— Нехорошо, — в раздумье сказал майор, — нехорошо, Владимир Семенович. Но какое отношение все это имеет к Рогачеву?

— Вот Рогачев-то и не дал мне того творога. Зашел за мной на директорскую квартиру, вывел в лес и отчитал, как первоклассника. Я до того растерялся, что чуть инфаркт не хватил! Кричал на него, чтоб он не лез не в свои дела. Но он меня очень задел, очень. Отказался я от того творога… Теперь судите.

Майор долго глядел на Аверкина. Тот был весь в поту, лицо его пожелтело, и чувствовалось, что сердце у этого человека и впрямь неважное.

— Что же, — сказал майор, — идите, Владимир Семенович, говорить я вам ничего не буду, вы и так, кажется, понимаете, что выручил вас Рогачев из некрасивой истории. (Аверкин быстро закивал головой.) Если что-нибудь вспомните о ваших отношениях с Рогачевым, сообщите нам. До свидания.

Совершенно расстроенный, Аверкин долго собирался, подтягивая галстук, моргал, что-то бормотал, потом вышел.

В квартире на втором этаже большого дома зазвенел звонок. Растрепанная женщина с седыми волосами крикнула:

— Ольга, открой! — и стала метаться по комнатам, наводя порядок.

Вошел незнакомый человек.

— Простите, вы Александра Степановна? Женщина размашисто кивнула и подошла:

— А вы?

— Сослуживец вашего мужа. Ваш муж с неделю назад выехал к себе в Бийск по телеграмме…

— В какой Бийск?

— Или в Барнаул…

— Да что такое, не понимаю… Этот проходимец, конечно, может куда угодно катить!.. Ольга, и ты, Лена, марш в свою комнату! И дверь прикройте… Опять трюк! Я попрошу вас, вынесите ему взыскание! Опять за какой-то юбкой метнулся, а телеграмма для вида! У нас нет никого ни в Бийске, ни в Барнауле!

— Может, я напутал? Телеграмма о том, что мать умирает, откуда-то с Алтая…

— Если из Горно-Алтайска, тогда может быть… Но какая мать? Она пять лет как скончалась! И тут проделки сыночка не последней каплей были в ее смерти! Ведь старый уже! Дьявол! — Она мгновенно и без перехода заплакала, сморщив лицо. — Ну что ты будешь делать… Седина в бороду, бес в ребро!.. Может, дед умер? — спросила она, также внезапно успокаиваясь, как и начала плакать. — Его отец. Ему девятый десяток пошел… А впрочем, какое мне до всего этого дело! Мне бы ребят одеть и накормить… А в доме хоть шаром покати! Отец! Черт его возьми!..

— Извините, — сказал посетитель, — чувствую, вас расстроил, извините, но хотели выяснить, когда он появится.

Невысокий человек предъявил начальнику ЖЭКа свое удостоверение и попросил вызвать домоуправа дома 9/17 по улице Калинина. С домоуправом разговор был долгий. Сначала сели за план дома, рассмотрели его крыло, что обращено на улицу Калинина, потом посмотрели по домовой книге фамилии и профессии квартировладельцев. Внимание сотрудника привлекли несколько квартир. Хозяева их работали на Севере, а квартиры сдавали. Домоуправ ничего не знал об этих квартирантах и посоветовал обратиться к дворничихе.

Во дворе дома 9/17 на детской площадке возились в песке малыши, в центре двора играли в футбол школьники, а на лавочках сидели пенсионеры — по случаю солнечного дня они вышли подышать свежим воздухом. Сотрудник разыскал квартиру дворничихи, позвонил. Дверь ему открыла плотная сорокапятилетняя женщина.

Сотрудник представился и попросил разрешения поговорить. Вскоре они уже беседовали.

— Меня вот что интересует, — говорил сотрудник, проверяя по списку квартировладельцев номера квартир. — Дом ваш кооперативный, так?

— Кооперативный, — говорила дворничиха, — народ у нас тут хороший, не безобразничают, не пьют…

— Все жильцы, проживающие у вас, работают в вузах и техникумах? Это ведь их профсоюз строил дом?

— Почитай, что все, — говорила дворничиха, — некоторые, правда, на пенсии уже, есть и молодежь — им родители квартиры покупали, — те на других работах трудятся.

— А в квартиры, которые принадлежат северянам, пускают жильцов?

