Тамару — это еще один небольшой островок, совсем рядом с Роа-Тоа, даже вершину потухшего вулкана было видать. А Того был на Тамару вождем. На самом деле звали его по-другому, только выговорить не удавалось, «Того» ближе всего. Был это сморщенный такой старый негодяй и горький пьяница, но к белым относился крайне дружелюбно.
— Да Старик, скорее всего, зайдет и на Тамару, — ответил я Биллу.
— Это вряд ли. Мы снимемся с якоря не раньше, чем они с Мак-Грегором вылакают весь виски на борту. И на Тамару заходить будет незачем — спиртного для обмена или в подарок старому Того не останется. Пошли, на баркасе легко доберемся. А если будем торчать тут, старпом еще, чего доброго, выдумает нам какую-нибудь работу. Давай возьмем баркас, и — ходу, пока Старик с Мак-Грегором не видят. Если спросить, Мак, как всегда, откажет.
Словом, вскоре мы втроем: Билл, я и мой белый бульдог Майк — были в море. Сквозь треск мотора я услыхал какие-то вопли. Оглянулся, вижу: наш Старик с Мак-Грегором выскочили из фактории, прыгают, вопят, машут кулаками. Ну, мы в ответ выставили им средние пальцы и самым полным двинули вперед.
И вот через некоторое время перед нами над океаном вырос Тамару — тихий, темно-зеленый, с устремленным в небеса жерлом потухшего вулкана и деревьями на горных склонах.
Когда мы были здесь год назад, деревенька Того стояла прямо на берегу, но теперь, к немалому нашему удивлению, мы увидели на ее месте лишь груды развалин. Хижины кто-то сравнял с землей, джунгли подступили к самой кромке воды, и никаких признаков жизни.
Стало быть, решили мы, что-то тут стряслось, и вдруг из-за деревьев вылезли четверо или пятеро туземцев и с этакими дружелюбными улыбками направились к нам. Майк ощетинился и зарычал, но я подумал, что белые собаки просто не любят цветных. Таким образом, правда, черные собаки должны бы не любить белых, однако это отчего-то не так.
В общем, канаки кое-как объяснили нам на своем пиджин-инглиш, что деревню перенесли подальше в джунгли, а их послали за нами.
— Спроси, зачем им понадобилось менять место, — сказал я Биллу, который отлично владел местным языком.
— Говорят: детишки их стали болеть от соленой воды. Да ты не волнуйся, они, скорее всего, и сами не знают, зачем переехали. Они вообще частенько не соображают, зачем что-либо делают. Идем, навестим Того.
— Спроси, как он поживает.
Билл перевел канакам мой вопрос, а потом перевел мне ответ:
— Говорят: он свободен от боли и скорби, насколько человек вообще может быть свободен от них.
Канаки заухмылялись и закивали. Ну, пошли мы с ними. И Майк потащился за нами, не переставая рычать. Я раздраженно попросил его заткнуться, однако он даже ухом не повел.
Через какое-то время мы вышли на большую поляну. Там и стояла деревня. Здесь тоже не наблюдалось никаких признаков жизни, кроме нескольких туземных собак, дремавших на солнышке. По спине моей пробежал холодок.
— Слышь, — обратился я к Биллу, — странно это все как-то. Спроси у них, где Того.
На вопрос Билла один из туземцев ухмыльнулся и указал на шест, стоявший перед самой большой хижиной. Я поначалу не понял, что он имеет в виду, но тут же все разглядел — и желудок мой едва не вывернулся наизнанку, а сердце захолодело от страха. На шест была насажена человеческая голова! Все, что осталось от бедного старика Того…
В тот же миг на нас с Биллом навалились сзади по два здоровенных канака, а еще пара сотен тучей высыпала из хижин.
Билл с ревом присел, швырнул одного из канаков через себя, сделал пол-оборота назад и уложил второго ужасным ударом в челюсть. Тогда первый, не поднимаясь, схватил его за ноги, а еще один ударил по голове дубиной. Билл, залившись кровью, рухнул на колени.
Я тем часом разбирался с собственными неприятностями. Стоило двоим канакам схватить меня, Майк бросился на них, повалил одного и едва не разорвал на части. В тот же миг я ударил за спину локтем и, по счастью, попал второму в солнечное сплетение. Тот, хрюкнув, ослабил хватку. Развернувшись, я хотел было уложить его, но тут же почувствовал что-то острое между лопатками и понял, что к спине моей приставили копье. Пришлось остановиться и замереть. В следующую же минуту мы с Биллом оказались связаны по рукам и ногам. Я покосился на Билла. Из раны на его голове текла кровь, но все же он улыбнулся в ответ.
