Он толкнул плечом дверь комнаты, но она не подалась. «Может быть, Мери-Лу нет дома?» — подумал он и еще раз толкнул дверь. Она слегка приоткрылась, одновременно послышался грохот, и он понял, что перевернул стул. Почему? Зачем стул у двери? Обгоняя охвативший его страх, Арт пошарил рукой по стенке, нащупал выключатель, но еще прежде, чем он щелкнул им, он уже знал, что Мери-Лу дома и что он не увидит ее…

Она висела на веревке, прикрепленной к трубе, что проходила почти под потолком. Как она смогла перебросить веревку? Синие глаза были открыты и пусты. Вот почему стул оказался у двери. Интересно, как она смогла перебросить веревку, ведь труба так высоко. На трубе ржавчина. У ржавчины свой запах. Но как его выразить словами, если он не похож на другой запах? Запах ржавого металла. Лучше всего чувствуешь этот запах, когда касаешься металла подбородком.

Одна туфля осталась у нее на ноге, другая упала на пол. Та, что осталась на ноге, зацепилась за пальцы и висела просто чудом. «Осторожно, чтобы не упала», — пронеслось в голове у Арта. Когда-то, должно быть, на стельке была выдавлена фирменная марка, но сейчас осталось лишь темное пятно. Арт стоял, глядя на туфлю, и пытался сообразить, как же все-таки называлась фирма. Нет, как ни старайся, не определишь — все буквы стерты.

На столе лежала записка: «Дорогой Арт! Мы проиграли. Эдди Макинтайр ошибся. Вдвоем еще тяжелей. Я больше не могу. Прости. Если сможешь, спасись. Ради нас».

Арт аккуратно и неторопливо сложил записку, засунул ее в карман. Его тошнило. Его все рвало и рвало, и он не в силах был остановиться. Холодный и липкий пот стекал со лба. Он упал на пол. Он плакал, и его тошнило. И спина у него была открыта, не защищена. За ней висела Мери-Лу.

— Давай иди, — кивнул Арту сержант и показал подбородком на обитую пластиком дверь. — Капитан освободился.

— Спасибо, — сказал Арт и толкнул ладонью дверь. Она открылась с вкусным чмоканьем, и он очутился в кабинете начальника.

Капитан Доул, крупный человек лет сорока, с оспенным лицом и сонными серыми глазами, скучно зевнул, вздохнул и принялся нарочито медленно набивать трубку. Раскурив ее и выпустив несколько клубов дыма, он посмотрел на Арта и сказал:

— Ну?

— Вот, прочтите. — Арт протянул полицейскому капитану записку Мери-Лу. Тот скользнул по ней глазами.

— Ну?

— Понимаете, — Арт поднял глаза на капитана, — сначала Эдди Макинтайр обманом приспособил к белому снадобью меня, а теперь вот ее. — Он кивнул на записку. — Он уверил ее, что вдвоем бросить легче, чем одному… Она хотела мне помочь… Повесилась…

— Ну? — Капитан боялся, что трубка погаснет, и несколько раз быстро втянул воздух, прикрывая чашечку ладонью. — И что ты хочешь от меня?

— Этот Эдди Макинтайр людей губит… Сначала я вот… А теперь она… И других много… На лестнице…

— Ладно, ты посиди там, сержант тебе покажет, а я пока вызову сюда Эдди…

Он сидел на жесткой скамейке и рассматривал фотографии десяти разыскиваемых полицией наиболее опасных преступников. Эдди Макинтайра среди них не было. Эдди Макинтайр не прятался. Чего ему прятаться? Чего бояться? Он помогает людям. Без белого снадобья дрянно, без белого снадобья дьяволы тебя терзают изнутри, а у Эдди всегда есть запасец. И несет честной народ добытые по ночам денежки Эдди Макинтайру. Можешь — Добывай. Не можешь — не добывай. Можешь лежать на лестнице, там, где выцарапано зачем-то на стене обычное имя «Поли», можешь перебраться через перила, там, где дерево давно сорвано и остался лишь ржавый металл. А можешь висеть на трубе, там, где ржавый металл, что пахнет ржавым металлом и который, если потереть его ладонями, окрашивает их в оранжевый цвет.

Удивительно он себя чувствовал сейчас. Пустота и тяжесть. Он был пуст. Не было ни сердца, ни желудка, ни печени — ничего. Он был пуст. Пуст и холоден, как поздняя осенняя улица. И вместе с тем он весил тонны, тонны. Тяжелая пустота. Пустая тяжесть.