— В каких пущены, в каких — нет.

— А каким образом их пускают?

— Ежели владелец квартиры с кем сговорился, он и пустил. А то оставит ключ какому-нибудь родичу и попросит его в случае чего пустить, и так бывает. Оно и то сказать: сами где-нибудь в Якутии либо Колыме, а тут людям жить надо, а квартира пропадает. Ясное дело, лучше сдать. А квартира-то поглядите какая!

Дворничиха с гордостью стала показывать квартиру, как раздвигаются двери между комнатами, как работают краны в кухне и в ванной. Сотрудник терпеливо слушал и смотрел.

— Клавдия Ивановна, а временные жильцы, что проживают в квартирах северян, они у вас состоят на временной прописке?

Дворничиха сразу стала малоразговорчивой.

— Конечно, состоят, — пробормотала она, отворачиваясь.

— Все? — настойчиво допытывался сотрудник.

— Ну, которые состоят, которые — нет, — сказала дворничиха, не глядя на сотрудника. — Нешто мы сдаем! Родственники сдают. Им попробуй докажи! Они сдадут кому угодно — и довольны. Плата за квартиру идет, чего ж лучше!

— Скажите, а вы не знаете, домоуправление принимало какие-либо меры, чтобы непрописанных жильцов в квартиры не пускали? Родственники квартировладельцев должны их временно прописать, так?

— Так-то так… Вы извините, у меня там на кухне вода пущена. Сейчас я приду.

Сотрудник видел, что дворничиха уклоняется от ответа, и поэтому, когда она вернулась, спросил:

— В этом крыле здания сколько квартир пустует?

— Пять.

— Сколько из них сдано временным жильцам?

— Все сданы.

— Все прописаны? Дворничиха опустила глаза.

— Вы не ответили на вопрос.

— Двое не прописаны, — сказала она, — неугомонные! Где ж их поймаешь… Ас родичами хозяев начнешь говорить, они божатся: скажу, скажу… А вот не говорят.

— Дайте мне фамилии временно проживающих в этих квартирах.

Скоро в блокноте было записано две фамилии квартирантов и две фамилии с адресами родственников северян, сдавших квартиры неизвестным лицам. Теперь предстояло начать проверку.

Следующий день принес свои новости. Миронов, очень заинтересованный сообщением сотрудника о временных жильцах в квартирах северян в том доме, куда вел его Длинный на встречу с резидентом, узнал, что в двух квартирах без прописки проживают некий приезжий инженер и человек неизвестной профессии, которому сестра квартировладельца сдала квартиру десять месяцев назад. После тщательной проверки Миронов пришел к выводу, что постоянные жильцы дома едва ли могли иметь отношение к резиденту. А непрописанные жильцы его очень заинтересовали. Поэтому он дал инструкции сотруднику, проверявшему дом, и тот опять направился по этому адресу.

У Луганова новости поступали одна за другой. Первой новостью, которую ему сообщил сотрудник, проверявший Варюхина, было известие о прибытии их подопечного. В девять часов Варюхин уже сидел за своим столом и громогласно рассказывал о своей поездке.

— Батя у нас хитрец, — повествовал, похохатывая, Варюхин. — Восемьдесят три старику, а дипломат, что твой Черчилль! И ведь сколько раз я покупался на такие штуки и вот все же опять попался! Лежит, стонет, просит священника позвать — он у нас религиозный, — все вокруг бегают: дедушка Фома концы отдает… Начинаются сборы, родственники съезжаются сострадают умирающему… А он доволен: внимание! Я-то его здоровецкую породу по себе знаю, на такие вещи не покупался. Но на этот раз чувствую: век его кончается. Поехал. Действительно, был на грани. Еле дышал. Ну, мы врачей собрали — не помогают. Тогда я ему водочки потихоньку поднес — встал! Глазам своим не верю — стоит батя! На ладан дышит, а стоит. Короче говоря, опять выжил Варюхин-старший…

У начальства разговор был жестче.

— Целую неделю не были, товарищ Варюхин. В чем дело? Отчитайтесь.

— Я же вам показывал телеграмму, товарищ начальник, отец при смерти был.

— Телеграмма была заверена врачом?

— Да вы же сами смотрели, Александр Прокофьевич!

— Была или нет?

— Да я уж сейчас и не знаю. Вы ж смотрели. Сами отпустили.