Так вот, заняло все происшедшее меньше минуты. Трое-четверо туземцев подошли к Майку и оторвали его от его жертвы, визжавшей и истекавшей кровью, будто свинья резаная. Тогда эта самая жертва потащилась к ближайшей хижине, причем выглядела не веселее выброшенных на берег обломков потерпевшего крушение судна. Прочие дикари принялись плясать и прыгать вокруг Майка, стараясь достать его копьем или дубиной и в то же время не остаться без ноги, а Майк начал прогрызаться сквозь них ко мне.
Я смотрел на все это с прыгающим где-то под самым горлом сердцем, как вдруг — трах! — раздался пистолетный выстрел, Майк перекувыркнулся пару раз и замер. Из раны на его голове заструилась кровь. Издав ужасный вопль, я рванул стягивавшие меня веревки с таким отчаянием и бешенством, что вырвался из рук державших меня канаков и тоже упал.
Затем нас с Биллом довольно грубо приволокли к здоровенному черномазому с дымящимся пистолетом в руке и жутко важному с виду. Мне с первого же взгляда показалось, будто где-то я уже видел этого типа, однако об этом мне думать не хотелось, я жаждал лишь освободиться и голыми руками вырвать ему глотку за то, что он застрелил Майка.
А дикарь этот подступил к нам вплотную, крутя пистолет на пальце, и тут я смог разглядеть его поближе. Кабы взгляды могли убивать, он бы за это время уже раза три сдох. Был то здоровый, высокий, отличного сложения туземец, не похожий, однако ж, на остальных — у этого кожа слегка отдавала в желтизну, а все прочие были золотисто-коричневыми. И лицо у него в отличие от остальных не было открытым да добродушным — жестоким оно было, с раскосыми глазами и тонкогубым ртом. Я сразу понял, что в нем имеется примесь малайской крови. Метис, значит, от обеих рас унаследовавший худшие стороны… На нем, как и на остальных, была только набедренная повязка, но у меня возникло стойкое впечатление, что где-то я его уже встречал, в другой одежде и в другом обществе. Не будь я так зол и опечален смертью Майка, сразу бы узнал.
А гусь этот тут и заговорил — по-английски, но очень уж гортанно:
— А-а, миста Костиган навестил мой остров, а? Как оно нравится — мое гостеприимство, а? Как оно — мо-быть, погостите подольше, а? Мой рад видеть вас, как никого другого в мире!
Говоря все это, он скалил зубы в улыбке, но, произнеся последнее слово, сомкнул мощные челюсти с лязгом, будто крокодил. И тут Билл, глядевший на него с изумлением, заорал:
— Сантос!
Меня словно громом поразило, прямо ноги подкосились от удивления — не был бы связан, наверняка упал бы. Ну конечно! И вы тоже должны его помнить, если хоть вполглаза следите за боксерским миром.
Пару лет назад я встречался с этим Сантосом на ринге во Фриско. Ну да, тот самый Непобедимый Сантос, Тигр Борнео. Он дрался в разных азиатских портах с бойцами второго разбора. Там-то Арни Хуссенштейн его и откопал и, после того как Сантос уложил всех в обозримых пределах, привез его в Америку.
Парень, без сомнения, был хоть куда. Первую очередь своих американских противников он просто-таки смел, словно коса — жухлую траву. Он был быстр, силен как бык, и к тому же обладал очень приличной для такого тяжеловеса реакцией.
Первым его серьезным противником был Том Йорк, вы его наверняка помните. Первый раунд Том выиграл легко, но во втором Сантос выписал ему такую плюху, что сломал нос и выбил четыре зуба. После этого уже пошла настоящая мясорубка, и в пятом раунде рефери остановил бой, чтобы сохранить Тому жизнь. Тут-то газетные писаки насели на Сантоса пуще прежнего, дескать, он второй Фирпо и уж никак не миновать ему быть чемпионом.
Арни принялся организовывать матч в Гарден, а Сантоса пока что отослал обратно во Фриско, пополнить список нокаутов да поразмяться с парочкой-другой калифорнийцев. И тут-то на сцене появился темнейшей души злодей — Стив Костиган.