— Эй, — крикнул ему сержант, — иди!

Он снова вошел в кабинет капитана. На стуле у стола сидел Эдди Макинтайр. Увидев Арта, он грустно улыбнулся. Не зло, не с ненавистью, не с обидой даже, просто грустно.

— Как ужасно, — сказал он. — Такая молодая…

— Эдди, — сказал капитан, — этот человек утверждает, что ты специально приохочиваешь людей к белому снадобью. Специально, чтоб потом наживаться на них. Что ты можешь сказать?

Арт, не веря себе, с надеждой посмотрел на капитана. С самого детства, с первым глотком асфальтового воздуха, с молоком покойной матери он всосал в себя страх и недоверие к полиции. Полиция была их, она защищала их — тех, кто жил не в джунглях. Но ведь попадаются же иногда люди и среди свиней. Редко, конечно, но должны же попадаться…

— Так что ты скажешь, Эдди? — еще раз переспросил капитан. — Это ведь серьезное обвинение.

— По-моему, — ответил кротко Эдди, — этот человек не ведает, что говорит. — И снова сказал без злобы, без гнева. С грустью, с жалостью, с сожалением.

— Это мы сейчас проверим. Ну-ка… — Капитан кивнул Арту, подзывая его к столу. — Ближе, подойди ближе.

Он поднялся, потянулся, разминая затекшую спину, и что-то в его плечах вкусно хрустнуло. Он еще раз потянулся и вдруг быстрым движением перегнулся через стол и ударил Арта по щеке. Письменный стол и потолок дернулись, поменялись местами, и Арт лениво и безразлично понял, что лежит на полу. Откуда-то издалека донесся голос капитана. Оспенный, с серыми сонными глазами.

— Может, посадить паскудника на годик-другой? Впрочем, тогда он, не дай бог, отвыкнет от снадобья и перестанет носить тебе свои денежки. — Оспенный голос с серыми сонными глазами гудел громко, раскатисто, жирно. — Ишь ты, нарк паршивый! Этот, говорит, Эдди Макинтайр людей губит. Это ж надо, всякая шваль будет ко мне ходить…

Он ярил себя, рисуясь перед Эдди Макинтайром, но в глазах его застыла скука. Будни, служба, плохо промытые стекла окон кабинета, простуженное сипение кондиционера…

Капитан вышел из-за стола, одной рукой рывком поднял Арта на ноги и, прищурившись, нацелился его головой на дверь своего кабинета.

— Осторожнее, капитан, — улыбнулся Эдди Макинтайр, — не сломайте, Христа ради, ему шею. Все-то вам хочется лишить меня клиента. — В отличие от капитана он смеялся деликатно, осторожненько, чтоб не просыпать свой смех на чужой ковер в чужом кабинете.

— Ладно, Эдди, — кивнул капитан. — Это уж как получится. Считай, что его шея и основание черепа в руках божьих.

Он раскачал Арта и толкнул его головой вперед. В полусознании Арт выбросил вперед руки — у него с детства была быстрая реакция, — и голова его осталась цела…

Он медленно брел по обочине шоссе, оставив за спиной Скарборо. Время от времени мимо проносились машины. Время было дневное, и большинство ехало поодиночке, без конвоя, тем более что над шоссе через каждые несколько миль висели полицейские вертолеты. Он шел по самой обочине, не оборачиваясь, когда сзади нарастал вой приближающейся машины. Они пролетали мимо, успев толкнуть его жаркой, тугой воздушной волной, и уносились, таяли в знойной дымке. Солнце раскалило бетон, и он казался покрытым тонким слоем прохладной воды. Арт знал, что это лишь оптический обман, но, даже призрачная, вода все-таки умеряла тяжелую духоту.

Вскоре он свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Идти по обочине шоссе было довольно опасно. Кто-нибудь мог выстрелить из проносившейся машины, хотя днем это случалось не часто, мог зацапать его и полицейский патруль. Что за человек на обочине шоссе, куда идет? Попробуй объясни им, когда он и сам толком не знал. Он знал только, что ему нужна была какая-нибудь ферма. Выйдет — хорошо, не выйдет — еще лучше.

Через несколько часов он почувствовал, что силы оставляют его. Язык распух и не помещался во рту. Слюна была горькой, горячей и густой… Что напоминает ему мысль о слюне? Не помнит… Неважно. Хуже, что опять подкатывает тошнота и в голову бьют мягкие, но болезненные молотки. Упадет — и черт с ним…