Но, тем не менее, этим кодированием причина не устраняется. Так же как «вылечили» алкоголика, не устранили причину, а просто поставили блок. У человека нет смысла жить, он тянется за бутылкой. Между вот этой стрелкой «нет смысла жить – он тянется за бутылкой» поставили блок. Получилось «тянешься за бутылкой – плохие последствия». Но, поскольку первопричину не устранили, то мозг найдёт какие–либо обходные способы, что через какое–то время кодировку всё равно, что называется «сорвёт». Т.е. «тянешься за бутылкой – начинаешь блевать», например. Или становится плохо. Вот эта связь, она со временем затирается. Потому что «мучения от отсутствия смысла жизни» со временем становятся более сильными, чем мучения от связи «тянешься за бутылкой – блюёшь». И скорее рано, чем поздно эта связь затирается, а прежняя восстанавливается. Или же находится другой источник эмоций. В той же самой лудомании «видишь игровые автоматы – начинаешь рвать». Подсознание хитрое, ну ладно, хорошо, значит, потянемся за бутылкой. От бутылки не рвёт, пока. Опять сходили, закодировались, ну ладно, найдём шприц. Взамен одной пагубной страсти «деньги – эмоции» подсовывается другая пагубная страсть «выпивка – эмоции», или «шприц – эмоции». Первопричина «отсутствие смысла жизни» не устраняется. Устраняются лишь вот эти вторичные связи. Или делаются искусственные ассоциативные связи. Вырабатывается условный рефлекс, «бутылка – рвота». Социализации человека не происходит.
Официальная психология может убрать лудоманию как таковую. Но человек найдёт выход где–нибудь в другом. Если человека излечить от пристрастия к автоматам, он пойдёт в казино. Если излечить от пристрастия к казино, он пойдёт к автоматам. Если излечить пристрастие и к казино, и к автоматам, т.е. поставить вот эти искусственные ассоциативные связи «от казино мы блюём», «от автоматов мы блюём», ну человек пойдёт в букмекерские конторы. Если и на букмекерские конторы поставить ему вот эту связь, и он и от них будет блевать – то подсознание всё равно найдёт что–то другое. Например, покер, преферанс в кругу друзей, но опять же за деньги. Это не казино! Обстановки нет. Обстановка совершенно другая. Поэтому блевать он не будет. Можно и на карты привить блевание, он блюёт при виде карт. Ну, пожалуйста, в домино на деньги. В шашки на деньги! В шахматы на деньги! От лудомании его избавили, но жить ему лучше не стало.
Пока причина не устранилась, человек не будет заниматься конструктивным времяпрепровождением. У него будет просто суррогат жизни по принципу «китайская лапша в пакетиках это тоже пища». Т.е. эмоции всё равно нужны, их никто не отменял. Жизнь всё равно пресная, значит, он всё равно должен получать свою порцию эмоций. Неважно, какими способами. Главное, чтобы был азарт.
Чтобы раз и навсегда избавится от лудомании, нужно найти то, что называется интерес в жизни. То русло, куда можно направлять свою энергию. Пока какой–нибудь Вася не поймёт для чего он живёт, и чем ему вообще по жизни заниматься, он будет сидеть неважно на чём. На картах, на домино, на рулетке. На бутылке. На игле. Или бесконечно гоняться за юбками как вариант.
Почему нельзя просто излечить лудоманию? Потому что нет лудомании как таковой. Нет наркомании как таковой. Нет алкогольной зависимости как таковой. Есть просто мания, т.е. патологическая привязанность на каком–то деле, которое приносит позитивные эмоции. Причём, для этого человека это легко и доступно. Для кого доступнее (проще) бухать – он будет бухать, он не будет играть. Для кого доступнее и проще сесть на иглу – сядет. Для кого проще и доступнее гонять на машинах – тот будет гонять на машинах. Для кого проще и доступнее поехать на Тенерифе и кататься на доске – тот поедет на Тенерифе и будет кататься на доске. А для кого проще и доступнее пойти в казино – тот пойдёт в казино.
Есть одна мания, одна зависимость, которая принимает разные формы. Если вылечить от одного, то переедет в другое. Задача сменить любую манию на другую, но на ту, которая без разрушительных побочных эффектов. Или на несколько других меньшей интенсивности.
