители нового общества...

10.

Облачка перестали мигать. Разбившись на тороиды, они бросились врассыпную. Из пустоты появилась черная туча с бродившими внутри фиолетовыми разрядами. Туча была страшной, напоминавшей ядерный гриб.

– Вот и все, – понял Степан. – Училка пришла, сейчас этим тороидам -похитителям по первое число вставят.

Из фиолетовой сердцевины тучи выскочили маленькие молнии, молниеносно догнавшие и ужалившие шаловливые облачка, да так, что на каждом из них осталось светящееся фиолетовое пятнышко. В голове у Шишкина громко забулькало. Паровозный гудок («Откуда здесь поезд?» – удивился Степан) проревел первый аккорд гимна СССР.

– Союз нерушимый республик свободных, – продолжил Степан. Сразу же за этим, клеточки Степанова тела соединились вместе, и он начал с жуткой скоростью падать вниз.

– Мамочка, – заорал Шишкин, не в силах вынести сплетающихся в узлы созвездий, и зажмурился.

Падение было болезненным, по правде говоря, Степан слегка отбил себе копчик. Он снова чувствовал свое тело. Руки его держались за что-то холодное, слегка шершавое. Ноги упирались в твердь.

– Мама! – застонал Шишкин и осторожно приоткрыл глаза. Степаново тело сидело на плетеном стуле в родном дворике.

– Чего орешь, – из окна высунулась сонная Ксения. – Совсем с ума сошел, весь дом перебудишь.

– Ксюша, – задыхался Шишкин. – Ксения! Ты знаешь. Меня похитили эти, облака. Я был в космосе, я думал, я никогда...

– Нажрались все-таки, паразиты! – зашипела супруга. – Больше этого Васю на порог не пущу, так и знай! Ты на себя посмотри, морда зеленая, потный весь. А ну-ка быстро в кровать!

– Ксения, – у Степана от изумления открылся рот... – Милая! Ты услышь меня... Как я рад тебя видеть.

– Окончательно рехнулся, – супруга с грохотом закрыла окно.

11.

Наверное, если бы человек на секунду приобрел обоняние сторожевой собаки, он бы потерял дар речи от обилия новых запахов.

Что-то подобное происходило со Степаном. Все чувства его были обострены до предела. Обычный дворик квартирного комплекса на самом деле являлся полем изнурительной битвы. Под цементными плитами прорыты были тайные ходы, сквозь которые просачивались на соседский участок жуки с блестящим хитиновым панцирем. На жуков нападали муравьи, а несущие балки здания вот уже тридцать лет методично поедали термиты.

В кустах шуршали ящерицы, на которых охотились птицы. Казалось, Шишкин может в любую секунду взглянуть на вселенную глазами ночных хищников, потом он стал колибри, вылетевшей на ночную кормежку, и совершавшей безумные витки под сенью платана.

Соседский кот вышел на прогулку, луна отражалась от листьев, ветки хлестали по лицу, но превыше всего был дикий азарт, предвкушение мягкой плоти, перьев и хрустящих в зубах косточек.

За упоение это можно было запросто расстаться с жизнью.

А самое ужасное заключалось в том, что Степан одновременно чувствовал сигналы всех живых существ на планете.

Миллиарды насекомых. Птиц. Котов. Людей. Енотов.

Сотни тысяч в эту секунду умирали. В своей постели, от голода, под колесами автомобилей, на войне, от воткнутого в грудь ножа.

Примерно двадцать миллионов испытывали оргазм. На супружеском ложе, в поле, на пляже, в родительской квартире, в гостинице, на квартире у приятеля.

Пятьдесят миллионов были пьяны в стельку.

Соседи слева по квартирному комплексу занимались йогой, те, которые снизу, подготавливали налоговую декларацию.

Земная кора вибрировала, готовая разразиться катаклизмами. На побережье Австралии акула только что проглотила очередного серфиста.

Степан начал задыхаться. Его не в меру чувствительная антенна переполнилась впечатлениями. Хуже того, он мог одновременно существовать в нескольких временных пластах. Один Степан шагал в будущем, другой – в прошлом, третий – в настоящем.

– Ну что ты сидишь, убожество. – Ксения схватила Степана за руку и попыталась приподнять его телесную оболочку. – Тебя уже к наркологу везти, или сам проспишься?

– Ксения! – Укоризненно покачал головой Степан. – Как ты можешь.

– Ну-ка быстро спать!

– Как ты могла, Ксения Владимировна, изменить мне с Василием?

– Степан, ты с ума сошел! – Ксения изобразила возмущение, но, увидев глаза Шишкина, поняла, что ему все известно. – Нажрался, сволочь, и все тебе рассказал, мразь? Трепло пьяное.

12.

Провидческий дар Степана распространялся на незначительные временные отрезки, примерно в несколько миллионов лет. Будущие годы были страшны, в них Шишкин не заглядывал, только прищуривался, наивно полагая, что на наш век хватит.

К тому же, будущее почему-то было слегка размытым, будто окутанным дымкой. Прошлое, напротив представлялось устойчивым и четким. Отвлекшись от динозавра, жующего своего собрата по эволюции, Степан наблюдал Французскую революцию, и вслед за ней застывший в совсем недалеком прошлом греховный акт близости Ксении с соседом Василием.

Произошло все чрезвычайно пошло. Василий был в похмельном состоянии и на работе сказался больным. Выпив пару рюмок, он начал варить бульон из замороженной курицы, бросив в кастрюлю все, что нашлось в холодильнике, но вскоре обнаружил, что дома нет соли. Тогда Вася кое-как позвонил Ксении в дверь. Затем уставился на нее, невыспавшуюся, в домашнем халатике, из под которого торчала ночная рубашка с глубоким вырезом.

– Привет, соседушка, – зевнула Ксения. – Не спится?

– Соли бы мне... – Василий уставился на декольте, раскрыв рот, а Ксения вдруг ощутила легкое, но приятное возбуждение.

– И не стыдно зенки пялить? – игриво спросила Ксения.

– Не-а, – признался Василий, распустив руки.

– Бесстыжий, – отталкивала его Ксения. – Ты чего, Вася, ты это брось. Отстань, тебе говорят!

Последующее было неловким, скучным, и отнюдь не оправдавшим ожиданий.

– Иди, Вася, домой. Проспись. И запомни, ничего не было! – строго сказала Ксения спустя час с небольшим. – От тебя до сих пор перегаром несет.

– Значит так, Ксения, – Степан успел мысленно заглянуть в мысли своего начальника, и торопился. – Я уезжаю.

– Степан, прости меня. Я не смогла от него отбиться, он же когда выпьет, такой шебутной.

– Не ври Ксения, мне все известно. Дочку береги.

– Степушка, – взмолилась супруга. – Господи, да что же это такое. Куда же ты в таком состоянии. Вернись, прошу тебя!

– Поздно, Ксения, поздно!

Шишкин гнал машину по ночной автостраде. Он ехал к Анатолию Ивановичу. Светофор. Горная дорога, одинокий дом на холме.