Можно подойти к людям на улице, и спросить, любят ли они такие искусственные ценности, такие как свою работу? Ответ большинства будет очевиден, глядя на то, как изменится их выражение лица, даже если человек начнёт лукавить. У подавляющего большинства людей не жизнь, а так, существование. Поэтому на фоне этого серого существования «пороки» расцветают бурным цветом. Какая–то часть тихо спивается. Какая–то часть тихо старчивается. Какая–то тихо сыгрывается. Результат один, причины этого одни и те же. Если какому–нибудь Васе поменять «шило на мыло», ему от этого легче не станет. Раньше Вася бухал, а сейчас играет. Раньше играл, сейчас торчит.
Мы предлагали Марио поработать с ним до тех пор, пока он не станет полностью «нормальным» человеком, но он отказался. Ну что ж, хозяин барин!
В какой–то момент мы поняли, что нам надо от него избавляться. Это не значит, что отвезти его на озеро, залить ноги бетоном и похоронить, а просто перестать с ним работать.
До этого мы ни раз пытались ему объяснить, что бы он не играл, не бухал, не искал приключений на свою задницу, а конкретно занялся делом! А ему, в силу его амбиций, постоянно казалось, что он делает больше других. Что один он работает, а мы так, не пришей кобыле хвост. Он сделал пару звонков, переговорил с каким–то колдырём по поводу помещения, а теперь мы должны туда ехать и договариваться. Нам это естественно надоедало, потому что мы искали организатора не для того, чтобы этот организатор давал нам ценные указания и «руководил» нами. Нам нужен был человек, который бы полностью взял на себя все организационные моменты. А ценные указания мы могли давать друг другу и сами. Нам нужна была функциональная единица, которая бы нас продавала, т.е. реализовывала наши способности и возможности, чтобы мы могли заняться непосредственно тем, что у нас получается делать лучше всего. А именно моделированием и тренерской деятельностью. А так мы просто–напросто погрязли в рутине каких–то там поездок, расклейки объявлений и перманентных разборок, как в хреновой конторе, где никто не работает, но постоянно устраиваются планёрки, какие–то утренники и вечерники, где начальник вставляет подчинённым пропистон. Вместо того чтобы выполнять свои обязанности он страдал фигнёй и выполнял «общее руководство».
Мы не делали ничего специального, чтобы порвать с ним связи. У нас не было никаких скользких моментов и обсуждение того, что нам надо бы перестать работать вместе. Потому что на тот момент мы уже очень много с ним объяснялись, и нам банально это надоело. Объясняться с ним в 105–й раз не было никакого желания. Мы просто–напросто захотели, и это получилось как–то само собой. Он какое–то время нам не звонил, соответственно мы не звонили ему, потом прошло пару месяцев и как–то это всё забылось, как будто ничего и не было.
В какой–то момент мы поставили перед собой конкретную задачу, какими качествами должен обладать наш будущий организатор. Что должен уметь делать, какие иметь убеждения и какими качествами должен обладать. Буквально через полтора месяца появился Амиран Сардаров. Человек, который на 110% удовлетворял всем нашим запросам. Тогда же был создан сайт нашего проекта Амиран – это человек, который научил меня многому, в том числе и открыл мне глаза на столичную жизнь. До этого я был таким лоховатым провинциальным парнем, который чихал на моду, чихал на красивый внешний вид и все остальные атрибуты.
Как воспитывала маман по поводу внешнего вида? Главное убеждение, которое она мне вдалбливала это «мужчина должен быть чуть красивее обезьяны». Эту максиму она мне продавливала постоянно. Мне страшно представить, как она себе мужиков выбирала. Совок. СССР. Баба за 30–ть лет. И тут надо найти мужика! Где искать? Ясное дело «по месту работы», где она и нашла какого–то ублюдка и оборванца, который потом спился и попал в психушку.
Ну и конечно всё это передавалось мне. Она одевала меня так «аккуратненько». Такой аккуратненький мальчик цветочек, весь такой чистенький и беленький, божий одуванчик. Когда начался весь этот вал джинсЫ, все ходили примоднившимися, джинсики, футболочки с Микки Маусом, это тогда считалось круто, а у меня даже этого не было. У меня было только совдеповское шмотьё, дрюченные рубашечки, маечки и огромные серые пуховики. «Инженер на выданье». Смешно сказать, и это при том, что моя маман конструктор одежды! Но она направляла весь свой интерес на эксклюзивную женскую одежду. Мужскую она если и креативила, то меня это почему–то никогда не касалось. Я выглядел как серая масса. Как работяга, который приехал с завода на вахтовом автобусе, вылез из него, дошёл до ближайшего «Хозмага», купил там две бутылки самого дешёвого пива, булку хлеба и пошёл домой бухать это пиво, смотреть телек и мусолить засаленную газетёнку. Мать постоянно долбила вот эту мысль, что не надо выделяться. Я был как серая мышь.
